— Профессор Ямада, — начал Шэн осторожно, — прошу поверить, я прекрасно понимаю ваше положение. Но со всем уважением, я должен обратить ваше внимание, что данные, которые вы мне передали, не стоят и понюшки табака для врача моей специализации. И прошу не говорить мне, — добавил он, увидев, как японец открывает рот, — что другие специалисты справились бы лучше. Сам бог психологов, если такой существует, не сумел бы вам помочь, потому что, судя по предоставленным данным, у этой женщины есть склонность, самое большее, к легкой форме депрессии, а не к тому, чтобы затеряться в виртуале.

Миг-другой они мерялись взглядами.

— Ладно, — Ямада сдался первым. — Я попытаюсь ответить на несколько вопросов.

Шэн поздравил себя, что не стал сразу использовать тяжелую артиллерию и не угрожал отказом, как планировал еще утром. Ночное отчаяние было дурным советчиком.

— По этому случаю уже консультировались с другими специалистами?

— Да.

— Да?

— Ни один из них не сумел помочь.

— Да? — проклятие, из этого типа что, каждый ответ клещами нужно тянуть?

— У всех были те же сомнения, что и у вас. Слишком мало данных — так они говорили.

— Приятно узнать, что я не одинок, — Шэн решил взять верх в разговоре. — Чтобы не затягивать, профессор. Простейший список проблем, связанных с виртуальными мирами охватывает депрессии, раздвоение личности, псевдошизофрению или расстройства Борс-Ланссона, как это еще называют, и глубокую затерянность, соединенную с летаргией. Четыре базовых типа охватывают до девяноста пяти процентов случаев. Имеет ли наша пациентка отношение к одной из этих разновидностей?

— Да.

Он решил, что не даст вывести себя из равновесия. Если Ямада желает играть в «кто кого больше разозлит», пусть так и будет.

— К какой именно?

— К последней.

Он тихо вздохнул — хуже и быть не могло.

— Давайте удостоверимся, что мы имеем в виду одно и то же. Пациентка проявляет активность исключительно в Сети, в искусственно созданной среде. После отключения погружается в подобие комы, и с ней невозможно установить контакт. Каков характер этой искусственной реальности?

Японец даже не вздрогнул.

— Это совершенно секретная информация.

— Ладно, к этому мы еще вернемся. Сколько времени это длится?

— Это тоже совершенно секретная информация.

— Когда зарегистрированы первые признаки затерянности? Сбои в речи, рассеянность, нарушение моторных функций?

Ямада только улыбнулся.

Шэн вернул улыбку и пошел ва-банк.

— Пациентка имеет имплантат, который активен примерно полтора года. А поскольку ее визиты в Сеть с самого начала были долгими и регулярными, первые симптомы появились уже через полгода. Потом время ее пребывания в виртуале начало увеличиваться, пока пациентка вообще не перестала из него выходить. Примерно месяц назад, верно?

Было приятно видеть, как улыбка исчезает с лица собеседника. Даже если заменяет ее подобие каменной маски, в глазах которой кто-то разжег огонь.

— Откуда у вас эта информация? — Ямада таращился на него так, словно пытался решить, в каком шлюзе с Шэном случится несчастье. — Наверняка не от нас.

— Нет.

Психолог глядел на работодателя с вежливой улыбкой, приклеенной к губам, хотя в душе — скалился до ушей. Ну и кто тут кого сильнее раздражает, узкоглазый ты сукин сын?

— К этим данным на станции имеют доступ всего пять человек — и еще двое на Земле. Кто их вам раскрыл?

— Вы.

— Кто?!

— Вы, профессор Ямада, только что. Вы забыли, кто я. А я психолог, один из лучших специалистов по проблемам, связанным с виртуальностью. Огрызки материала, которые вы мне предоставили, и лаконичная информация, что пациентка глубоко затерялась в Сети, указывают, что у Барбары стоит имплантат. Она поставила гнездо не на Земле, а значит, получила его здесь. Два года назад. Исследование, проводка контактов и установление имплантата длится около трех месяцев, активация и конфигурация матрицы — от месяца до двух. Потому я знаю, что она активировала устройство не раньше, чем полтора года назад. Я не знаю ни об одном случае полной затерянности, при котором имплантат у пациента установили раньше, чем за год до начала расстройства, а значит, и у нее времени было не меньше. Но и этого маловато, чтобы человек с ее профилем мог заболеть серьезно — разве что с самого начала она погружалась надолго и глубоко… — по мере того, как он говорил, лицо Ямады разглаживалось. — У большинства больных первые симптомы наступают по крайней мере после шести месяцев регулярных погружений. Потом начинается нечто, что у нас называют синдромом Стеринса. Новые — все более глубокие — визиты в Сеть ведут к кратковременному улучшению в состоянии здоровья, первоначальные симптомы затерянности исчезают. Как легко догадаться, здесь было точно так же, иначе Барбара не затерялась бы окончательно. Месяц назад вы впервые установили со мной связь, спрашивая, не заинтересуюсь ли я консультациями на станции «Альфа Один».

Он замолчал, удивленный широкой — и, казалось, искренней — улыбкой Ямады.

— Мне кажется, Денавер-сан, что вы именно тот человек, который нам нужен, — сказал японец, чуть поклонившись. — Для меня честь с вами работать.

Хм, кажется, он сдал какой-то экзамен. Причем, благодаря невнимательности и желанию похвастаться красноречием. Он вернул улыбку, стараясь не показывать, насколько глупо себя чувствует.

— И чем вы меня удивите, профессор Ямада?

Лаборатория была большой, просто огромной. На станции, где клетка с объемом в пару кубических метров считалась комнатой, такое количество свободного пространства производило впечатление. Двадцать пять метров длины и десять ширины. В этом цилиндре могло бы поместиться несколько других отделов.

Все пространство перегораживала гигантская стеклянная плита, по одну сторону которой находились — прилаженные к стенам — десятки точек входа, каждая с креслом для невесомости и несколькими мониторами. У сидящих там людей на головах были полупрозрачные шлемы, а на руках — перчатки, и казалось, они заняты очень важными делами, что как раз происходили в Сети. Несколько человек сидело неподвижно, используя, похоже, имплантаты. Шэн никого из них не знал.

Ямада взглянул на него из кресла, стоящего рядом со стеклом. Его точка входа, как и остальные, была развернута «вниз», в направлении другой части лаборатории, которая представляла собой находящуюся за стеклом белую, асептическую банку диаметром в десять, а глубиной, как казалось Шэну, двенадцать метров. Ее покрытые губкой стены и сеть безопасности около стекла вызывали явное беспокойство.

— Зачем это?

— Для блага пациентки, доктор Денавер. Чтобы полностью изолировать ее от внешних раздражителей. Даже самый лучший имплантат не лишает нас ощущения реального тела, вы ведь об этом знаете.

Когда он подплывал к японцу, сбоку появилась высокая, крепко сложенная женщина с короткими светлыми волосами. Она взглянула на Шэна, и он почувствовал себя так, словно за воротник его упало несколько кубиков льда. Чуть кивнула.

— Это доктор Памела Якобсон из университета Осло, моя ассистентка, — пояснил японец. — Будет следить за процедурами. Прошу занять место, — он указал на кресло рядом.

— Похоже, я ей не по душе.

— Пэм бывает холодной и категоричной, но во всех восточных Штатах нет лучшего специалиста в этой области.

— Какой именно?

Японец только улыбнулся и снова указал ему на кресло. Шэн уселся и пристегнулся. Мониторы перед лицом были отключены. Он указал на них и услышал:

— Они вам не понадобятся. Вам удобно?

Вежливость Ямады начинала потихоньку действовать на нервы.

— Может, наконец-то пришло время узнать, что происходит?

Он сказал это несколько резче, чем намеревался. Когда вчера японец заявил, что возьмет его на ближайшие процедуры, Шэн чуть не подпрыгнул от радости. Ненадолго ему показалось, что на станции его ждет не только нудная псевдоработа, но теперь он снова почувствовал, как на горле затягивается ошейник. Похоже, его присутствие здесь имело характер скорее куртуазный, чем рабочий.