— Я ничего не скажу дяде о своих чувствах, а он и не спросит, — заверила она его и страстно добавила. — И я никогда не выйду замуж. Мне нужен только ты и никто другой. Хью, пожалуйста…

Она еще сама не осознала, о чем она просила его. Но лицо Хью стало суровым, а его прекрасные голубые глаза — холодны, как лед. Казалось, что он отдалялся от нее, но, когда она заговорила, Хью вдруг стал ласковым и нежным. Он обнял ее.

— Тебе не нужно говорить мне «пожалуйста», — прошептал он. — Достаточно сказать о своем желании и я исполню его.

Одрис облегченно вздохнула. Веселое озорство вновь забурлило в ней.

— Даже если я попрошу достать Луну? — она ожидала, что Хью в ответ засмеется, но он не сделал этого, а разжал объятия и отступил так, чтобы они могли видеть друг друга.

— Я постарался бы, Одрис, — произнес он твердо. — Пусть даже за это мне пришлось отдать жизнь.

Ему нужно было заверить ее, дать ей понять: он сделает все возможное, пусть даже ценой своей жизни, чтобы иметь право просить руки Одрис.

Она вздрогнула, подошла к нему и уткнулась лицом в его грудь.

— Я хочу тебя, только тебя, — Одрис заплакала.

— Да, любимая, — произнес Хью, обнимая ее, — я слышу тебя и понимаю.

Одрис показалось будто на нее вылили ушат с холодной водой. Последние слова прозвучали как отказ. Она подняла голову, и Хью увидел, что ее глаза заполнил страх. Желая успокоить, он потянулся к ней, собираясь только коснуться губ Одрис, но та обняла его и прильнула к груди.

Чувство вины и желания раздирали Хью на части. Он понял, что совершил ошибку, открыто восхищаясь ею в первую их встречу. Тогда Хью не надеялся скоро увидеться вновь, а возможно, судьба не свела бы их никогда. Ему и в голову не могло прийти, что Одрис запомнит его. Казалось, для нее он останется только другом Бруно и не более того. То, что произошло между ними, когда он приехал просить убежища для людей Тарстена, заслуживало большего порицания, но тогда Хью чувствовал себя так, будто его несла какая-то непреодолимая сила. «В любом случае было слишком поздно», — думал он, в то время как его язык проскользнул между губами Одрис и «завоевал» ее рот.

Осторожно, не переставая целовать, Хью опустился с Одрис на одеяло. Они лежали рядом. Он положил ее голову на свою руку, согнутую в локте, чтобы можно было касаться уха и шеи Одрис. Свободной рукой Хью ласкал и гладил ее тело от груди до бедер. Хотя она вздрагивала время от времени, ее неистовое объятие потихоньку ослабевало. Губы Одрис раскрылись, впуская ищущий язык Хью, и снова сомкнулись; теперь язык Хью касался ее зубов и скользил меж ними. Она дрожала еще сильнее и внезапно высвободила свою руку из-под его головы. Рука заскользила вниз по его телу. Одрис безошибочно нашла то, что искала, положила на него свою руку и начала ласкать. Хью пришлось освободить рот, чтобы глотнуть воздуха. Он поймал ее руку и отвел в сторону.

— Это очень опасно, Одрис, — часто дыша, сказал он, между словами оставляя нежные поцелуи на ее подбородке и щеках.

— Опасно? — удивленно переспросила она, как будто впервые слышала это слово.

— Подумай, дорогая, — сказал Хью, — что, если ты забеременеешь? Подумай!

Она отпрянула и пристально посмотрела на него, затем ее брови сердито сдвинулись.

— Почему ты говоришь об этом, как о чем-то ужасном? Это была бы большая, очень большая радость для меня — иметь твоего ребенка…

— Внебрачного, — жестоко перебил Хью. — Неужели ты думаешь, что я могу допустить, чтобы мой сын жил так же, как я? Или как Бруно?

— Но он не будет так жить! — закричала Одрис. — Я думаю, если бы у меня был ребенок, то дядя согласился бы выдать меня замуж за его отца.

Она сказала это, желая успокоить Хью, хотя была уверена: дядя заставит ее выйти замуж, но за того, кого сам выберет. И все же мысль о ребенке Хью доставляла ей радость, увлекавшую сильнее, чем желания ее тела. Одрис только сожалела, что приняла решение не выходить замуж, пока жив ее дядя, и что будет слишком стара иметь ребенка, когда станет свободной и сможет выйти замуж.

— Скорее всего он убьет меня за то, что я обесчестил тебя, — пробормотал Хью. — И я не обвиню его в этом и не подниму руки, чтобы защитить себя.

Одрис погладила его лицо.

— Дядя Оливер будет знать: в этом мы оба с тобой виноваты.

— Одрис, ты сошла с ума! Даже, если ты и говоришь правду, мы не должны испытывать судьбу. А что, если меня поразит какая-нибудь болезнь, и я не смогу вернуться?

— Рожденный в браке или вне брака, но ребенок, без сомнений, будет мой, — упрямо сказала Одрис. — Моего ребенка не ожидает судьба Бруно, которого мой отец не признал, как своего сына, потому что его мать была блудницей. Но дядя не отвернется от моего ребенка. И потом, кто сказал, что это будет обязательно сын? Может быть, у меня будет дочь…

— Одрис! — в отчаянии снова перебил ее Хью, видя сияющее радостью ее лицо.

— Дяде Оливеру это не понравится, — продолжала она, словно Хью ничего не сказал, — но он будет защищать моего ребенка, а когда станет слишком стар или умрет, я позову Бруно, и тот будет рядом со мной.

Хью отодвинулся от нее.

— Нет, Одрис, я не могу…

— А что мне остается? — вскричала она. — Думаешь, я не поняла тебя, когда ты предупредил меня, что болезнь может сразить тебя или ты погибнешь, пытаясь достать мне Луну? — из глаз у нее потекли слезы. — Я хочу тебя! Я хочу твоего ребенка! Мы этим никому не причиним вреда, никому!

«И это правда», — с удивлением подумал Хью. Он судил об Одрис, как привык судить о дочери знатного человека, которому его положение позволяло заключить выгодный брачный союз. И если заставить такую девушку пожелать тебя против воли отца, если лишить ее девственности, что обесценит ее в глазах будущего жениха, то это было бы равносильно воровству. Словно ты вытащил кошелек из кармана ее отца. Но у сэра Оливера не было таких намерений по отношению к Одрис. Вероятно, он предпочитал, чтобы она вообще не вышла замуж. Если бы сэр Оливер хотел выдать ее замуж, он бы давно уже это устроил и нашел ей мужа. Одрис ничего не оставалась, как только зачать ребенка. Некоторые женщины годами молили бога, чтобы он ниспослал дитя, — но безрезультатно. Ее слова: "Что я должна остаться без ничего! ? " запали ему в душу. Когда он покинет Джернейв, то выполнит поручение Тарстена и отправится завоевывать себе владения и если при этом погибнет, в памяти Одрис о нем останется только горечь и неудовлетворенность.

Не говоря ни слова, Хью привстал, снял плащ и отложил его в сторону. Затем он снял тунику и рубашку. Сначала воздух показался ему прохладным, так как тело его было разгорячено и влажно от пота. Пока они с Одрис разговаривали, туман уже рассеялся, солнце ярко светило над приютившей их впадиной. Хью не замечал все происходящее вокруг себя, так как не осмеливался взглянуть, что делала Одрис, пока одежда не коснулась его руки и ее смятое платье не упало ему на колени. Только тогда он повернулся к ней.

Одрис стояла, держась за сорочку так, что в любой момент могла снять ее, но глаза ее были устремлены на него и, казалось, она забыла, что собиралась делать. Хью улыбнулся ей, взял ее руку и положил себе на плечо; потом, подняв одну, а затем другую ногу, снял с нее туфли и чулки. Он погладил ее ноги, хорошо сложенные и сильные от лазаний по деревьям и скалам, потом вздохнул и наклонился, чтобы поцеловать ей ступни.

Если бы позже от Одрис захотел кто-нибудь узнать о происшедшем, то она могла бы начать с того момента, когда слезы буквально душили ее.

Когда Хью приподнялся, не отвечая на ее просьбы, Одрис закрыла глаза, пытаясь сдержать слезы, но открыв их снова, она увидела, как он снимает тунику Порыв радости охватил ее, а пальцы быстро, быстро развязывали шнуровку, а когда она сбросила платье для верховой езды, верхняя часть тела Хью была уже обнажена. Она обратила взгляд на него. Ее глаза ласкали вздымавшиеся мускулы на плечах и руках, крепкие сильные мышцы на груди и спине. Тепло разлилось по телу, возбуждая Одрис. Ее бросило в дрожь при виде его тела сплошь покрытого ранами — безобразными, морщинистыми полосками мертвой кожи и несколькими все еще не зажившими ярко-красными шрамами, которые грубо выделялись на его светлой коже. Холодные иголочки страха подстегивали возрастающую в ней страсть. Одрис была ошеломлена смятением в своем теле.