Она всегда помнила слова Кости: «Не важно, какие кошки скребут у тебя на душе, на людях ты всегда должна быть уверена в себе. Люди жестоки, и показывать им свои слабости — означает дать самое настоящее оружие против самой себя». Никто и никогда не видел ее слез. В «КЕН-Строе» ее считали железной леди, партнеры уважали, а конкуренты даже побаивались. Только в минуты одиночества Марина могла себе позволить быть самой собой.

Сейчас она даже немного завидовала Элле. Она не осталась одна, как когда-то сама Марина, она не чувствует той страшной, полной горечи и скорби, пустоты, которая гложет и выжигает душу, от которой хочется кричать и выть на луну, как смертельно раненой волчице…

Выйдя из леса на открытое пространство, Марина огляделась. Ветер поутих, и сквозь мутные грязные облака туманным ликом, словно нехотя, проглянула луна. Кругом было так тихо, что где-то очень далеко слышался гул проходящего поезда. Неожиданно среди этого безмолвия послышались какие-то странные звуки. Добрынина, не раздумывая, пошла прямо на них.

Метрах в пятидесяти она вдруг разглядела худенький сгорбленный силуэт, сидящий на примостившейся в кустах лавочке. Человек плакал так горько, что сердце готово было разорваться.

Марина подошла поближе и узнала Кристину. Девушка уронила лицо в ладони и всхлипывала совершенно по-детски беспомощно.

— Эй! — негромко окликнула Марина. — Привет!

Кристина вздрогнула всем телом и отшатнулась. В ее широко распахнутых глазах застыл неподдельный страх.

— Ты чего так пугаешься? И вообще, что ты тут делаешь?

Не получив ответа, Марина опустилась рядом. Сидеть было холодно и мокро. Она взяла руку девушки и слегка потрясла ее.

— Пойдем-ка, я тебя провожу домой. А то так и простудиться недолго, — тихо сказала она и потянула Кристину за собой.

Та вырвала руку и покачала головой.

— Решила здесь до утра сидеть? Тогда я с тобой. Мне тоже домой неохота, — заявила она, запахивая куртку и усаживаясь поудобнее.

— Почему? — впервые заговорила Кристина.

Марина пожала плечами и грустно улыбнулась.

— «Одиночество — наихудшая разновидность страдания! Разве не потому Господь Бог сотворил мир, что чувствовал себя одиноким? Ладно, пусть он храпит, оставляет грязные носки посреди комнаты, курит в спальне. Но только пусть будет» — процитировала она медленно.

— Как точно сказано…

— Это не я. Есть такой польский писатель Януш Вишневский. Не слышала?

— Нет. А что он написал?

— Да много чего.

— Обязательно прочту.

— Не стоит. Почитай лучше Александру Рипли. Книга называется «Скарлетт». Тебе полезно будет. Вот у кого действительно можно поучиться.

— Поучиться чему?

— Как чему? Стойкости, силе, твердости характера и еще умению идти к своей цели, невзирая ни на какие трудности.

Некоторое время они сидели молча, слушая, как монотонно стекают дождевые капли с изумрудных глянцевых листьев и вдыхая нежный аромат жасмина.

— Я не знаю, что мне делать, — в отчаянии произнесла, наконец, Кристина. — Он совсем не любит меня. Совсем. Ему нужна не я, а она.

— А ей? — спросила Марина в лоб. — Ей он нужен?

Перехватив вопросительный взгляд Кристины, Добрынина усмехнулась.

— Чему ты так удивлена? Я тоже не слепая и заметила, что Димка твой, как с цепи сорвался.

— Сорвался… — эхом отозвалась девушка.

— Так, может, и черт с ним?! Если они любят друг друга, может, стоит плюнуть, отойти и просто-напросто забыть? Ты красивая, молодая, здоровая девчонка! У тебя вся жизнь впереди. Встретишь еще своего принца, а этого отдай и не жалей. Уходи и не оглядывайся!

— В том-то и дело! — с жаром возразила Кристина. — Димка доверчив и слеп, как новорожденный щенок! Наверное, все влюбленные ведут себя, как кретины. Он ей не нужен! Я-то знаю — таким, как она, важны только деньги и власть. На людей они смотрят только с точки зрения полезности. Они играют с ними, как котята играют с бумажными бантиками — порвут один, найдут другой! Вот и мой Костров такой же бантик…

— С чего ты это взяла? — изумилась Добрынина, — Насколько я знаю, Рената барышня далеко не бедная и может позволить себе выбирать, а не охотиться за материальной выгодой. Конечно, состояние ее отца в разы меньше состояния Егора, но даже в этом случае Скворцов очень и очень богатый человек.

И тут Кристина нервно рассмеялась. Смех этот, полный горечи, вскоре перешел в настоящую истерику.

— Вы же ничего не знаете! Вы все здесь просто глупцы! — бессвязно выкрикивала она. — Я же говорила ему, говорила! Димка даже слушать меня не захотел! Он уверен, что я все придумала, чтобы очернить ее. Господи, ну почему все так несправедливо?!..

Добрынина обняла вырывающуюся девушку и, что было сил, прижала к себе. Она чувствовала, как бешено бьется ее сердце, как она дрожит каждой клеточкой своего худенького тела, сотрясаемого в рыданиях.

— Понятие справедливости так же подвержено моде, как и женские украшения, — тихо сказала Марина.

— Это тоже Вишневский? — все еще всхлипывая, спросила Кристина.

— Нет, это Блез Паскаль. Мудрый был дядька.

— Мудрый, — согласилась Кристина, обхватив себя руками и пытаясь унять не проходящий озноб.

— Так что ты там говорила о том, что мы здесь все идиоты? Может, объяснишь?

Кристина ничего не ответила.

— Знаешь, что? А пойдем ко мне! У меня есть коробка свежих бельгийских бисквитов. Сейчас согреем чайку и поговорим. Не то завтра будем с тобой, как многоуважаемый Эрнест Фридрихович, сопли подбирать, чихать и горячее молоко заказывать. Согласна?

Губы Кристины тронула слабая улыбка.

— Согласна, — слегка поколебавшись, ответила она, — Спасибо вам, Марина Вячеславовна.

— Да пока, вроде, не за что! Идем! — и она потянула девушку за собой.

…Через час Кристина ушла, оставив за собой недопитую чашку чая, куда Добрынина незаметно для нее плеснула добрую рюмку коньяка. Долгое время Марина Вячеславовна пребывала в глубокой задумчивости. Чувство необъяснимой тревоги прочно угнездилось где-то внутри, в районе сердца. Оно неотступно твердило, что опасность совсем рядом, и беда может случиться в любую минуту. Смутные подозрения вскоре перешли в убежденность. У нее не было ни малейших доказательств, была просто тупая уверенность в правильности этих страшных догадок.

Она взглянула на часы: без двадцати двенадцать. Поздновато для визитов, однако сидеть на месте она была не в силах. Решительно накинув на плечи куртку, Марина Вячеславовна погасила свет и, закрыв дверь на ключ, почти бегом направилась по знакомой дорожке.

Вечером в бильярдной собралось довольно много народа. По молчаливому согласию о случившейся трагедии никто не заговаривал. Мужчины потягивали напитки и пытались поддерживать разговор. Общая беседа, однако, не клеилась.

Из женщин присутствовали только Рената и Анна Витальевна Кравчук. Последняя, казалось, чувствовала себя здесь не в своей тарелке, однако, судя по всему, опасалась оставлять мужа одного. Она завела довольно неуклюжий разговор с Эрнестом Фридриховичем, настоятельно рекомендуя ему народные средства от насморка — настой из сосновых почек, листьев белой ивы и каланхоэ. Шепс терпеливо выслушал длинную нудную лекцию по фитотерапии, хотя по его мученическому выражению лица было заметно, что советы эти причиняют ему не меньше страданий, чем заложенный нос и надрывный кашель. Время от времени Анна Витальевна прерывала свой монолог и бросала настороженный и внимательный взгляд на барную стойку, возле которой расположился ее супруг, затеявший профессиональный спор с Костровым. Юрий Георгиевич говорил громко, эмоционально, активно жестикулируя руками, и не забывая при этом прихлебывать из своего стакана. Последнее обстоятельство внушало его жене явные опасения. Костров же казался рассеянным и погруженным в свои мысли.

Рената, стоя чуть в стороне от стола, наблюдала за играющими, и лениво цедила свой коктейль. В данный момент борьба шла между Пахомовым и Артемом.