– Все это – чепуха: и глаза, и одежда, и голос. Мистификация. Аферисты всегда пытаются обычным явлениям придать видимость чего-то загадочного, необъяснимого. В действительности все значительно проще. Человека усаживают в удобное кресло либо укладывают на кушетку, предлагают закрыть глаза и спокойным, немного монотонным голосом произносят внушение.

– Интересно! Читайте, Ирина Антоновна. Я с удовольствием послушаю вас.

– Вы не только за содержанием, а и за стилем следите. Вот вам лист бумаги, пейте чай, слушайте и делайте пометки.

Лосев слушал внимательно. Только несколько раз он отрывался, чтобы черкнуть на листе бумаги два-три иероглифа.

– Ну как? – спросила Ирина, закончив. – Все понятно? Много у меня стилистических ошибок, длинных фраз и корявых оборотов? Для меня это не безразлично.

Лосев похвалил. Написано очень простым, понятным языком. Стиль великолепный. Дай бог нам, журналистам, так писать. А вот содержание…

– Неужели все это правда? – спросил он. Ирина пожала плечами. Ведь статья предназначена для научного журнала. А что, собственно говоря, удивило Георгия Степановича?

– Что удивило? – переспросил Лосев. – Да хотя бы этот ваш опыт с сахарным сиропом. Может быть, я неправильно понял? Вы погружаете человека в гипноз, даете ему в руку пустой стакан и говорите, что в стакане – сахарный сироп. Человек выпивает этот вымышленный сироп, а со стороны организма наступает реакция, словно в желудок и в самом деле попал раствор сахара? Даже состав крови меняется… Или я не так понял?..

– Так. Именно так! Этот эксперимент с сахаром далеко не самое интересное. Можно приложить к руке загипнотизированного холодный пятак, сказать, что пятак раскален, и человек закричит от боли. Мало того, на месте прикосновения монеты появится ожог. В глубоком гипнозе можно что угодно внушить. Скажешь, например, что человек находится на берегу моря или в саду, и он ясно видит все, ощущает запах цветов, слышит шум прибоя.

– Это же черт знает что можно с человеком сделать! – воскликнул Лосев. – А скажите, Ирина Антоновна, я мог бы научиться этой премудрости?

– Вполне, но гипнотизировать имеет право только врач, другим запрещено. По этому поводу даже специальный параграф в уголовном кодексе имеется.

– Вот как! И правильно. Ну-ка дай такую магию в руки жулика – такого натворит, ахнешь только.

– И ничего он особенного не натворит: преступление под гипнозом невозможно. Предложите загипнотизированному, например, убить кого-нибудь, и он моментально проснется.

– Почему же тогда запрещается гипнотизировать кому угодно?

– По той же причине, по какой людям, не имеющим специального медицинского образования, запрещается выписывать рецепты. В руках невежды гипноз может и навредить. Нет ничего проще, как внушить человеку какое-нибудь заболевание.

– А те аппараты, с помощью которых вы лечите сном?.. В принципе их работы есть что-то общее с явлениями гипноза?

– И да и нет. Принцип усыпления – один и тот же, но в гипнозе действует слово. Простое человеческое слово. В аппаратах же – излучения электрических колебаний ультравысокой частоты в виде кратковременных, но чрезвычайно мощных импульсов.

– Электрические колебания в виде кратковременных, но чрезвычайно мощных импульсов, – силясь понять, медленно повторил Лосев. – Мощных, – произнес он, потирая пальцем лоб. – Это как же понять? Десятки вольт, что ли?

– Десятки тысяч! – вскинула палец Ирина.

– Послушайте, но ведь это… – ошарашенно поглядел на нее Лосев, – ведь это, должно быть, очень опасно?

– Нет, – отрицательно качнула головой Ирина. – Дело в том, что длительность каждого импульса измеряется миллионными долями секунды. Это совершенно безвредно.

– Значит, излучения электрических колебаний ультравысокой частоты… Кратковременные, но очень мощные… Десятки тысяч вольт, миллионные доли секунды… Нет, это выше моего понимания, Ирина Антоновна. То, что вы говорите о гипнозе, куда понятней. А кто же поддается гипнозу, Ирина Антоновна? Видимо, только очень слабовольные люди?

Ирина рассмеялась. Он такой милый, такой непосредственный, этот Лосев. Простых вещей не понимает.

– Загипнотизировать можно каждого, – сказала она. – Нужно лишь, чтобы человек согласился. Конечно, не все люди одинаково поддаются. Одни лучше, другие хуже. Все зависит от внушаемости.

Ирина взяла со стола штативчик с тремя пустыми пробирками, вынула из них пробки и принялась нюхать.

– В одной из этих пробирок был керосин, – сказала она, а в какой – не могу определить. У меня отвратительное обоняние, Георгий Степанович. Может быть, вы сумеете распознать? – протянула девушка все три пробирки Лосеву.

– О, у меня собачий нюх! – похвалился Лосев, принимая штатив. – Керосин, говорите? Сейчас узнаю! – Он понюхал пробирки одну за одной и уверенно ткнул паль­цем в Крайнюю слева: – Вот в этой, конечно. Неужели вы не ощущаете?

Ирина расхохоталась. Лосев с недоумением поглядел на нее.

– Да ведь никакого керосина там никогда не было. Вам показалось, проверьте еще раз.

– Ну, знаете! – произнес Лосев с оттенком протеста в голосе, однако принялся опять нюхать пробирки и, стран­но, на этот раз он действительно никакого запаха не ощутил. Как же так? Ведь он совершенно ясно чувствовал. Да еще такой резкий запах…

На лице его появилось выражение растерянности, сме­шан­ной с испугом.

– Это один из приемов проверки внушаемости, – сквозь смех проговорила Ирина. – Мое заявление о том, что в одной из пробирок находится керосин, было вами воспринято как факт, и вы, действительно, почувствовали несуществующий запах. Вы, оказывается, хорошо внушаемы, Георгий Степанович. Берегитесь! Я когда-нибудь загипнотизирую вас и заставлю рассказать все, что думаете обо мне.

– Приступайте! – с готовностью воскликнул Лосев. – Тогда, может быть, вы поверите, что я просто с ума сошел с тех пор, как познакомился с вами. Только и думаю, что о вас.

– Нет, не поверила бы.

– Но почему?.. Ведь под гипнозом человек говорит только правду, я так понимаю.

– Нет, под гипнозом можно лгать с таким же успехом, как и наяву, и да будет вам известно, что сведения, полученные под гипнозом, следствием в учет не берутся, боже, уже начало второго! – воскликнула она, глянув на часы. – С вами так быстро время летит, Георгий Степанович!

– Спасибо хоть за это, – с плохо скрываемой иронией произнес Лосев и поднялся. – Буду собираться. Не забудьте же передать мои извинения Антону Романовичу за приемник и скажите, что о ремонте я сам позабочусь.

Ирина пошла проводить Лосева.

– А когда вы намерены заглянуть к нам в институт? – спросила она, останавливаясь у калитки. – Вы говорили, что собираетесь писать очерк о лечении сном. Или раздумали?

– Дня через два–три закончу с очередной работой – и к вам.

Машина вильнула раз, другой, обогнула монументальную статую академика Бехтерева и остановилась у подъезда. Клумбы цветов, так ярко выглядевшие при солнечном освещении, в свете фар казались неестественно бледными, почти бесцветными.

Ординатор – совсем еще молодая женщина – торопливо докладывала, помогая профессору надевать халат.

– Мы включили аппарат, как всегда, ровно в четыре, – говорила она. – Монасеин уснул на третьей минуте. Спал хорошо Потом – это было примерно полчаса тому назад – дежурная сестра хотела измерить кровяное давление, но не смогла надеть манжетку. Рука больного словно одеревенела – ни согнуть, ни выровнять. Я ничего подобного не видела, Антон Романович. Весь одеревенел. И ноги тоже, и туловище.

– Не волнуйтесь, – попытался успокоить ее профессор. Как пульс?

– Шестьдесят два. Дыхание восемнадцать, Я просто ума не приложу.

Казарин, застегивая рукава халата, внимательно прислушивался к ее рассказу.

– Генератор выключили? – спросил он, когда они втроем подымались по широкой, устланной плюшевым ковром лестнице.