— Простите, что напугала, — с извиняющейся улыбкой проговорила Вика, рассматривая незнакомку, ибо это была молодая девушка.

Невысокая, полноватая; темные волосы растрепались и выскользнули из-под заколки, свешиваясь на грудь неаккуратными прядями с секущимися кончиками. Лицо ее почти полностью закрывали огромные темные очки, а на шее был повязан пестрый шелковый платок. «С такой фигурой нужно носить не джинсы, а льняные широкие брюки или длинные юбки. Да и волосы надо бы подстричь покороче», — подумала про себя Вика.

— Ничего, — пробормотала девушка нездоровыми, почти белыми, губами, развернулась, и почти бегом припустила в противоположном направлении.

— Черт, где-то я ее уже видела, но где? — вполголоса проговорила Вика, но где-то глубоко внутри шелохнулась тревога.

Уже через пару минут сомнения превратились в уверенность, а горло свело судорогой от внезапно нахлынувшего страха.

Когда Антон открыл дверь своего коттеджа, он сразу понял: что-то не то. И в ту же секунду нос уловил знакомый сладко-вишневый запах сигарет его жены. Стало понятно, что оправдались самые худшие опасения. Элла сидела в кресле, закинув ногу на ногу, покачивая острым лакированным носом ядовито-розовой туфли. На кровати стоял кожаный баул, а в прозрачном слюдяном чехле лежало длинное вечернее платье.

— Элла, как я рад, что ты приехала. Как добралась? — неубедительно и фальшиво произнес Крутицкий.

И от этой фальши он тут же почувствовал прилив презрения и отвращения к самому себе.

Элла криво улыбнулась своими ярко-накрашенными узкими губами, и вместо ответа выпустила ему в лицо сизоватую струйку дыма.

— Где ты был?

— Гулял. Что-то голова разболелась. Решил пройтись по лесу, подышать воздухом, но что-то не помогло. Наверное, мне стоит прилечь и немного поспать, чтобы к вечеру быть в форме. Ты не возражаешь?

— Послушай, ты опять нашел какую-то девку?! — вновь спросила она, не обращая внимания на его реплику, и продолжая сверлить его маленькими острыми глазками.

— Какая еще девка? Ты о чем, Элла? Я не понимаю.

— Не понимаешь? — она нехорошо засмеялась и от этого скрипучего звука у Крутицкого по спине поползли противные ледяные мурашки. — Хватит выкручиваться, Антон! Если ты думаешь, что я не знаю о твоих кобелиных похождениях, — она брезгливо скривилась, — то глубоко ошибаешься! Ну, и кто она, твоя очередная подстилка?

— О чем ты говоришь, Элла?! Прекрати сейчас же. С чего ты вообще это взяла? — с трудом ворочая пересохшим языком, проговорил он.

— Неважно. Я жду ответа.

Антон смотрел в ее искаженное лицо и с трудом подавлял желание заткнуть уши, в которые врывались ее истерические визгливые вопли. Казалось, еще чуть-чуть, и мозг, как хрустальный, взорвется, разлетится на миллион мелких осколков. Виски еще ломило от бессонной ночи и той информации, которую на него обрушили. Больше всего на свете он хотел остаться один, чтобы переварить все то, что узнал несколько часов назад, нужно было подумать, как решить эту проблему. Немедленно. Но паника не давала сосредоточиться, давила изнутри, заставляла сердце биться гулко и неровно. У него есть время до вечера, но это так мало, катастрофически мало! К тому же, стараясь заглушить свой страх, он явно переборщил со спиртным, а от этого было так погано, что хотелось выпрыгнуть из тела.

Элла. Господи! Кто бы мог подумать, что ей придет в голову приехать сюда прямо с утра?! Он ведь своими глазами видел, как вчера вечером она села в такси, и отправилась на премьеру в театр. После спектакля планировался банкет, и он по опыту знал, что подобные мероприятия почти всегда заканчиваются ближе к рассвету. Тем более, при Эллином пристрастии к алкоголю, она вряд ли смогла бы добраться до «Соснового» раньше вечера.

— Послушай, это не то, что ты думаешь! У меня образовалось одно неотложное дело, мне было необходимо встретиться с… одним человеком, — попробовал парировать ее обвинения, впрочем, без особого энтузиазма.

Оправдываться не хотелось, тем более, что он знал наверняка, что сейчас все его слова не больше, чем простое сотрясение воздуха. Это давно превратилось в надоевшую до оскомины игру, правила которой всем давно были известны.

— Боже мой, Крутицкий! «С человеком»! Да все твои дешевые потаскухи скорее похожи на мартышек, чем на людей.

Она с силой затушила сигарету в массивной мраморной пепельнице и приложила к вискам пальцы с длинными алыми ногтями. Почему-то Крутицкому представилось, что с них вот-вот начнет капать кровь. Его кровь. Он едва сдержал внезапный порыв тошноты.

— Я же вижу, все дело в том, что ты встречался здесь с кем-то из своих бесчисленных шлюх! Теперь-то я понимаю, почему ты так не хотел идти вчера со мной в театр! Конечно, бездумный трах в сауне — это гораздо интереснее, чем скучная, никому не нужная премьера. А я-то, дура, поверила, что тебе надо в тишине поработать с документами! Тебе бы самому впору на театральные подмостки, цены б тебе не было!

Антон закрыл лицо рукой, чтобы не видеть, как из ее рта вылетают маленькие густые комочки слюны. Как же она ему надоела, со своей маниакальной ревностью, кто бы знал!..

Изменять своей жене он начал еще до того, как повел ее в ЗАГС. Некрасивая, худая до синевы, с нездоровой кожей, тяжелой нижней челюстью, делающей ее похожей на усталую заезженную лошадь, и маленькими, широко расставленными блеклыми глазками неопределенного цвета, Элла была единственной и горячо любимой дочерью Эдуарда Филипповича Ремизова — влиятельного чиновника. Именно с его помощью стала возможна та деятельность, которой столь активно и успешно занимался в последнее время Антон Владимирович Крутицкий. Такая крыша, как Эдуард Филиппович — на тот момент означала гарантию успеха любого начинания. Все это было бы невозможно, если бы Крутицкий не прознал в свое время, что у Ремизова есть обожаемая, но давно перезревшая дочка, которая до своих сорока лет так и просидела в девках. Благодаря своему вздорному характеру, неблагодарной внешности и чересчур завышенной самооценке, Эллочка рисковала навсегда остаться старой девой.

Атаку Антон Владимирович начал по всем фронтам, тем более, что красиво ухаживать он умел очень хорошо. Рестораны, модные вечеринки, театральные премьеры, две недели на Карибах, и, как апогей — поездка в Австрию на Венский бал.

Ни для кого не было секретом, что все эти ритуальные танцы имеют под собой чисто меркантильную подоплеку, но на тот момент всем было выгодно делать вид, что все всерьез. Антону Крутицкому был необходим прочный тыл в виде облеченного властью тестя; Ремизову, несмотря на слепое обожание, было понятно, что Элла вряд ли когда-нибудь дождется лучшей партии, да и сама Элла была не прочь попробовать на вкус блюдо под названием «брак», тем более, что все ее знакомые и подруги побывали замужем, а некоторые и не по одному разу. Словом, все складывалось самым лучшим образом. Уже через два месяца была сыграна пышная свадьба, на которой гуляла почти вся элита Москвы. Хотя в самом конце не обошлось и без ложки дегтя. Ремизов, отведя новоиспеченного зятя в уголок, провел с ним короткую, но весьма содержательную беседу, суть которой сводилась к следующему: я, мол, знаю, что дочурка моя — не принцесса Диана, и изменять ты ей будешь, это аксиома. Но если надумаешь гулять налево — гуляй тихо, чтобы никто ничего не заподозрил. Однако имей в виду, если дочь мне хоть намекнет на то, что ты ее обижаешь — не сносить тебе, зятек, головы.

Поначалу Антон и вправду был очень осторожен; если и развлекался на стороне, то делал это, только заручившись железным алиби. Все его увлечения носили разовый характер, попросту говоря, он предпочитал снимать проституток. От секса с женой его в прямом смысле мутило, хотя раза два в месяц он брал себя в руки и исполнял супружеский долг, после чего подолгу стоял в душе, стараясь отмыть ее запах. Непонятно почему, но ему казалось, что Элла постоянно пахнет тухлой селедкой и немытыми волосами.