У меня там был смонтирован мангал, на скамьи можно было подложить специально пошитые подушечки, а крыша давала защиту от дождя.

За что люблю мужиков, так это за отходчивость. Не в нашей натуре сахар в бензобак подсыпать. Ну — получил по спине держалкой для шторки, ну бывает. Пожали руки, вставили новую раму, застеклили, ставни повесили, и пошли готовить шашлыки. Не раз и не два я был свидетелем (и непосредственным участником) замирения вчерашних врагов-соперников за общим делом или общим столом. И нередко, схлестнувшись в драке, а потом по воле случая разгрузив грузовик с кирпичом или приводя в порядок очередную проклятую железяку, пацаны всех возрастов начинали относиться друг к другу и поддерживать один одного так, будто в детском садике вместе манную кашу из общей тарелки ели.

Так и тут — Рогозинский поначалу очень злился, но потом, когда увидел, что я не пытаюсь качать права и командовать, взял бразды управления нашей сводной столярной бригадой в свои руки, как самый старший и опытный, и под его командованием мы справились с окном за какой-то час. Даже покрасить успели.

Тут преуспел Вагобушев — он аккуратненько присавлял картонку в самый стык штапика и стекла, и двумя-тремя отточенными движениями наносил краску, да так ловко, что ни одна капелька мимо не падала.

— Художник! — с искренним восхищением сказал я. — Я бы точно заляпал всё вокруг.

— Это ты листья в зеленый цвет не красил, — очевидно довольный собой проговорил давешний ночной вор.

— Не, — сказал я, припоминая опыт Белозора. — Я в образцовой части служил, водителем. У нас такого и в помине не было.

— Что — строго по уставу?

— Ага! — кивнул я.

— У-у-у-у… — с пониманием протянул Вагобушев.

Наконец, с работой было покончено, мы разожгли мангал и принялись накрывать на стол. Рогозинский снова проявил начальственную натуру, и взял в свои руки приготовление шашлыков:

— Знаете, почему шашлыки — это дело настоящих мужчин? — спросил он явно желая сам ответить на этот вопрос и родить восхитительную шутку юмора. — Потому что только мужики умеют правильно насаживать и жарить!

Ну да, ну да. Директор «Интервала» не обманул моих ожиданий. Я улыбнулся из вежливости, а Вагобушев несколько подобострастно расхохотался. Хотя, строго говоря, шашлыки не жарят, их томят над угольным жаром, но…

Но мясо получилось действительно отлично! Рогозинский умел не только отмачивать дебильные шутки, как минимум — стеклить окна, готовить шашлык и руководить незнакомым коллективом, в котором имеется застарелый конфликт. То есть — априори был на голову выше большей части всех начальников, что мне довелось повидать. Понятно теперь, почему его директором строящегося архиважного производства поставили…

***

Ночь была звездная, на небе — ни облачка, что для поздней осени на Полесье — нонсенс. Я поделился с мужиками парой теплых кожухов, настоящих, на овчине, так что заморозки нас не пугали. Да и жар от мангала, куда мы подкинули березовых дровишек после того, как сняли шашлыки, тоже согревал. Искры от огня взлетали во тьму небес, и медленно гасли.

Когда мы прикончили одну «Столичную» и собирались открывать вторую, Вагобушев спросил:

— Герман Викторович, а вы правда — того… Ну это…

— А?

— Ну, в смысле будущее предсказываете? Я когда у вас на чердаке шарил, ну, той ночью, такого насмотрелся — ужас один! Подумал — вы или психопат, или ведзьмак!

Он так и сказал — «ведзьмак», с белорусским акцентом. Эдакий вариант Геральта из Ривии с выбухной «г», плавно переходящей в «х». Гэральт Викторович Белозор, чтоб меня.

Рогозинский рассмеялся:

— Слушай, ну это же антинаучный бред! Ты вроде взрослый человек, племяш, член партии, а во всю это херомантию веришь? — конечно, через «е», и тут меня понесло.

Не знаю, как насчет хиромантии, но по внешнему облику человека о нем можно узнать многое, верно? Так, например, мимические морщины расскажут вам о характере, а руки… А руки тоже могут поведать массу интересного.

— Иван Степанович, а дайте-ка мне вашу правую руку, — обратился я к Рогозинскому.

— Что — гадать будете? — усмехнулся он, но руку протянул.

Я внимательно глянул на его цепкую, широкую пятерную, осмотрел ногти, фаланги пальцев, структуру и цвет кожи, расположение мозолей, наличие шрамиков и других старых и новых травм… Нет, я не был специалистом в области хирономии (не путать с хиромантией, это как астрономия и астрология — две большие разницы), но по верхам нахватался того-сего. Так что, увидев всё, что хотел, начал вещать:

— Вам стоило бы сменить секретаря. Зачем на таком крупном и важном предприятии такой нерасторопный специалист? Только личное время теряете, как будто у вас нет других дел, чем этой канцелярщиной маяться…

Рогозинский и Вагобушев удивленно переглянулись, а я убедился, что тут попал в десятку, и потому продолжил:

— А вот с женой вам, товарищ Рогозинский, стоит расставить все точки на «ё». Так долго продолжаться не может, сами понимаете. Поговорите как взрослые люди, не стоит друг друга мучить…

— Постойте, но как вы… — Иван Степанович, кажется, стремительно начал трезветь.

Я не останавливался:

— Да и вообще — вы ведь особой любви к электрике и электронике не питаете, да и вообще — со сложной техникой не очень ладите. Тогда почему вас именно сюда назначили? Чтобы убрать неугодного человека? Вы ведь строитель по специальности, да?

Рогозинский и Вагобушев явно были в нокауте.

Нет, такие штуки-дрюки работают только в самых общих чертах, да и то при изрядной доле везения. Как он там говорил — антинаучно? Я бы сказал — псевдонаучно.

Мозоль на последней фаланге среднего пальца говорила о том, что он много и часто пишет от руки. Вряд ли он ваяет бестселлер темными осенними вечерами, не похож он на писателя, слишком нормальный. Так что — эти весьма характерные для школьников и студентов отметины могли сказать только о том, что с документами у него в приемной бардак, и ему приходиться чирикать самому. Дружил бы с техникой — освоил бы машинку, ан нет… Но тут бабушка надвое сказала, мог и ошибиться.

Кожа у Рогозинского была того типа, который загорает при первом прикосновении солнечных лучей. При такой коже под обручальным кольцом остается хорошо заметная белая полоска. Кольцо имелось, полоски — не было. Ездил на отдых и снял? Угадайте зачем?

А что касается специальности — то тут вообще всё довольно просто. Пусть он и начальник, но судя по тому, как управлялся с моим окном — руками работать не боится. И уж поверьте, если человек действительно профессионал — он и дома и у знакомых будет крутить проводку или ставить стекла. А травмы электрика, или — электроника от повреждений, которые ежедневно наносит своим пальцам и кистям рук строитель или автомеханик, как и въевшиеся частички используемых веществ, таких как, например, канифоль или цемент, остаются и вовсе на долго, несмотря ни на какие перчатки-рукавицы…

Рогозинский молча встал и пошел курить. А Вагобушев аккуратно потрогал травмированное ухо и спросил:

— Слушай, а откуда ты узнал, что он спит с секретаршей? И что, это получается правда, что его из Ставрополья перевели, потому что с глаз долой убрать хотели?

Теперь настало время охренеть уже мне. Вот так и рождаются легенды, черт бы их побрал.

Автор абсолютно не претендует на историческую достоверность портрета Петра Машерова, не собирается вступать в споры по этому поводу, приносит искреннние извинения всем, кому не угодил в этом вопросе и подчеркивает — эта книга является художественным вымыслом по мотивам реальных событий и людей, не более того.

Петр Миронович не любил вертолеты, считал их барством. Зато — очень любил колесить по республике, навещать самые отдаленные ее уголки. Благо, Белорусская ССР — страна компактная, эдакий неправильный пятиугольник 560 на 650 километров. Могло бы быть и поболее, если бы Белосток в свое время остался как ему и положено — белорусским... Ну, это дела давно минувших дней, а на данный момент Минск, столица республики, располагался практически в самом центре Синеокой. До самой отдаленной окраины напрямую — километров триста, учитывая особенности дорожной сети и рельефа — максимум триста пятьдесят.