Конь с трудом плыл через предательский брод, и всадник еле удерживался в седле. Оцепеневший от холода и истощения, он единственный раз бросил отчаянный взгляд на угрожающе громоздящийся над ним каменный кулак, верхние суставы и фаланги которого только что позолотило восходящее солнце. Были видны стены крепости, выдававшиеся над скальными выступами, напоминая неуклюжие безобразные кольца на пальцах этого кулака, но всадник знал, что от взоров прогуливавшихся по ним стражников он пока скрыт. Конь проваливался и скользил среди льда и камней на отмели, но, наконец, выбрался на твердую почву. Когда он пошел по тропе, вьющейся у подножия самого большого выступа, человек сумел собрать силы, чтобы поднять голову и осмотреться. Узкая береговая полоса была чиста и свободна. Кровь не запятнала скал, трупы не испакостили реку своим зловонием.

Всадник слишком устал, чтобы улыбаться, но вздохнул с явным облегчением после того, как убедился собственными глазами, что люди на северной стене не солгали, что он и в самом деле не опоздал со своим предупреждением. Он пришпорил коня, который перешел с усталого шага на резвую рысь. Касание шпорой имело отношение скорее к нетерпеливости всадника, чем к расстоянию, которое ему еще оставалось преодолеть. Всего лишь за несколько длинных прыжков конь вынес его к тому месту, где с утесом смыкалась каменная кладка стены, построенной римлянами, ремонтировавшаяся и укреплявшаяся на протяжении столетий. Река поворачивала вслед за изгибом холма, и берег, по которому бежала узкая дорога, имел ширину не более пятидесяти футов на протяжении примерно четверти мили. Но всаднику не было необходимости заезжать так далеко. Тот вход, который он искал, был рядом.

Он услышал оклик стражи, собрался с силами и прокричал в ответ:

— Здесь Бруно, сын Берты!

Он не знал, как отнесутся к этому имени теперь, после стольких лет отсутствия; кое-кто из воинов, наверно, мог бы его вспомнить. Но, как бы то ни было, одинокий человек не представлял угрозы для крепости Джернейв, и когда он приблизился, ворота были открыты. Он проехал сквозь них без повторных окликов и резко свернул влево, чтобы попасть на узкую дорогу между стеной и склоном холма, над которым возвышался Джернейв — древний Железный Кулак. Проезд длиной не менее ста футов внезапно расширился, переходя в последовательную цепь полей площадью около квадратной полумили, которые простирались по склону в северном направлении, до большой римской стены. Это был плодородный участок земли, и под снежным покровом просматривались тесные борозды от посадок озимых. Но Бруно держал путь не к деревенским строениям, которые прилепились к римской стене и давали приют вилланам.

Он направил коня по замерзшей грязи заснеженной дорожки, которая свернула вправо, пролегая мимо деревянных бараков, служивших и зимними жилищами для стражи, охраняющей нижние стены, и гостиницами для тяжело вооруженных воинов, сопровождающих гостей. Эти строения стояли в тени утеса Джернейва, так что на них могли быть извергнуты потоки огня и метательных снарядов, если бы вдруг у гостя возникло желание остаться здесь насовсем. Пройдя почти половину окружности вдоль подножия холма, тропа, по которой следовал Бруно, встретилась с дорогой, которая, серпантином извиваясь влево и вправо, карабкалась к вершине Железного Кулака, причем каждый нижележащий участок дороги хорошо просматривался с нависавшего над ним; по мере подъема эта дорога становилась все более узкой.

Последний ее изгиб завершался крутым — почти под прямым углом — поворотом, после которого дорога, пройдя под опускной крепостной решеткой, попадала в туннель между двумя башнями, называвшимися восточной и западной. Стены, начинавшиеся от башен, огораживали почти всю площадь вершинного плато и были еще более массивными, чем стена у подножия холма. Для их возведения использовались древние камни, извлеченные из римских руин, заново обтесанные и уложенные искусными каменщиками норманнов. Поднятая решетка обеспечивала свободное проникновение в темный туннель, пронзавший стену, толщина которой в этом месте составляла пятнадцать футов; другой выход из него также был оснащен опускной крепостной решеткой. Бруно знал, что в своде прохода были устроены бойницы для стрельбы из луков и щели для кипящего масла, однако не поднял головы, чтобы взглянуть на них.

Будь он врагом, он был бы убит уже давно — еще тогда, когда пробирался вдоль берега, или когда проезжал сквозь нижние ворота, или в проходе между стеной и утесом, или на каждом изгибе петляющей дороги при подъеме наверх. Должно быть, много, ох, много врагов полегло бы, прежде чем кто-либо из них достиг бы этого туннеля — и оказался бы в ловушке, замкнутой немедленно опущенными решетками. Эта мысль согревала и утешала его. Несмотря на усталость, Бруно обернулся и окинул сверху взглядом грозные рубежи обороны, которые являлись всего лишь передовыми. Укрепления самого Джернейва, венчавшие Железный Кулак, были намного более мощными.

За второй решеткой открылся двор замка — почти прямоугольная площадь, над которой возвышалась массивная башня. В уши усталого Бруно ударил шум, отраженный от толстых каменных стен. Из прилепившихся к восточной стене загонов для скота доносилось мычание коров, блеяние коз и овец, хрюканье свиней, из собачьих будок — лай собак. Во дворе мужчины и женщины, занятые утренними делами по хозяйству, смеялись и перекликались друг с другом. С тренировочной площадки между казармами латников и северной стеной часовни доносились глухие удары деревянного оружия, редкие возгласы, рожденные удивлением или болью. В небольшой кузнице настойчиво звенели и лязгали молотки.

Сразу же за восточной башней к северной стене были пристроены конюшни, откуда выбежал грум, чтобы принять лошадь у прибывшего. Бруно спешился — и колени его подогнулись. Конюх выпустил уздечку из рук, чтобы поддержать его, и стал звать на помощь. Бруно отрицательно тряхнул головой, затем бросил взгляд в направлении деревянного навеса над крутым крыльцом без перил, ведущим ко входу в большой зал. Он устало усмехнулся. Наверное, такова его судьба — избежать стольких опасностей лишь для того, чтобы свалиться со ступеней и разбиться.

К тому времени его узнали, и болтавшийся без дела стражник побежал доложить хозяину о прибытии Бруно. Когда сэр Оливер, такой же мрачный и мощный, как и его крепость, появился в дверях, Бруно, сражаясь со ступеньками, вымолвил:

— Шотландцы начали войну. Норхэм и Алник сдались королю Дэвиду. Уорк осажден.

— Уорк, — повторил сэр Оливер без выражения. — Как давно?

— Я хотел переночевать там, ибо полагал, что армия Дэвида будет держаться побережья, однако деревня все еще горела в разных местах. Я всю ночь потратил, чтобы проскакать эти несколько лье, ускользая от шотландцев.

— Можешь ли вспомнить, как далеко к северу ты в последний раз видел их передовой отряд? — спросил сэр Оливер.

— Не думаю, что это были передовые отряды. Я мог бы поклясться, что они за кем-то охотились. Спасаясь от них, я должен был податься далеко на восток, — ответил Бруно. — Последних я видел на расстоянии не больше одного лье к северу.

Нахмурившись на мгновение, сэр Оливер кивнул головой, приглашая Бруно к огню, в который были подброшены новые дрова. Из углей поленьев, которые медленно тлели всю ночь, выскочили языки пламени и поползли по сухим веткам с шипением и треском. Не сказав больше ни слова, сэр Оливер вышел и спустился по ступенькам. Бруно знал, что он хочет усилить людьми оборону большой стены, расположенной на севере, и по возможности предупредить вилланов, чтобы они были готовы перейти в замок в случае, если шотландцы добьются успеха и пробьют брешь в нижнем поясе обороны. Сейчас у Бруно больше не было других обязанностей — во всяком случае, он уже ничего больше не мог сделать.

Когда появился сэр Оливер, от конюха простыл и след. Оставшийся один, Бруно осторожно двинулся к огню, с трудом переставляя ноги. Он оцепенел от холода за целые сутки скачки, так как нельзя было разжечь огонь, чтобы согреться, даже останавливаясь на короткий отдых: дым костра мог привлечь врагов. Последней каплей было купание в ледяной воде Норт Тайна, когда он переходил эту реку вброд. Бруно не чувствовал ног от колен до пальцев.