— АХАВ, — Мирский открыл приватный командный канал. — Ты проанализировал последние данные? Я хотел бы взглянуть.

Ничего. Спектрофотометрия, спинограммы, отношения изотопов, термика, стратиграфия, микроследы… совершенно ничто не указывало на иное, чем естественное происхождение базальтового массива. Фрактальный лабиринт тоже был результатом геохимических процессов. Чрезвычайно сложных и, как раньше заметил Карлссон, с чисто научной точки зрения, несомненно, интересных. Однако капитана это не радовало.

— Почему ты не предупредил, что эта вылазка — пустая трата времени?

— Потому что вероятность того, что отмеченные формации являлись искусственными сооружениями, была достаточно высока.

— Насколько высока?

— Достаточно. Пять сигма для групп из западного полушария.

— Эй, там что-то… Стробоскоп! — вдруг крикнул идущий впереди Бринцев.

Все остановились. Это мог быть очередной обман разума или отсвет лунного сияния, отраженного от зерен кварца. Но нет. Оранжевый огонек мигал отчетливо и регулярно, характерными сериями в точных двухсекундных паузах.

— Автобот? — удивился ван Хофф, распознав в мигании сигнал SOS.

— Откуда, все здесь, — заверил Рамани.

— Нет, не все. Один мы потеряли во время грозы, — напомнил ему Карлссон.

— Ха, значит, нашелся.

— Я бы не был настолько уверен.

Однако прав оказался физик. Когда они подошли ближе, и Карлссон увидел, что осталось от машины — скорее, что из нее возникло, — он чуть ли не за грудь схватился.

— Невероятно!

— Крепко ему досталось, — вздохнул Кронкайт.

— Досталось! — фыркнул биолог. — Мужик, ты что? Его же в пыль разнесло!

— А ты видел, чтобы автобот оказался полностью уничтожен? — скривился Бринцев. — Я — никогда. Посветите-ка мне сюда.

Инженер присел на корточки, остальные окружили его полукругом, рассматривая совокупность странных объектов, выраставших из голой земли волнообразным рядом, заканчиваясь корпусом бота с по-прежнему работающим стробоскопическим фонарем. Они догадались, что видят результат самостоятельных попыток машины отремонтироваться, но повреждения были слишком велики, чтобы из этого вышло хоть что-то.

Бринцев поднял полурасплавившееся, почти безмозглое туловище и некоторое время в нем копался.

— Не поверил бы, если бы сам не увидел, — простонал, поднимаясь. — Девяносто шесть процентов синапсов к черту. Остальные закольцевались в пару остаточных вегетативных рефлексов: катаболическое усиление, стробоскоп, ну и это.

— Но что именно? Что он хотел сделать? — Ван Хофф подошел к первой череде форм. Та напоминала парус, надутый ветром, или воткнутый стоймя лемех с кругоподобными отростками по изогнутой стороне и с ажурной перфорацией посредине. Все похожи друг на друга как близнецы, с той разницей, что каждый следующий в ряду был больше предыдущего.

— Выглядит… хм, как часть мундштука верхнего сустава. Но обычно он меньше. Такой вот, — инженер пальцами показал размер.

— Отчего именно мундштук, почему не начал с существенных элементов? — громко задал вопрос физик.

— Не знаю.

— И, видимо, сохранил мобильность, хотя как…

— Не знаю! — повторил Бринцев раздраженно. — Возьму в мастерскую — может, и узнаю. Но наверняка не в этих условиях.

Капитан дал знак одному из рабочих автоботов, чтобы тот отобрал у инженера разбитые останки, и они двинулись дальше. Говорили мало, а через пару сотен метров замолчали вообще, будто вся семерка наконец решила, что болтовня на этой подохшей планете — занятие неуместное. Они ускорили шаг, подгоняемые не столько временем — его было достаточно — сколько насмешливым хохотом, казалось доносившимся из-за их спин.

Мирскому не хотелось об этом думать, но, с другой стороны, перестать он не мог. Они получили опыт, увы. Еще печальнее было то, что опыт не первый — и наверняка не последний. Немного пугала неистовая человеческая витальность и экспансивность вместе с порой проявлявшейся и настолько же невероятной тупостью. Словно они были Сизифами, обреченными на вечное повторение одних и тех же ошибок.

— Мы что, возвращаемся другой дорогой? — Голос Карлссона вывел его из задумчивости.

— Хм? — просопел ван Хофф, благодарный за повод для передышки. — Вроде бы нет… А может, и да, не знаю. Отчего ты спрашиваешь?

— Потому что ничего подобного не могу вспомнить.

Они стояли у неглубокой котловины, созданной склонами дюн, из дна которой вырастало нечто.

— Еще один фокус-покус, — фыркнул Бринцев.

Однако, когда они приблизились, впечатление, что на этот раз перед ними вещь — за отсутствием лучшего определения — настоящая и не подверженная очередным психоделическим трансформациям, переродилось в уверенность. Аркоподобная структура торчала из песка на высоту, как минимум, пары этажей. Черные, словно осмоленные пожаром шпангоуты, соединенные чуть более светлыми ребрами; острые шипы в местах соединений. Карлссон дотронулся до поверхности, а потом ударил в нее кулаком, добыв из структуры чистый, глубокий звук.

— Металл, — констатировал с недоверием ван Хофф.

Все замолчали, глядя на черный скелет уже совершенно другими глазами.

— Выглядит ужасно древним, — в конце концов отозвался Карлссон. — Сколько ему может быть лет?

— Много.

— Насколько много?

— Спроси спектрометр, — ответил физик, переводя взгляд на Мирского.

Капитан дал поручение одному из ботов.

Ничего не произошло: они увидели лишь короткую вспышку в месте, где лазерный луч коснулся артефакта, генерируя облачко плазмы. Через миг спектрограмма была готова, и многие брови приподнялись при взгляде на нее.

— Вот тебе и ответ, — сказал ван Хофф.

— Семьдесят шесть тысяч! — Биолог покачал головой. — И не коррозировало? Вот так дела!

— А кто сказал, что не коррозировало? Это едва огрызок. И, скажем в скобках, из какого-то невероятно экзотического сплава. — К Бринцеву возвращалось хорошее настроение. — Нужно бы здесь взять большее количество проб.

— Возьмем, — заверил его капитан.

— Вопрос, огрызок чего? — Ван Хофф обошел артефакт, в свете фонарей не такой уж и черный. Узор борозд, каверн и минеральных натеков был настолько же читабельным свидетельством возраста, как, скажем, глубокие морщины на лице старика. — Строения, машины, транспортного средства — как думаете?

— Нечего думать, мы просто должны это установить, — решил Мирский.

— Но отчего ранее никто из нас этого не заметил?

— Потому что наше внимание было отвлечено на кое-что другое? — подсказал Карлссон.

— Это тоже, — геолог горько усмехнулся. — Более тривиальным объяснением остается такое: реликт находился под землей, пока гроза не открыла фрагмент.

— Полагаешь, это лишь фрагмент?

— От намного большего целого, — кивнул Сайто с такой улыбкой, точно сорвал банк. — Причем это целое не отсюда.

— То есть? — Биолог нахмурился.

— Не из этой звездной системы. Состав изотопов — вроде радужки в глазу. Нет двух одинаковых.

Физик взглянул на инженера, инженер — на капитана, капитан — на искрящийся минеральными инкрустациями артефакт. А биолог, не глядя ни на что конкретное, проворчал:

— Так… это значит, что мы разобьем здесь лагерь.

И никто, включая его самого, не выглядел переживающим из-за такой перспективы.

Оставшуюся часть ночи и весь следующий день было спокойно, словно планета хотела реабилитироваться. Едва ощутимый ветерок не резал песком глаза, вуаль цирростратов снижала жар разгара дня, и потому работа шла быстро. Тем более что время, которого вчера у них было порядком, теперь подгоняло.

Решили привести на место челнок и, используя его как базовую исследовательскую платформу, виртуально вкопались на пятьдесят метров — радаром, томографом, когерентными пучками WIMP-ов и прочим, что могли ad hoc адаптировать к этому «археологическому» предприятию. Как верно догадался Сайто, то, что выступало из земли, было лишь вершиной объекта удивительно больших размеров.