<ничего личного, Рич, правда>

Когда стихла музыка, он побрел в душ. Затем переоделся и спустился вниз. В зале стояла Луиза.

— Я долго стучала, — сказала она.

— Что ты тут делаешь? — спросил он.

— Пришла за сандалиями, — ответила она и на миг показала их из полотняного мешка. — Вспомнила, что оставила под софой.

— Ага, — сказал Рич и молча провел ее к дверям. Она долго вглядывалась в его лицо. Он знал, как выглядит, поскольку смотрел в зеркало. Что-то в ее глазах отобрало у него остатки сил.

— Рич. Все хорошо? — спросила она.

— Да.

— Но… Ты должен…

— Хорошо, Луиза.

Она его растрогала. Тогда поцеловала его в лоб. Задрожала.

Медальон на ее шее металлически заблестел.

— Что оно такое?

— Рыба.

— Ага.

— Пока, Рич. Всего наилучшенького.

— Пока, ребенок.

Она вышла, и он сразу о ней забыл.

Это было как тихий, дискретный оргазм в глубине его души.

Свет пришел к нему, и Рич все понял.

Свет — он был вначале, был и говорил с ним. Тихо и спокойно.

Говорил, но он не слышал, потому что сперва не слушал. А когда Рич уже знал, что хочет его услышать, Свет заглушил его большой противник и серьезное пополнение: Начальник величайшей из тюрем, Голос из Ночной Кухни, SLEM. Дух в советской машине, безжалостный и холодный. Владелец энтропии, сама энтропия, как она есть.

Но Свет там был, терпеливый и сильный. Он не дал себя заглушить, ему были не нужны стада эпитетов.

После Рич напишет:

Я был уверен, что нечто живое пытается установить со мной контакт. Был уверен, что оно приходит сверху, быть может с неба. Со звезд, главным образом.

Оно появилось — как яркий огонь с сияющими цветами и уравновешенным рисунком — и освободило от всякого рабства, внутреннего и внешнего.

Оно полностью завладело мной, подняло над ограничениями пространственно-временной матрицы; оно властвовало надо мной, поскольку я в тот момент знал, что мир вокруг картонный, ненастоящий. Посредством его силы я неожиданно увидел Вселенную, как она есть; посредством его силы восприятия я увидел, что на самом деле существовало, и посредством его силы вне-мысленного решения, освободил себя. Он начал битву как защитник всех человеческих духов, пребывающих в рабстве, против всякого зла, против Черной Железной Тюрьмы. [13]

Утренний Дом, наполненный тенями и покоем.

Рич сидел в своем кресле. На столике стоял пустой стакан от коктейля. Шарики пыли танцевали на солнечных стилетах из-за жалюзи.

Рыба ждала в холодильнике.

Свет как покой. Покой как свет.

Он уже не был один.

И он знал, что не забудет.

Большими ладонями стискивал подлокотники кресла и ждал Кейт.

(В тексте использованы: письмо Филиппа К. Дика в ФБР; фрагменты публицистических текстов Cm. Лема: «Сильвическое размышление CVIII», «Упадок искусства», «Любые времена», «Под катком», «В котле»; фрагменты «Экзегезы» Филиппа К. Дика.)

Роберт М. Вегнер

ВСЕ ДЕТИ БАРБИ

(пер. Сергея Легезы)

Шэн Денавер потянулся, в очередной раз пытаясь расправить кости. Так было всегда: первые трое суток в невесомости организм выделывал коленца — головокружение, тошнота и тотальная усталость сопутствовали ему беспрерывно. Утром он пытался побриться, потом — выпить кофе и съесть завтрак. Все попытки закончились фиаско. Бритва испортилась, кофе, который он потягивал через соломинку, напоминал старую смазку, а паста, выдавленная из тюбика на гренку (вкуса старых носков) отдавала прогорклым жиром.

Шэн чувствовал себя так, словно ему стукнул не пятый, а седьмой десяток.

Первый день на станции, а он уже успел пожалеть о своем решении. Нужно было оставаться на Земле. Он лишь надеялся, что все придет в норму, стоит только протянуть следующие сорок восемь часов.

Глянул в зеркало, сделав вид уверенного в себе и опытного профессионала. И это ему даже удалось.

Шэн снова поправил комбинезон и выплыл из кабины.

Ковальски ожидал его в баре, находившемся в последнем, внешнем кольце Щита. Когда эту игрушку проектировали, кто-то спросил, что они станут делать, если понадобится одновременно симулировать гравитацию разной силы. Тогда инженеры придумали три концентрических кольца, из которых наименьшее имело диаметр в тридцать метров, а наибольшее — около сотни. Вся конструкция, как и любое решение, соединяющее в себе простоту и безотказность, работала прекрасно, хотя компьютерам, контролирующим прокачку тысяч литров воды ради сохранения центра тяжести всей станции, приходилось напрягаться изо всех сил день и ночь. Ведь люди — непоседливые существа. Из центральной части станции торчал длинный и узкий комплекс нулевой гравитации. Издалека «Альфа Один» выглядела как гигантский, пробитый копьем щит. Собственно отсюда и взялось неофициальное название — и теперь его использовали даже в официальных документах.

В самом большом кольце нынче царило 0,7 g. Тело Шэна восприняло такую силу тяжести со смесью радости и недоверия. Сам же он возблагодарил всех богов за возможность выпить дринк без соломинки.

Кроме Ковальски в баре был только кельнер.

Боб встал, в немом тосте поднимая стаканчик. Одним махом опорожнил его.

— Приветствуем в команде, — приподнял брови на кивок Шэна. — Выглядишь, словно целую ночь перетаскивал контейнеры.

— Потому что так и было. Ямада сказал, что это ритуал, через который должны пройти все новички.

— А, точно. Припоминаю. В следующий раз используй манипуляторы.

— О. А так можно?

Они улыбнулись друг другу.

Ковальски показал на бутылку.

— Водки?

— Сегодня самое большее — пиво.

Похоже, кельнер с невозмутимым лицом азиата, обладал невероятно острым слухом. Прежде чем Шэн успел пристроиться за столиком, перед ним уже стояла кружка. Он осторожно сделал первый глоток. Хорошо.

— Маловато здесь людей.

— Ну ты даешь. Десять утра. Все на работе.

— А ты?

— У меня перерыв. Улетаю на «Альфу Два». Их доктор заболел.

— Вот блин.

— Жизнь — сложная штука.

С Бобом Ковальски он познакомился на учебе. Хотя они так и не стали хорошими приятелями, когда шесть лет назад их жизненные дороги неожиданно пересеклись на станции «Луна Шесть», стало ясно, как много их друг с другом объединяет. У обоих за плечами неудачные браки, оба почти не видели своих детей, оба любили хорошие напитки.

И оба были известными специалистами в своих областях. Только и того, что Шэн работал психологом, а Боб — хирургом.

Некоторое время они молча потягивали дринки.

— Я рад, что тебя наконец-то сюда прибило. Я даже подготовил кое-что, чтобы это отметить, но теперь придется подождать, пока вернусь.

— Когда?

— А ты торопишься?

— Не особенно. Пройдет еще дня два-три, пока я смогу снова нормально работать.

Ковальски чуть скривился:

— Тебе стоило побыть тут последние три года. До того, как запустили Щит и ввели в эксплуатацию медицинский и релаксационный блоки. Станция — совместный проект правительства и того японского молоха. Любимая игрушка политиков. Все нужно было запустить вовремя. Сидело тут четыреста человек, по восемь на каюту, пахали по шестнадцать часов в сутки, чтобы успеть в сроки. Жратва из автоматов, постоянный полумрак, экономия на всем: воздухе, воде, энергии. Авария за аварией. У нас был наивысший показатель травматизма за всю историю работ в космосе, — он махнул рукой. — Говорю же, сущий ад. За это время у нас сменилось пять психологов. Четверо упаковали манатки сразу после испытательного срока.

— А пятый?

— Вышел из шлюза в космос. Без скафандра.