— Ой-ёй! — сказал я и ринулся за хризантемами. — Это тебе.

— И где ты их нашел в такую рань? Или вез из Дубровицы?

— Не-е-ет! Ты даже не представляешь, где я был и что я видел!

— Не представляю! Господи, как я скучала по этим твоим историям... Главное — никогда не знаешь, когда ты начинаешь вешать лапшу, а что является истинной правдой! Вот ты зачем приехал?

— Есть три версии, — посерьезнел я. — Выступать на Съезде Союза журналистов, проводить отпуск с любимой женщиной и ловить маньяка. Какая тебе больше нравится?

— Белозор, только не говори мне, что...

— Все три верные.

— Господи... Ну, почему все люди как люди, а ты...

— Суперзвезда?

— Что? Какая суперзвезда? — наморщила носик она.

— Ничего, ничего... Пошли в рэ-э-эсторан? Есть хочу до ужаса!

В ресторане нам предложили ванильные сырнички, кофе и что-то там еще. Я ел, не чувствуя вкуса, и не мог насмотреться на свою северяночку: в шерстяном платье по фигуре, с аккуратной прической и без всякого макияжа, она сверкала на меня глазами из-под густых ресниц, изящно пользовалась ножом и вилкой, и, кажется, немного смущалась.

— ... чемпионат мира среди женщин. Это, конечно, не Олимпийские игры, но тоже просто прекрасно! И здесь, в Раубичах — одна из лучших баз для подготовки. Лыжероллерная трасса, вся инфраструктура... Говорят — вопрос решенный! Конечно, спортивная бюрократия, все эти твердолобые чиновники... Представляешь — в Европе еще хуже, чем у нас! Не женское дело, подумать только! Хотя с другой стороны — у них не было Людмилы Павличенко, да? А скандинавы только за, у них очень много сильных спортсменок! Но и мы кое-что можем! Вот только осмотрюсь, прикину, кого из девчонок можно бы перетянуть с собой, и тогда...

— Погоди-ка, тебе предлагают переехать?.. — недоверчиво переспросил я, — И ты настроена согласиться?

Это ведь было бы просто счастье какое-то! Минск — это вам не Мурманск! Вжух — и приехал! Три часа на машине, ночь на поезде!

— А ты не рад? — нахмурила бровки она, — Что за озадаченное выражение лица?

— Но ты ведь говорила... — на самом деле моя душа пела!

Тася откинулась на спинку стула и проговорила:

— Я очень сильно разругалась с отцом. Признайся честно: к тебе кто-то подходил по поводу меня? Ну тогда, в Дубровице.

Ершов! Ларчик просто открывался, оказывается. Вот в чем дело! Отцовская ревность порой бывает страшнее супружеской...

— Можешь не отвечать. Всё понятно! У меня двое детей, я мастер спорта, тренер с союзным именем — а он всё еще ведет себя так, будто мне пятнадцать! Господи, как я от этого устала... Понимаешь, везде, куда бы я ни приходила в Мурманске — я его дочь! Всем наплевать на то, чего я добилась сама, люди видят только золотую девочку, мажорку, папину дочку, которой заранее открыты все дороги! Интересно, как они себе это представляют — на трассе он меня в спину толкает или из винтовки за меня целится? Может, и девчат моих тоже на союзных соревнованиях на пьедестал ставит? Как же это достало...

— А тут — шанс, — сказал я.

— Шанс! — видимо, она долго это держала в себе, у нее правда накипело, и мне было действительно приятно, что она сейчас раскрылась — передо мной. Значит — доверяет?

— А дети?

— Сниму дом где-нибудь в пригороде, перевезу Пантелевну! — решительно тряхнула головой она, — А не согласится — найму няню!

— То есть, ты уже всё решила? — я не смог сдержать радостных интонаций.

— Ну, я только из аэропорта, осмотреться не успела... Через пару дней станет понятно. Пообщаюсь с местным спортивным начальством, присмотрюсь к здешним девчатам — тогда можно будет говорить точно.

Я взял ее за руку, и мы некоторое время сидели молча, смотрели друг на друга и улыбались. А потом она сказала:

— Знаешь, а я ведь думала — не приедешь, я сама поеду в Дубровицу! Поездами, на перекладных — как угодно. Мы плохо расстались, я уж решила...

"На перекладных" — эти слова резанули мне слух. Это ведь значит — автостопом?

— Что? Гера, что такое? Я что-то не так сказала? У тебя лицо стало такое...

— Нет, нет, дело не в тебе, просто... А ты когда хотела ехать?

— Двадцать четвертого, завтра вечером, у нас вроде как двадцать пятого выходной обещали, но поезда неудобно ходят и я...

Я потер лицо ладонями и шумно выдохнул.

— Чертовщина какая-то... Тася, у меня к тебе огромная просьба: ни в коем случае не покидай территорию спорткомплекса, ладно? Три-четыре дня. Я постараюсь разобраться с делами, а потом заселюсь сюда же, в гостиницу — на сколько ты тут?

— На десять дней. Гера, ты меня пугаешь.

— Вот! Будешь днем обмениваться опытом, а вечером...

— Белозор, я серьезно. Во что ты ввязался? — она напряглась.

— Я же сказал: выступление на съезде, двадцать шестого. А потом — сразу к тебе.

— Ты еще кое-что сказал. Так и знай — если с тобой что-то случится...

— Посмотри на меня, — я встал в полный рост и развел в стороны руки, — Что со мной может случиться? Я большой и страшный дядька! Ар-р-р-р!

Тася фыркнула и рассмеялась:

— Народ пугаешь! Сядь на место, страшный дядька!

Люди и вправду стали на нас оглядываться.

— Пойдем гулять? — спросил я, — Сколько у тебя времени есть?

— Ну, часа полтора — точно. В одиннадцать торжественная часть, мне еще вещи разобрать, переодеться... Подождешь десять минут?

— Всю жизнь, — искренне улыбнулся я.

Она нахмурилась и погрозила пальцем, но было видно, что ей приятно.

А потом она поднималась по лестнице к себе в номер, а я стоял в холле, смотрел на ее точеную фигурку, стройные ножки, пшеничные волосы, гордую осанку и думал, что во второй раз просто не имею права ее упустить. И что очень зря сдал кольцо в комиссионку.

С Тасей мы провели часа четыре, не меньше. Сидели рядышком на этой их торжественной части мероприятия и совершенно не слушали, что там вещали с высокой трибуны чиновники от спорта. Мы писали друг другу записочки — как в школе, и хихикали. Потом — гуляли по Раубичам, целовались, рассказывали о своем житье-бытье за долгие месяцы разлуки.

Расставаться снова было тяжело. Мы стояли у ворот комплекса, под Тасиным большим желтым зонтиком, с которого стекали струи дождевой воды, и я никак не мог отпустить девушку.

— Когда мы увидимся? — спросила Таисия.

— Завтра вечером? Какой у вас план мероприятий?

— Кажется, сначала семинар, потом мастер-классы по лыжероллерам, нам дадут время на трассе… Часам к четырем я должна освободиться. Если что-то будет не получаться — позвони в гостиницу, портье, ладно? И сегодня вечером позвони. А они мне передадут… Буду волноваться, так и знай. Ты тут наговорил мне ужасов…

— Может, всё это бред и нет никакого маньяка. Это ведь не наводка, а чистой воды мистификация! Я просто съезжу, осмотрюсь… — пошарив в кармане, я сунул ей в руку бумажку с номером Привалова, — Если не отзвонюсь до ночи — набери сюда, это наш шериф Ноттингемский, помнишь его? Скажи, что я поехал в Шабаны по тому самому делу.

Я и сам себе не верил: искать маньяка потому, что во сне так сказал Леонид Каневский? Ну да, не более безумная идея, чем из-за бутылки коньяка перенестись в тело молодого Германа Викторовича в 1979 год.

— Ты меня пугаешь, Гера… Как я теперь…

— А что, лучше бы соврал?

— Не лучше, верно. Иди, поцелую тебя, мой храбрый рыцарь дон Кихот!

— А ты у нас, выходит, Дульсинея Тобосская? — не мог не ляпнуть я, после того, как мы отстранились друг от друга, чтобы отдышаться. — Не согласен я на дон Кихота.

— А я — на Дульсинею! — в ее глазах снова появились смешинки — и это мне нравилось гораздо больше, чем тот затаенный испуг, что был раньше. Она снова прижалась ко мне и встала на цыпочки, чтобы поцеловать: — Вперед! Ты победишь все ветряные мельницы!

Мне очень хотелось в это верить.