— Ты в безопасности. Сюда Они не доберется.

Существо давит в ладони еще один искусственный листок.

— Нет, Они тут издавна, он у вас. Вылепил куклы из холода и пустоты, из железа, скал. Деревья — Они. Трава — Они. Существуют, но одновременно — нет…

Варден пытается продолжить дискуссию, но существо теряет интерес и лишь кружит по адаптату.

Мысленители обеспокоены, обращают внимание Вардена на факт, что существо ни разу не спросило, где оно находится и кто такой Варден. Значит, ему это известно (что беспокоит, поскольку в таком случае у него должны быть непредставимые источники информации), или его психология не заякорена на собственном выживании (что еще опаснее: если у него нет чувства страха, и несмотря на это оно выжило, должно быть сильным).

Варден потерпел провал с психологией и коммуникацией, но биология существа унижает его еще больше. Все — и очень ярко — противоречит известной науке. Тепла — не теряет. Энергии — не теряет. Метаболизм есть, но его словно и нет. В крови — один и тот же уровень сахара и кислорода. Испражнения — остановлены. Это биология не живого существа, а голограммы. Если бы не дотронулся до него руками собственных нанозондов, никогда не поверил бы в его существование. Везде, где бы он ни начал копать глубже, быстро добирался до одного и того же процесса, которого не может принять. Нечто возникает из ничего.

Может ли наука Конгломерата — созданий древних почти как сама Вселенная, ошибаться? Если ранее она описывала все, если дала начало таким творениям, как Иорри и сфера оригиан, отчего вдруг пасует перед этим существом?

Вскоре Варден начинает ловить себя на том, что думает как Стратег. В его голове возникает теория отравленного знания. Не желает ли некто уничтожить Конгломерат, подсовывая ему интеллектуальное кукушкино яйцо, суперсущество, которое на самом деле рождено в вероятностных кузницах очень сильной расы? Или некто желает вызвать хаос, сомнения, ссоры?

Тяжелее всего Вардену принять самые простые объяснения: что существо просто-напросто существует.

— Были у меня дети, но замерзли, — тем временем он снова регистрировал бормотание существа. — Мясо сошло с костей. Я не могла иметь их больше, поскольку каждого вытягивала из собственного тела, но когда они замерзли, не удавалось засунуть их обратно. Теперь у меня дыра внутри. Хотела бы я ребенка, но не желаю больше пустых дыр. Когда возникает пустота, Они выигрывает…

Существо не циклично.

Эту очевидную истину он открывает во время низкой пересылки. Внезапно оно ускоряется, говорит быстрее, чем Варден в силах проанализировать. Словно ускоренная голограмма, бегает по адаптату, прощупывая стены френетическим трепетом пальцев.

Когда интервал завершается, Варден обладает уже огромной базой первичных данных. Он проглядывает их мельком: много откровенной невнятицы, много о пустоте и голоде. Они, Они, всюду Они.

Варден хочет взяться за более интересные фрагменты, но Конгломерат вызывает его для отчета. Не понимают, как мало времени прошло для биологического существа — они едва успели поговорить. Желают услышать выводы.

Варден сконфужен.

Хорошо знает, сколько энергии и нано вложено в этот проект. И все же у него есть лишь одна теория, которую он и сам бы высмеял, когда бы не интервал, проведенный в адаптате с существом. Он просит о большем периоде, чтобы ее изложить. Конгломерат без раздумий предоставляет ему полный объем возможностей штурмовика — видимо, они в отчаянии.

Невероятное море вычислительных полномочий захлестывает Вардена. Что за силища! У будущего нет перед ним тайн, своими симуляциями он может проницать все, дотягиваться всюду, в несколько мгновений обдумать и смоделировать столько, сколько отдельная сила не сумела бы и за сотни интервалов.

После мгновенного шока Варден приходит в себя. Запрягает мысленитель для верификации своей теории. Потом переводит ее на несколько сотен языков и когнитивных систем.

Представляет рапорт.

Начинает он с инфографики — корреляция уровня разумности и мифологизации культуры. Более простые разумы сильнее склонны верить в божества, демонов, ненаучный мир, необъяснимый разумом. Причины: шок познания, страх, поиски основ экзистенции, умственная лень. Варден вводит в график исторические данные, множество разных цивилизаций на разных этапах развития, проявляются взбирающиеся кверху кривые эпох. Почти все двигаются в одном направлении, только в нижнем квадранте содержится 0,35 % анормальных разумов; график там почти плоский — в этом сегменте находятся и люди. Уже будучи постсубъектностью, разумом, размещающимся в нескольких системах, они развлекались мистицизмом, верили в сверхъестественных существ.

Теперь Варден спрашивает: случайность? А может, они с ними контактировали, ощущали влияние чуждых божеств, в то время как для большинства цивилизаций такие обстоятельства оказывались лишь теоретической возможностью.

Конгломерат кипит. Ноль доказательств. Идиотские спекуляции.

Варден защищается: время профильтровало богатую мифологию землян объективным критерием выживания. Тот верифицировал историю о бессмертных богах, духах, вампирах, и только одну — позитивно. Именно она, история эта, пребывала в летаргии, когда они сюда прибыли; отрицание всего, что они знали о физиологии белковых существ. Белая девушка в саркофаге из миллиардов тонн железа…

Нет, рационального объяснения нет. И именно этого они хотели — чтобы он сделался человеком и попытался ее понять. А он, человеком оставшись, начал акцептировать непонятное. Парадокс: существо может стать элементом его привычного мира, но тогда он лишится возможности вести диалог с Конгломератом, начнет говорить языком, которого штурмовики не поймут.

Больше данных, больше данных — требует Конгломерат.

Варден отказывается от попыток убеждения. Он предоставит больше данных.

Белок его раздражает.

Он не понимает, каким образом проторазумы выносили физиологию химических реакций и размножающихся клеток. Вардену кажется, что он чувствует любую из них: тысячи маленьких, экзотических дробинок, из которых ни одной не интересно быть Варденом. Они лишь множатся, множатся и жрут, а он — побочный продукт, сумма их векторов. Если бы не суровый полицейский дезоксирибонуклеиновой кислоты, эгоистичные клетки превратили бы его в бесформенную кучу биомассы.

Все его раздражает, он охотно содрал бы с себя эти покровы, но знает, что внутри у него нет ничего больше, лишь телесные жидкости, кости, мышцы.

Мышление — медленно. Конечно, он оставил себе интерфейс, позволяющий контактировать с сетью; достаточно маленький, чтобы не пробуждать подозрений существа. Но он не может обращаться к средствам Конгломерата инстинктивно, как если бы те оставались продолжением его самости. Каждый вопрос приходится внимательно формулировать, каждый ответ — ожидать. Позволь ему черпать из сети настолько быстро, как он привык, мгновенно сжег бы свои нейроны. Поэтому Варден думает медленно, очень медленно. Погруженный в состояние, подобное интервалу, он слеп, как крот, не в силах смоделировать будущее даже на несколько минут вперед, у него есть лишь некие аппроксимации, выстроенные на инстинктах, наверняка неточные.

Он впервые чувствует себя настолько хрупким. Если бы не факт, что большую часть сознания он сбэкапил на кладбище Дейрона, наверняка сошел бы с ума от ужаса. Нашпиговал себя по уши обусловленностями, которые должны охранять его от шока воплощения.

Теперь он с уровня человека пытается вообразить себе, что должно чувствовать создание с точечным бытием. Каково это: всегда находиться за малый шаг от уничтожения, балансировать на грани пустоты? Какое влияние на психику простой сущности могут оказывать эоны одиночества? Варден даже задает вопрос штурмовикам и через миг получает ответ: вытеснение. Единственное точечное сознание, которое сумеет прожить миллиарды лет, — то, что способно вытеснять, освежать самое себя, отбрасывая в очередных циклах кожицу воспоминаний.