Мое сердце радостно забилось, когда я наконец-то услышал тяжелые шаги за дверью хижины. Я немедленно вытянулся на постели, положив правую ладонь на рукоять кинжала. Потом на меня упала тень, и хриплый голос произнес:

— Покойничек на месте. Не сбежал, гы-гы! Поищи ларец, Глин. Чародей сказал, он под столом. И факел приготовь.

Я почувствовал, что кто-то ощупывает мои ноги: сквозь прищуренные веки я увидел, что какой-то детина, похожий на привокзального бомжа, пытается стянуть с меня правый сапог. Я рывком согнул ноги и ударил каблуками детину в грудь — он с воплем свалился на второго парня, который лез под стол. Я вскочил с постели, успел заметить невероятный ужас в свинячьих глазках детины и новым пинком повалил его на пол. Между тем второй парень оказался не робкого десятка: оправившись от первого потрясения, он пронзительно завопил и выхватил из-за пояса здоровенный нож.

Мне удалось увернуться от его выпада, но парень оказался ловким, как кошка — он немедленно повторил атаку, и я едва не пропустил удар в живот. Эх, не хотел я убивать, но пришлось. Его нож был слишком слабым оружием против моего меча. Получив удар в шею, парень захрипел и свалился на стол, сбросив с него самогонный аппарат и бутылки. Кровь хлестала из него, как из зарезанной свиньи. Детина, позарившийся на мои сапоги, стоял, прижавшись к стене хижины. Глаза у него остекленели, губы тряслись.

— Вот и все, задница, — сказал я, перешагивая через бьющегося на полу Глина и приставляя острие меча к горлу детины. — Твой дружок сам напросился. Сейчас и ты за ним отправишься.

— Господин… нет, не надо! — Детина выпучил глаза. — Я…я не хотел!

— Где Захариус?

— Он сказал, что ему надо срочно уехать. Сказал, что пытался вылечить человека от укуса флегматона, а тот умер. Просил сжечь… вас.

— Дальше, задница!

— Попросил забрать его ларец. Денег нам дал, два дуката. Вот и все, господин.

— Куда вы должны были доставить ларец?

— Он велел оставить его… оставить его…

— Где? Говори, мать твою тру-ля-ля!

— У папаши Жиля в Мартенеке. Сказал, что вернется за ним.

— Куда он поехал? Ну!

— Не знаю, господин. Клянусь Бессмертными, не знаю! — Детина начал трястись, точно эпилептик.

— Эх, прирезал бы я тебя, да мараться неохота. Сделаешь все, как скажу, останешься жить, понял?

— Да, господин.

— Под столом лежит ларец. Бери его и тащи Жилю. Понял?

— Ага, — Верзила закивал, точно китайский болванчик.

— Брысь отсюда, падаль!

Верзила вытащил из-под стола ларец и с невероятной прытью выпорхнул из хижины. Глин больше не хрипел, вытянулся на полу, и только его правая нога продолжала судорожно подергиваться. С трудом поборов тошноту, я вытер об одежду убитого меч и вложил его в ножны. Все было кончено, оставаться дальше в хижине нет смысла.

Я недооценил Захариуса. Поганец оказался умнее, чем я думал. Подослал двух хануриков спрятать концы. Ну что ж, и я сегодня получил хороший урок. Когда имеешь дело с магами, нужно следовать правилу: «Хороший маг — мертвый маг». Так отныне и будем действовать. А Захариуса я еще найду. Для него будет приятным сюрпризом, получить от трактирщика пустую коробку. Пусть погадает, сволочь, кто его обчистил — я или Кацбалгер.

Но сначала надо свести знакомство с баронессой Гранстон Де Брейдж и исполнить последнюю волю покойного Томаса Гранстона.

Ночь я провел в «Ручном единороге» мадам Франсуаз. Очаровательная трактирщица была рада вновь меня увидеть. Помня, что она сказала мне утром, я уже не надеялся на продолжение нашего романа, но ошибся в лучшем смысле слова. Едва я устроился в своей комнате и приготовился отдохнуть, как мадам Франсуаз постучала в мою дверь. На этот раз она прихватила с собой бутылочку красного винца, и время от времени мы прерывали наши любовные игры для того, чтобы выпить по глоточку — и поговорить. Поначалу, признаюсь, я был не слишком откровенен с Франсуаз: после истории с Захариусом мне стало еще труднее доверять обитателям этого мира. Но Франсуаз была так мила, так красива, так ласкова со мной, что ее было очень трудно в чем-нибудь заподозрить. Мало-помалу я разговорился и рассказал ей о себе, опуская, понятное дело, некоторые малопонятные для нее вещи. Так, я ничего не стал говорить ей про компьютеры и про РПГ-игры, сказал только, что провалился в ее мир после того, как меня в кабацкой драке шваркнули пивной кружкой по затылку. Франсуаз слушала, лежа на мне и поедая меня своими влажными черными глазищами.

— Ах, милый, какой же ты герой! — сказала она, когда я замолчал. — Твоя история меня так возбуждает. Я уж думала, что настоящие мужчины остались только в сказках.

— Никакой я не герой. Просто жизнь у меня такая… непростая.

— Знаешь, что меня в тебе удивляет? — Она провела пальчиком по моим губам. — Что ты простой лох, а не рыцарь. Почему?

— Сам не знаю, — вздохнул я. — Судьба. Знаешь, как у нас говорят? Лох-это судьба. Только в твоем мире я это понял.

— Тебе нужна хорошая женщина. Благодаря ей, ты займешь достойное тебя положение в обществе.

— Разве такое возможно?

— А как же! Немного везения — и ты станешь рыцарем.

— Франсуаз, а ты можешь мне объяснить, что у вас означает слово «лох»?

— Это на староимперском языке. Что-то вроде «озерный», «человек с озера». Сейчас у нас так называют чужаков, чужеземцев. Еще так, я слышала, называют людей, которым знатные господа доверяют кое-какие мелкие поручения. Бабушка рассказывала мне, что наш предок был лохом. Он был пришлым в наших краях.

— Значит, это не оскорбительное слово?

— Нет. Ни чуточки.

— Ах, милая, если бы ты знала, как я тебе благодарен! — Я прижал Франсуаз к себе, начал целовать. Она смеялась, отбивалась от меня шутливыми шлепками, а потом нырнула под одеяло и…

Однажды, когда я вернусь домой — а я обязательно вернусь домой, если даже для этого мне придется превратить этот мир в золу и пепел, — я буду вспоминать свою близость с компьютерной моделью как полное сумасшедствие. Но в тот момент…

Ах, Франсуаз, Франсуаз! И почему в моем мире мне ни разу не встретилась девушка, похожая на тебя?

Я проснулся утром, отдохнувший и бодрый. Франсуаз ушла еще до рассвета. Я понял, почему она эта сделала, когда спустился вниз. На столе меня ждал завтрак — оладьи с патокой, аккуратно нарезанные сыр и ветчина, свежеиспеченные булочки и сидр в глазированной кружке. Честное слово, у меня чуть слезы на глаза не навернулись, так мне стало хорошо на душе! Только ради такого стоит жениться…

— Франсуаз, — позвал я ее, когда завтрак был съеден.

— Что, красавчик? — Она вышла из-за стойки и подошла ко мне. — Что-то не так?

— Спасибо, милая, это были просто обалденные оладьи, — я обнял ее, поцеловал и заметил, что у нее глаза на мокром месте. — Ты чего?

— Ох, если бы ты знал, как давно никто не хвалил мою стряпню! — сказала она. — Бедняжка Пьер говорил, что мне только для свиней готовить.

— Пьер был неправ, — я поцеловал ее еще раз и попросил: — Принеси мне, пожалуйста, точильный камень, зеркало и кружку горячей воды.

Четверть часа я потратил на то, чтобы до остроты бритвы наточить метательные ножи, а потом попытался одним из них побриться. Получилось даже лучше, чем я ожидал. Приведя себя в порядок, я нежно простился с моей чудной трактирщицей и направился к замку Гранстон.

По дороге я поначалу все время думал о Франсуаз, но потом вдруг вспомнил Вику Караимову, свою соседку и давнюю любовь. Вика жила в соседнем подъезде вместе с мамой, тихой и приветливой женщиной, еще не утратившей величественной красоты, которую в полной мере передала дочке по наследству. Вика была очень хороша собой — высокая, стройненькая, с большущими светло-карими глазищами, с густыми волосами, чуть отливающими рыжиной. Одно время я был безумно влюблен в нее и даже пытался ухаживать. Пару раз пригласил ее в театр, потом на концерт «ДДТ», а после мы сходили в хорошее кафе на Невском. Вика принимала мои ухаживания, и мне казалось, что все у нас срастется, но тут на горизонте появился этот бычара Руслан на своем новеньком «Гелленвагене», и я понял, что мои шансы равны нулю. И чего эти девчонки так падки на тупых самодовольных баклажанов с бабками и на фирменных колесах? Вечерами я смотрел в окно, как этот наглый закормленный пентюх разворачивается у нас во дворе — и злился, злился, злился. А Вика садилась к нему в машину с таким лицом, будто этот урод чуть ли не принц Уэльский. Наверное, в том что случилось виноват и я тоже — ну что мне мешало воткнуться в какую-нибудь компанию «Рога и копыта Инвест», торговать мобилками, комплектующими для компов, сделанными в Чанчуне или в Муньджоу из отходов рисоводства, или просто воздухом и, в конце концов, купить себе такую же навороченную тачку? Возможностей уйти в коммерцию у меня было навалом, всем нужны были мои английский, французский и немецкий. Но при здравом раздумьи я понимал, что дело вовсе не в «Гелленвагене», а в системе ценностей. Ну, куплю я себе такой вот внедорожник за много-много зеленых денег, покорю сердце Вики, а завтра засветится в непосредственной близости очередной Артем-Руслан-Вадик-Рустам-Серега-и-как-его-еще-там уже на «Порше» или на «Феррари» — и амба, приехали, жжем бензин дальше. Моя любовь снова купится на крутую тачку, потому что это престиж, это стиль, это успех, мечта, возможность утереть носы завистливым подружкам. Так Вика Караимова и уехала от меня на «Гелленвагене». С тех пор я потерял интерес к красивым девушкам, а некрасивые меня никогда не интересовали. И еще у меня появилась странная идиосинкразия на имя Руслан — как услышу в баре или в магазине певучий женский голос, зовущий: «Русланчик!», так у меня крапивный зуд идет по всему телу. Вот такой вот я чувствительный — или глупый?