— Не боись! — засмеялась та и тут же зашлась сиплым кашлем. — Этой кушетке уже скоро полвека. Раньше, когда мой Васька еще жив был, мы вдвоем на ней спали. И не только спали, — хитро подмигнула Алевтина. — Так ей хоть бы хны! О, как раньше вещи делали, на века, не то, что сейчас. Я, кстати, в милиции тоже убираюсь, со Степанычем кажный день вижусь.

— Убираю, — машинально поправила Катя, глядя в мутное оконце.

Закатное солнце отливало тревожным багрянцем. На сердце залегла тоска и какое-то странное, необъяснимое предчувствие беды.

— Во-во! Так вот он рассказывал, будто в этом «Сосновом» вся прислуга с Москвы. Будто у нас здесь не люди! — она презрительно хмыкнула. — Мы-то, поди, не хуже ихнего умеем вениками да тряпками махать! Ан нет! Подавай им столичных, едреный корень! А между прочим, Валька Замощина — это соседка моя — так кашеварит, пальчики оближешь! Вот давеча отмечали ейный день рожденья, так она холодца наварила, винегрет настругала, огурчики-помидорчики соленые открыла! Ни в каком ресторане так не нажресси, как у Вальки!

— Не нажрешься, — эхом повторила Катя, думая о своем.

— Так ты, это, ужинать-то будешь? У меня в холодильнике еще целая тарелка того холодца. Пойдем, а? С хренком, с горчичкой, да под стопочку! — она довольно хохотнула.

— Что? — рассеянно переспросила Катя.

— Эй, — Алевтина привстала и озабоченно заглянула ей в лицо, — Ты, девка, как? Что-то бледная, как кефир вчерашний!

— Спасибо, у меня все хорошо, — Катя через силу улыбнулась, — Алевтина Матвеевна, я, правда, совершенно не голодна. Я что-то устала сегодня, хочу пораньше спать лечь.

— Ну, гляди, твое дело. А я, пожалуй, пойду, схарчу чего-нибудь, тем более, что Валька мне еще и винегрету отсыпала, — и Алевтина, тяжело поднявшись на своих толстых отекших ногах, зашагала на кухню.

«Раз у тебя все так шоколадно, что ж ты собаку свою голодом моришь? За что бьешь ее, безответную, глупую, преданную? Ведь несмотря на все, она тебя, дуру, любит! Ты просто не понимаешь, как это важно, чтобы тебя хоть кто-нибудь любил! Большинство людей не понимает, какая это роскошь — когда тебя любят, когда ты нужен, когда ты не один!» — с горечью подумала про себя Катя.

Мама и папа попали в аварию, когда возвращались с дачи. Огромный груженый лесовоз перевернулся и в буквальном смысле раздавил старенькие отцовские «Жигули», как яичную скорлупу. Похоронив родителей, девочки — шестнадцатилетняя Наташа и девятнадцатилетняя Катя — потихоньку привыкали жить одни, никакой родни у них больше не осталось. Чтобы поначалу хоть как-то свести концы с концами, пришлось разменять старую родительскую «распашонку» на однокомнатную квартиру на окраине и комнату, которую тут же и продали. Катя устроилась на полставки в свой институт лаборанткой. Не Бог весть, какие деньги, но хотя бы получалось не так часто пропускать лекции. Однако от того, что постоянно приходилось иметь дело с реактивами и химикатами, приступы астмы теперь стали чаще и проходили тяжелее. Катя изо всех сил скрывала свою болезнь, страшась потерять и этот заработок.

В последнее время, приходя с работы поздно вечером, Катя слышала, что Наташа потихоньку плачет, закрывшись в своей комнате. Однако она настолько уставала, что на выяснение причин этих слез у нее просто не оставалось никаких сил. «Скучает сестренка, по папе с мамой. Что ж, в таком случае, ей лучше побыть одной. Захочет поделиться — сама придет» — так думала Катя до поры до времени, пока однажды в ее комнату не вошла заплаканная Наташа. Она присела рядом на диван и обняла Катю своими тоненькими ручками-плеточками.

Они с самого детства не были похожи друг на друга. Наташа росла настоящей красавицей, худенькой, почти прозрачной, напоминая изящную фарфоровую статуэтку, а Катюша явно пошла в отцовскую породу: ширококостная, полноватая, с простым, невыразительным, каким-то крестьянским лицом. Но, несмотря на столь явное внешнее несходство, они были самыми близкими подругами.

— Что, родная, плохо тебе без мамы с папой? — ласково спросила Катя, погладив сестренку по голове, и поправив шелковый платочек на шее.

Этот платок, принадлежавший когда-то их маме, Наташа в последнее время носила постоянно.

— Ничего, прорвемся! Тебе сейчас главное школу закончить. Потом в институт поступишь. Ты, кстати, уже думала, куда хочешь пойти учиться? Может, в медицинский попробуешь? Ты же всегда биологию любила, да и вообще, врач в семье это всегда хорошо. Ну, что скажешь?

И тут новый приступ безудержного плача сотряс плечи Наташи. Катя даже испугалась — она никогда, даже сразу после смерти родителей, не видела сестру в таком отчаянии.

— Господи, Наташенька, что с тобой? Милая моя, что происходит? — с тревогой спросила она.

— Катюша, мне рожать скоро, — еле слышно произнесла она. — Что мне теперь делать?

Кате на секунду показалось, что она ослышалась. Она во все глаза смотрела на сестру. Ну, да, она в последнее время немного поправилась, а чего еще ждать, если питаются они хлебом да макаронами. Но чтобы рожать?!

— Ты уверена? — недоверчиво спросила Катя. — Может, это ошибка какая-нибудь?

— Нет никакой ошибки. У меня уже шесть месяцев.

— Сколько-сколько?! — оторопела она, — Но ведь у тебя почти не видно живота! Как такое может быть?

Наташа кивнула:

— Врач говорит, что так бывает, да и ребенок у меня не крупный. Я сама не сразу поняла, в чем дело, но когда все подтвердилось, аборт было делать поздно, тем более, в больнице сказали, что у меня какие-то проблемы по женской части, и я, возможно, вообще больше никогда не смогу родить.

— Почему же ты так долго молчала? Ты мне что, не доверяешь?

— Что ты! — испуганно отозвалась Наташа, — Просто не хотела тебя волновать, у тебя и так столько проблем, а тут и я еще на твою голову! Кстати, как твои приступы? Все так же тяжело?

— Ерунда, — привычно отмахнулась Катя, — Не бери в голову. Тебе сейчас о другом надо думать.

— Катюша, что же мне теперь делать? Аборт нельзя…

Катя улыбнулась и крепко прижала к себе сестру.

— Значит, будешь рожать! Что ты, маленькая, ребеночек это ведь такое счастье! Сама подумай, будет у тебя доченька или сыночек, такие же красивые, как и ты. Подумать только, ты — мама! А я — тетя! Радость-то какая! — счастливо засмеялась Катя.

Наташа подняла на Катю заплаканные глаза. Сейчас, за стеклянным пологом слез, они казались почти прозрачными.

— Ты правда так думаешь? — несмело спросила она. — Я ведь думала, ты будешь сердиться на меня.

— Глупая, — ласково проговорила Катя, промокая ее лицо платком. — Конечно, шестнадцать лет, это несколько рановато, но раз уж так произошло, то будет нас теперь побольше на этом свете. А когда свадьба? Кто отец-то?

— Нет у нас никакого отца, — мрачно отозвалась Наташа.

— Не поняла, как это — отца нет? — оторопела Катя. — Так не бывает.

Наташа упрямо молчала, только худенькие кулачки сжались так, что побелели косточки.

— Подожди, давай разберемся. Ты говорила ему о том, что ждешь ребенка? Наташ, я задала вопрос! — она слегка тряхнула сестру за плечи, пытаясь вывести из ступора.

— Говорила, Катюш, только это все бесполезно.

— Почему? Он отказался признать ребенка?

— Отказался. Я ему совсем не нужна.

— А кто он? Я его знаю? Он вместе с тобой в школе учится?

Наташа покачала головой.

— Нет, он намного старше меня. Мы познакомились на прошлом дне рождения Ольги Малининой, моей одноклассницы. Это приятель Виталика, ее брата. Катюш, знаешь, сначала все было так красиво! Ну, там, цветы, подарки, театры, выставки. Мне тогда ужасно стыдно было тебе признаться, потому что мама с папой только погибли, а я, как дура, счастливая ходила. Он говорил, что любит меня, и как только я закончу школу, мы сразу же поженимся, — Наташа грустно усмехнулась. — Ну а когда я поняла, что жду ребенка, он даже разговаривать со мной не захотел, а его мать еще и пригрозила, что если еще раз увидит меня рядом с сыном, то ее связей хватит на то, чтобы испортить жизнь не только мне, но и моим близким. Она сказала, что у него есть невеста, девушка, которую он любит. Короче, выгнали меня, как паршивую дворняжку. Дали мне денег на аборт, приказали немедленно прервать беременность. Вот такая сказка, сестренка, только конец в ней невеселый.