— ЗАТКНИТЕСЬ, — прорычал Карзини таким тоном, что я бы сам заткнулся, если бы в ту минуту что-то говорил.

— Вы уведомили власти? Полицию, ФБР, Портовое управление? — спросил я.

— Нет. Не знаю, в чем дело, поэтому решил подождать ваших инструкций, — ответил Карзини.

Я одобрительно кивнул головой.

— Я скажу вам, в чем дело, — ответил я и открыл мешок. — Здесь полтора миллиона, которые они должны были передать в этом здании палестинцам, планирующим диверсию с использованием автомобиля-бомбы в подземном гараже. Увидели, что за ними следят, поэтому пытались сбежать…

— Это неправда! Он врет! — начали они, снова перекрикивая друг друга.

— Заткнитесь! — повторил Карзини.

Ситуация все больше меня забавляла. Интересно, как они хотели это объяснить. Скажи вооруженному нипу в мундире, что сейчас не 1985 год, Всемирный торговый центр давно разрушен, на его месте поставили новые башни и вообще все вокруг — фикция виртуальной реальности, и наверняка вовремя не доберешься до номера отеля. На такие темы в этой игре удавалось поболтать лишь с наркоманами в Нижнем Ист-Сайде.

— Посмотрите, пожалуйста, на это, — сказал я Карзини, доставая мою кобуру из сумки грабителей. Я вынул из нее пистолет. — ПБ-6Р9, пистолэт бэсшумний, — уведомил я, скрывая, что в действительности говорю по-русски с меньшим акцентом. — Модификация стандартного российского военного Р9 «Макаров», используется исключительно КГБ и их спецслужбами. Оснащен заводским глушителем. Посмотрите, пожалуйста, как ловко они это сделали.

Я привинтил глушитель. Крупье, кажется, отгадал мои намерения, потому что начал кричать: «Берегитесь! Берегитесь!»

— Вы не понимаете английский? — отреагировал Карзини. — Это плохо, потому что я не понимаю русский. Заткнитесь, а то будет хуже!

— Руки чешутся влепить этому террористу, — это уже Карзини обратился ко мне. — Но увы, мы в свободной стране. Здесь каждый невиновен, пока не докажут обратное.

— Скоро это изменится, — усмехнулся я, собирая 6Р9.

Карзини не успел удивиться. Когда девятимиллиметровая разрывная пуля попала ему в череп, у него на лице сияла понимающая улыбка. Вероломная невеста моего клиента успела взвизгнуть — она издала одно короткое «ааа!», высокий тон которого еще больше усилил ассоциацию с Синди Лопер.

Ее тело опустилось на пол. Я с удовольствием убедился, что эта пуля тоже попала в череп. Не было кровавого пятна на стене. Я использовал венгерские разрывные пули, которые купил когда-то в подземном паркинге здания ООН на «черном рынке», который процветал здесь в восьмидесятые годы под защитой экстерриториальности. Если бы пуля прошла сквозь тонкую гипсовую стену, я мог бы кого-нибудь всполошить. А так — все тихо.

— Мы остались одни, — сказал я крупье, который так и стоял с поднятыми руками, опершись о стену. Он дрожал от волнения. — Повернись, — приказал я. — Можешь опустить руки, я держу тебя на мушке.

Крупье выполнил приказ.

— Поздравляю, — он попытался улыбнуться. — Ты все-таки выиграл. Настоящий профессионал! Отдашь мне ту сотню?

Я покрутил головой.

— Прежде чем мы перейдем к этому, я хотел бы преподать тебе два урока. Во-первых, ты не профессионал, потому что играешь против правил. Ты крупье, должен помогать гостям войти в мир игры, а не ставить на них ловушки вместе с неверными бабами. Ты совершил нечто весьма глупое и ответишь за последствия — после пробуждения покинешь Лас-Вегас, потому что здесь ты везде будешь в «черных списках». И отлично, потому что таких, как ты, пройдох в этом городе слишком много.

Крупье — собственно говоря, уже бывший крупье — не ответил. Он проглотил слюну и отозвался после некоторого перерыва:

— А другой урок? — спросил он хрипло.

— Я поляк, — ответил я. — Мой народ создал всего пару-тройку вещей для мировой цивилизации: кофе со сливками, гелиоцентрическая система, хроматография. Поэтому меня злит, когда кто-то хочет забрать у нас еще что-то и называет Лема русским. Этот человек в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году размышлял в своем эссе о том, как будет выглядеть виртуальная реальность. IBM тогда производил компьютеры размером с большой шкаф и восемью мегабайтами RAM. Лему полагается немного уважения за то, чего он тогда достиг, ты так не считаешь?

— Да, конечно, прошу прощения! — горячо согласился мужчина.

— Повтори за мной: «Станислав Лем».

— Станисляу Лем…

— Не «Станисляу». Ста-нис-лав, — я с нажимом произнес по слогам.

— Станислав Лем…

— Пусть будет так, «…был польским писателем научной фантастики, который в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году придумал виртуальную реальность».

— «Станислав Лем был польским писателем научной фантастики, который в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году придумал виртуальную реальность», — произнес он заученно.

— Очень хорошо. Надеюсь, ты запомнишь это до конца жизни, — я усмехнулся и нажал на спусковой крючок.

В несессере был парик с прической а-ля Сид Вишес и рубашка The Ramones. Я мгновенно изменил внешность и спустился на лифте прямо в паркинг, чтобы не встретить охранников у главного входа. А конференц-зал закрыл на ключ, найденный в кармане Карзини.

Я предполагал, что пройдет полчаса, прежде чем кто-то войдет в этот зал и поднимет власти по тревоге. За три-четыре часа полиция по памяти свидетелей нарисует мой портрет. Его будут рассылать телефаксом по нью-йоркским отелям, но в 1985 году это была относительно новая техника, поэтому рассылка длилась достаточно долго, а картинка была не очень хорошего качества. Для работы же я всегда выбирал аватар — кошмар для полицейского художника: рост средний, лицо среднее, одет в серый костюм, с волосами, зачесанными в неинтересный пробор.

Вдобавок в ВТЦ у меня на лице были неоптические очки в толстой оправе, меняющие овал лица. Риск, что по такому портрету меня опознают нипы в регистрации отеля, нулевой. В реальном Нью-Йорке 1985 года преступник с такой внешностью имел бы в своем распоряжении как минимум несколько дней спокойствия. Я же должен был продержаться в своем номере только до восьми утра.

Меня опять ждала долгая поездка по Бродвею на Верхний Вест-Сайд и Вашингтон-Хайтс. Сеньор Фернандес очень любезно меня приветствовал и позволил сложить необходимые аксессуары в тайник, после чего опять спрятал ключ в шкафчике с фотографией Папы. Мне оставалось вернуться в отель и скоротать ночь за просмотром телевизора. Как всегда после удачной операции.

После пробуждения уже в реальном Лас-Вегасе крупье, которого я не знал, вручил мне кучу жетонов. В благодарность я отвалил ему щедрые чаевые. Другие гости приветствовали это аплодисментами. Бывшей невесты Хикса среди них не было.

Меня с детства мучил страх, что я мог бы оказаться в «филдикиане», поэтому больше, чем выигрышем, я интересовался своим «лемианом». Наконец я разорвал конверт и вынул содержимое.

На меня смотрел Николай Коперник, а надпись на обороте уверяла, что БИЛЕТЫ ПОЛЬСКОГО НАРОДНОГО БАНКА ЯВЛЯЮТСЯ ЗАКОННЫМ ПЛАТЕЖНЫМ СРЕДСТВОМ В ПОЛЬШЕ. Старые коммунистические банкноты, которые вышли из обращения на переломе столетий. Никогда не забуду, как выглядели первые деньги, которые я заработал в своей жизни.

Вне всякого сомнения, я был в реале.

Телепередачу прервали, и теперь на экране крутилась видеозапись, видимо снятая на мобильный телефон: самолет снижается над лесом, касаясь крыльями верхушек деревьев, и сперва кажется, будто так и должно быть, что он мягко опустится на эти деревья. Он напоминает бумажный самолетик, сделанный умелым мальчишкой, хорошо уравновешенный, который медленно планирует над диваном, столом и мягко приземляется на пушистом ковре перед телевизором. Пассажирский самолет, однако, весит свыше тридцати тонн. Через несколько секунд зелень поглощает фюзеляж, но кажется, что все-таки ничего страшного не случилось, и он упал на огромный ковер, а пассажиры сейчас расстегнут ремни и скатятся по надувным трапам, словно на воскресном празднике перед торговым центром. И тут в ста, может в двухстах, метрах дальше появляется шар из огня и дыма.