В тот же вечер, укутанный в дождевик, с трудом различая текст в залитом потоками ливня молитвеннике, Гай совершил погребальный обряд над телами застреленного им матроса и помощника капитана. Их, так же как и трупы двух негров, убитых Полом Талли, приняло море и, как щепки, отшвырнуло к корме…

Через два дня при точно такой же погоде Гай прочитал заупокойную молитву над телом своего капитана. Затем стал готовиться к надвигающемуся шторму.

Он продолжался девять дней без перерыва. Все это время люки были задраены, негров кормили галетами и холодными бобами, которые им приносили дети, жившие в каюте. Если бы не ветер и проливной дождь, вонь, идущая снизу, была бы непереносимой.

На шестнадцатый день после отплытия из Африки тучи рассеялись и хлынул ослепительный солнечный свет. Гай Фолкс подумал, что это добрый знак, благословение свыше, знаменующее окончание всех бедствий.

Но увы, предчувствие обмануло его. В тот же день, когда они стремительно и плавно, подняв почти все паруса, двигались в подветренную сторону, когда в небе быстро рассеивались облака, а на море наступал полный штиль, к нему пришел Мартин, новоиспеченный боцман. На лице его было беспокойство.

– Капитан, сэр, – сказал он, – трое негров там, внизу, мертвы. Хуже того, они так давно мертвы, что я даже не могу сказать, что с ними случилось. Восемь человек больны, и если не ошибаюсь, у них оспа.

Загорелое лицо Гая сделалось серым. Но, когда он заговорил, голос его был очень спокоен.

– Вы уверены, боцман? – спросил он.

– Абсолютно уверен, капитан, – ответил Мартин. – Все признаки оспы: пульс частый и сильный, лицо и глаза красные, опухшие. Жар. Розовые прыщи на шее и груди. Если это не оспа, то ее двоюродная сестра, сэр…

– Значит, так, – сказал Гай, чувствуя, как страшная усталость разливается по всему телу, – прежде всего вытащите мертвецов и выбросьте за борт, потом…

– Прошу прощения, капитан, – сказал Мартин, – тут такое дело – никто не хочет их трогать. Трупы полностью разложились, сэр. А бедные негры, которые прикованы к ним цепями, сошли с ума. Послушайте, капитан, я вам прямо скажу: команда не собирается бунтовать снова. Но я очень надеюсь, что вы не прикажете матросам вытаскивать мертвых ниггеров. Это просто ужасно – брать руками трупы, которые разваливаются на части…

– Понимаю, боцман, – сказал Гай и глубоко задумался. – Послушай, Мартин, – сказал он наконец. – Возможно, большинство и не подчинится приказу. Мне трудно их винить за это: не слишком приятно, когда тебе приказывает выполнять грязную работу надраенный до блеска офицер, у которого нет ни крошки смолы под ногтями. Но если подать им пример…

– Понял, к чему вы клоните, – сказал Мартин. – Собираетесь сами туда спуститься и…

– Да, боцман. И надеюсь, что ты пойдешь со мной. Это не приказ. Такого приказа я никому не отдам. Что ты на это скажешь?

Трудно было себе представить более печальное зрелище, чем лицо Мартина в эту минуту.

– Видите ли, сэр, – сказал он наконец, – если вы пойдете, то и я готов. Но мы вдвоем не сможем вынести три разложившихся трупа. Раз сходим, и нас так вывернет наизнанку, что снова туда идти мы уже не сможем…

– Я все устрою, – сказал Гай. – Давай зови всех наверх, боцман.

Команда уже знала, какая новая напасть их постигла, – это Гай увидел сразу по мрачным, насупленным лицам матросов. Но в двадцать четыре года Гай Фолкс уже знал, как нужно говорить с людьми.

– Мы попали в беду, – сказал он. – Я не буду пытаться скрыть от вас, насколько плохи дела. На судне оспа, а в море нет ничего хуже этого. Чтобы справиться с ней, придется как следует потрудиться. И первое, что надо сделать, – выбросить за борт трех мертвых ниггеров, что лежат там внизу…

Угрюмый ропот был ответом на его слова.

– Я знаю, – спокойно продолжал Гай, – что это не очень приятное занятие. Поэтому я никому не приказываю. Мы с боцманом спустимся вниз и вытащим первого мертвеца. Но вы должны согласиться, что три трупа – слишком много для желудка одного человека. Вот почему я приглашаю добровольцев из числа тех, кому делали прививку против оспы, или тех, кто перенес болезнь и выздоровел…

Матросы молчали.

– Ну что ж, боцман, – весело сказал Гай, – придется нам начинать, больше мужчин на судне нет…

Это подействовало: из толпы вышли трое.

– Выдайте этим людям двойную порцию рома, мистер Талли, – сказал Гай, – и повысьте им жалованье.

Матросы зашумели и все разом шагнули вперед.

– Мне нужны еще только трое, – сказал Гай. – Ты, Хименес, ты, Стокатетти, и ты, Джонсон. Я беру этих людей, – объяснил он, – потому что они рябые, а значит, невосприимчивы к болезни. Все прочие отправляйтесь на осмотр к судовому врачу. Те, кому сделана прививка, будут в дальнейшем иметь дело с ниггерами. Остальным придется держаться подальше как от чернокожих, так и от тех, кто с ними общается. Речь идет и о женщинах тоже. Не думаю, что кусок черного мяса стоит человеческой жизни, как вы считаете?

– Верно, капитан! – взревели матросы.

– Выдайте порцию рома всем, – распорядился Гай. – Добровольцы, за мной!

Через полчаса Гай, Мартин и шесть добровольцев спустились вниз. На их лицах были повязки, пропитанные уксусом, на руках – густо намазанные дегтем перчатки. Двоим пришлось удерживать сошедших с ума негров, пока освобождали от цепей останки тех, к кому они были прикованы. Это было ужасное, отвратительное занятие… После того как трупы были выброшены в море, а за ними и перчатки, восемь мужчин перегнулись через планшир, дав волю мучительным спазмам, пока вместе с тошнотой не исторгли из себя владевшие ими ужас и отвращение.

От их рук, волос, одежды исходило жуткое зловоние. Как только к Гаю вернулся дар речи, он приказал всем раздеться. Когда это было сделано и одежда выброшена за борт, Пако принес горячую воду, едкое мыло, щетки, и они принялись безжалостно тереть друг друга, пока их кожа не стала красной как кровь.

После того как они переоделись во все новое, Гай выслушал сообщение судового врача. Из тех, кто не переболел оспой раньше и не имел прививки, заболели еще двое. Гай приказал женщинам покинуть каюту и послал несколько человек отдраить ее стены, потолок и пол горячей водой, щелоком и продезинфицировать. Каюта превратилась в корабельный лазарет.

Поминая про себя добрым словом старого моряка, который когда-то давно посоветовал ему сделать прививку, Гай распорядился выгнать на палубу негров. Это сделали те, кто не был восприимчив к заразе. Оказалось, что кроме тех восьми, о которых сообщил боцман, были больны еще тридцать человек.

Следующие пятнадцать дней полностью выпали из памяти Гая. Заболели еще тринадцать членов команды, кому в свое время не привили оспенную вакцину. Трое из них выжили. Но и двое матросов, на руках которых были отметины прививки, тоже заболели и умерли. Что же касается негров, то творящееся с ними было настоящим кошмаром.

Уже на второй день эпидемии лазарет оказался переполненным. Гай с трудом сдерживал внизу еще не заболевших рабов, но смертность не уменьшалась: каждый день по утрам и вечерам сбрасывали в море трупы.

Рабы и матросы (и тем и другим давали вдоволь рому, чтобы они могли вынести чудовищное зловоние) вытаскивали наверх разлагающиеся останки тех, что еще недавно были живыми людьми, и выбрасывали их в залитое солнцем, ласковое море.

На десятый день впередсмотрящий крикнул, что видит парус. Корабль быстро нагонял их: у Гая просто не осталось людей, которых можно было бы послать на такелаж, чтобы увеличить парусность. К полудню он уже мог разглядеть английский крейсер с убранным бегучим такелажем, готовый к бою.

Он глянул вниз на палубу, по которой ползали, не в силах стоять на ногах, черные обнаженные люди, услышал их гортанные стоны, увидел скользкие дорожки из крови и гноя, которые они оставляли за собой, и влажные пятна, еще оставшиеся на палубе от тел, только что выброшенных за борт. Зловоние клубилось вокруг его головы тошнотворным облаком, выжигало ноздри, проникало в глубь легких. Он стоял худой как скелет, обтянутый серой от усталости и недоедания кожей, глаза его запали. Провианта было в достатке, но Гай с трудом заставлял себя есть.