Кинга начала рыться в сумочке, хотя больше всего ей хотелось прорваться внутрь. Выдернув удостоверение личности, она подала его полицейскому, который начал тщательно изучать документ. Внутри квартиры крутились, как минимум, двое. Кинга ждала вспышку фотоаппарата, делающего снимки трупа.

— Я могу войти?

— Пожалуйста, — он отдал документ. — Соседи заявили о взломе.

Полицейский пропустил ее. Она вошла и огляделась. Все выглядело как обычно.

— Только взлом?

— Кто-то анонимно позвонил и сообщил, что дверь открыта.

Остальные двое полицейских бросили на Кингу мимолетный взгляд.

— Проверьте, не пропало ли что-нибудь, — сказал тот, который ее впустил.

Сперва она проверила все комнаты, чтобы удостовериться, что нигде нет следов крови или… Марыся должна была вернуться из школы самое раннее через час. Нет, здесь ее не было. Спокойно обойдя квартиру, Кинга проверила места, где хранила бижутерию и папку с документами. Ценностей дома она не держала, не считая электроники. Компьютер и музыкальный центр в комнате Марыси стояли на своих местах. Несколько ящиков были выдвинуты, шкаф открыт, но никто, похоже, в них даже не заглянул. Телевизор в гостиной, спутниковый тюнер, ДВД…

И тут она увидела пустую салфетку. Пустое место, оставшееся после Этого. Метнувшись к шкафу с телевизором, она заглянула под него, отодвинула от стены. Нигде нет.

Сев на диван, она лишь через несколько секунд сумела выдавить:

— Пропало Это…

— В смысле — что?

Другого названия у Этого не было.

— Черная коробочка размером с кирпич, с мигающим раз в час зеленым светодиодом.

Полицейский подозрительно взглянул на нее.

— Для чего служил это предмет? Он ценный?

Кинга открыла рот и тут же его закрыла — она не знала, для чего служит Это, и ценное ли оно. Она даже не знала, как назвать Это, чтобы полицейский понял.

— Это был электронный… жесткий диск моего мужа. Муж погиб год назад, а это была память. Последняя память о нем.

Полицейский без особой убежденности заполнил несколько страниц документов и дал ей подписать. В конце он сказал, что несмотря на все их, то есть полиции, усилия, подобное порой случается. Вручив ей визитку слесаря, чтобы она поменяла замки, он вышел, забрав остальных с собой.

Кинга почувствовала, что у нее отобрали кусочек ее мира. До возвращения Марыси она тупо сидела, бессмысленно таращась на оставшееся от Этого пустое место.

— Мариуш не хотел ничего говорить, — сказала дочь, едва войдя в квартиру. — И был напуган до смерти. Он меня избегал, а когда я приперла его к стенке, сказал, чтобы я забыла о коробочке и о видеозаписи, потому что от этого могут быть проблемы. — Только теперь она заметила, что мать ведет себя еще более странно, чем обычно. — Что случилось?

— Забрали Это, — Кинга показала на полку возле телевизора. — Взломали дверь и забрали.

Марыся посмотрела на пустое место, вернулась к двери и увидела поврежденный замок.

— Что-нибудь еще пропало? — спросила она.

Кинга отрицательно покачала головой и бросилась к зазвонившему телефону.

— Да?!

— Я расследую это дело с самого начала, — прошептал голос в трубке. Это не был голос Ромека. — Расследую тайно. Только теперь я позволил себе впервые выйти на связь. Вам грозит опасность.

— Кто вы?

— Это несущественно. И опасно. Если я знаю, что ту запись сделал пассажир с места двадцать шесть-це, узнают и они. Ибо это можно подсчитать — число рядов, угол, под которым велась съемка. Все можно подсчитать. Я строил модели, схемы. Даже летал на точно таком же самолете. Я добрался до документов, секретных документов. Я знаю, что ваш муж сидел на месте двадцать шесть-це. С этого места велась съемка. В том самолете оказалось нечто, что от них ускользнуло. Нечто секретное. Потому он и упал, потому затем погибли уже три человека. А если потребуется, может погибнуть и больше. Это их методы. Они действуют на других уровнях. Они выше закона.

— Кто — они?

— Ну… они. Они. Вы их не знаете. Лучше вообще их не знать. Нельзя узнать о них и жить дальше по-прежнему. Они выяснят, что это вы, и найдут вас.

— Они уже тут были, — тихо проговорила она.

В ответ незнакомец отключился. Кинга медленно положила телефон. Секунд через пятнадцать он зазвонил снова.

— Привет, милая. Это я.

— Ромек?! Ромек… Я так рада, что это ты, — она опустилась на диван. — Господи, как я рада! Ты снова стал звонить чаще. Как дела?

— Я звоню, чтобы попрощаться.

— Почему? Как?

— Похоже, все заканчивается. Мне так кажется. Я странно себя чувствую. Я так мало знаю… будто не до конца проснулся.

Марыся потянулась к телефону, и Кинга замахала рукой, чтобы дочь приложила ухо к его корпусу.

— Ты в больнице? Может, тебе дают какие-то одурманивающие средства?

— Я знаю, где я. Но не приезжай сюда. Похоже, мне очень плохо. Уже недолго осталось.

— Скажи, где ты. Только скажи, где! Умоляю!

— Это небезопасно…

— Неважно! Я хочу приехать! Где ты?

— На улице Флиса, двести тридцать пять. По крайней мере это последний адрес, который я помню.

— Не разъединяйся. Я сейчас приеду. Сейчас буду.

— Мне пора заканчивать.

— Нет! Не разъединяйся! — Схватив блокнот, она записала кривыми буквами название улицы и номер дома. — Я уже еду!

Он отключился. Марыся смотрела на нее с таким выражением лица, словно увидела привидение.

— Он и правда жив?.. — спросила она.

— Здесь, — таксист показал на поросшую дикой лозой стену из потрескавшихся кирпичей, из-за которой тянулись к небу старые буки. — Не хотите, чтобы я вас подождал?

— Обойдусь.

Она сунула ему в руку банкноту и, не дожидаясь сдачи, вышла.

Близился восьмой час, но в это время года солнце еще стояло высоко. Улица была пуста, половина окрестных домов производила впечатление заброшенных. В ста метрах дальше стоял один старый автомобиль. Однако на стене с потертой табличкой с номером 235 из аккуратно подстриженной зелени выглядывала камера. Кинга подошла к калитке.

Когда-то ажурную конструкцию из кованых прутьев сплошь заполнили досками, чтобы никто не заглядывал в сад. Кинга нажала кнопку домофона с нечеткой надписью «Клиника», и почти сразу из динамика раздалось нелюбезное «слушаю».

— Кинга Беднаж. По вопросу моего мужа.

— С кем вы договаривались?

— Я ни с кем не договаривалась. Хочу увидеться с мужем.

— Здесь нет никого по фамилии Беднаж.

— Я вернусь с прессой и телевидением, если вы меня не впустите.

Вместо ответа лязгнул замок. Она вошла в тенистый сад. Свет почти не пробивался сквозь кроны буков, и в иных обстоятельствах ей могло здесь даже понравиться. По выложенной камнями дорожке она дошла до главного входа в обширное двухэтажное здание. Очередной замок щелкнул до того, как она взялась за ручку. Дверь была тяжелая, словно из бронированной стали.

Кинга оказалась в небольшом холле со стойкой регистратуры и тремя дверями. Женщина за стойкой походила на сотрудника из вспомогательного персонала, кого обычно можно увидеть в частных клиниках, но не хватало остального — длинного коридора со стульями и пронумерованными дверями, курсирующих во всех направлениях медсестер, и самое главное, нигде не было видно пациентов.

— Это частная клиника, — сказала регистраторша. — Для тех, кто не хочет лишней известности.

— Я ищу мужа, — Кинга оперлась о стойку, в основном для того, чтобы добавить себе смелости. — Роман Беднаж. Можете проверить?

— Здесь нет никого по фамилии Беднаж, — покачала головой женщина. — Я уверена.

В ее взгляде не было обычной любезности, которую пытаются хотя бы изображать работники на подобных постах. Она смотрела, скорее, как охранник, а в ее голосе чувствовалась чуть ли не угроза. Но надежда, которую только что получила Кинга, придавала ей сил.

— Я не уйду, пока не поговорю с ним, — заявила она. — Возможно, он в безнадежном состоянии, но я все равно хочу его увидеть. Если он может разговаривать по телефону, значит, может говорить и без него.