И, когда это понимание пронзительного одиночества дошло до сознания, взбесившаяся под ногами земля разверзлась под нею, не оставляя опоры для равновесия.

«Выберусь! — в панике твердила себе Тася, неконтролируемо всхлипывая. — Мне нельзя умирать! У меня дети! Я всё равно выберусь!!» В следующий миг она поняла, что стоит на четвереньках — упираясь руками в рыхлую стену перед глазами, то есть съезжает, скатывается с этой стены, несмотря на беспорядочные попытки схватиться хоть за что-то!.. И — не выдержала:

— Вла-ад!!

Куртка внезапно врезалась в подмышки, а в грохоте утробно бурчащей земли Тася отчётливо услышала странно в этом ужасе знакомый и будничный звук — звук распарываемой ткани. Услышала, а потом в горло врезался край куртки, и она вцепилась в него, чтобы получить возможность дышать. Но звук продолжался — с остановками. Сосредоточившись на нём, Тася словно вынырнула из ночного кошмара: сверху был Влад, и это он тащил её из ямы за воротник куртки. Трещал именно воротник.

Быстро-быстро моргая, чтобы справиться с болезненными слезами, Тася с отчаянной надеждой попыталась всё же найти опору для ног в этом неостановимом движении громадных земляных пластов. Пару раз получилось — и Влад сумел перехватить её руку, которой она старалась схватиться за всё, что помогло бы удержаться.

А потом её поймали за вторую руку, и она взлетела наверх, наконец-то встав на ноги, между Алексеем и Владом. Правда, ей не дали и мгновения постоять на этом верху — за руки же сразу потащили в клубящуюся плотной пылью тьму. Но она умудрилась обернуться, после чего сама чуть не побежала подальше от места, откуда её выволокли: земля не просто бушевала, раскалываясь: такое впечатление, что именно здесь, где-то далеко внизу, образовалась страшная дыра, в которую, как в гигантскую воронку, земля безнадёжно уходила, ссыпаясь глыбами.

— Мы здесь! — услышала она выкрик Макса. — Здесь лестница! Сюда!

— Идите на голос! — это уже Саша. — Мы вас видим, но плохо! Идите, не останавливайтесь!

Тася охнула в очередной раз, когда нога резко съехала с твёрдой опоры вместе с кусом сорвавшейся неизвестно куда земли. Своих помощников она почти не видела, зато чувствовала хорошо, особенно когда её поневоле рывком потащили вперёд. А потом она увидела и не поверила — огни! Яркими лоскутьями, то скрываясь, то снова появляясь, они бесновались так, будто самостоятельно мотались в водопаде рушащейся земли.

И она рванула к этим огням, подспудно ощущая, что они всё-таки часть чего-то человеческого. И — увидела Макса и Сашу, которые сигналили, размахивая факельными трубками, отставшим.

— Быстрей! Лестница тоже рушится!

Они на адреналине взлетели по лестнице, по её словно превратившимся в песочные ступеням, которые проваливались, едва встаёшь на них. Они промчались по мраморному полу зала-перехода, как по непрочному первому льду, который хрустит под ногой, но отличается тем, что схватывает ногу в оковы проломленных краёв. А когда до двери осталось совсем чуть-чуть, закричал Саша: он попал в капкан такого пролома. Мужчины рванули к нему, велев Тасе и Максу бежать к машине.

Оглянувшись уже у самой двери, Тася поняла, что Влад и Алексей изо всех сил бьют подошвой своих ботинок по обломкам мраморного пола — точней, обивают края пролома, вызволяя ногу Саши из страшной западни. Обернулась к Максу, который что-то лихорадочно шептал, подпрыгивая рядом, нервно глядя то в сторону зала, то на улицу, прислушалась:

— Быстрее же, быстрей… Не успеем…

Но Алексей уже бежал к ним, таща на плече Сашу, который — даже от двери видно — кривился от боли. Влад замыкал побег. Макс быстро распахнул дверь до конца… Последние горящие факелы бросили прямо здесь — на площади перед вокзалом постепенно светлело.

Побежали по лестницам вниз. Здесь ступени ещё твёрдые, хотя уже подозрительно шевелятся под ногами. Но к машинам добежали без проблем. Алексей освободился от ноши сразу, благо его джип был открыт. А Саша, чтобы не задерживать никого, немедленно отодвинулся от дверцы.

Надрывно кашляя, все быстро рассредоточились по машинам. Тася, свалившаяся рядом с Владом, обернулась, как и Макс: незакрытые двери вокзала скрылись в настоящем пылевом цунами, вылетевшем из окон — вместе со стеклянными осколками.

— Влад, гони! — ненужно закричал Макс, когда от здания вокзала по привычному серому асфальту прямо к их машинам побежала чёрная трещина.

Рывок — машина Влада развернулась к дороге.

Тася вцепилась в спинку сиденья и смотрела, смотрела, как вокзал рушится в ту самую трещину, которая мчится за ними, будто преследует, будто вознамерилась изо всех сил догнать и утопить в себе…

Окружающие предметы превратились в смазанное пятно. Машина вырвалась из серого мира. Влад, постепенно снижая скорость, проехал несколько метров по привокзальной аллее. Ещё пара мгновений — из ниоткуда следом вырвался джип Алексея.

Тишина… Влад замер, обессиленно опустив руки и с недоверием глядя на яркую зелёную улицу. Надсадно закашлялся Макс — до слёз. Когда смог говорить, равнодушно спросил:

— Интересно, в какое время мы выпали…

И почему-то его «выпали» для Таси прозвучало естественным. Она машинально нащупала в своём рюкзаке термос с кофе, стороной пожалела, что в нём кофе, а не чистая вода, вспомнила и забыла про салфетки и хрипло спросила:

— Влад, это всё?

— Не совсем… Но, в общем, да.

— Хм… Алексеич, — заметил Макс, высовываясь из окна. — Наверное, нас дежурить приехали…

Тася хотела сказать, что так не говорят. Но усмехнулась: им можно говорить как угодно. Они вернулись. С щитом. Живые и с победой… Усмехнулась — и заплакала, вспоминая жуткий побег от умирающего мира теней.

Они сбежали из зеркального города, или он выбросил их из собственного чрева — во время, в котором прошло всего полчаса после их последнего рывка в мир теней.

Алексеич только и успел подъехать со своими ребятами.

И Тася, вышедшая из джипа и при виде Алексеича быстро отеревшая слёзы с замызганного лица, впервые увидела на его лице странное, вдохновенно-страдальческое выражение, когда он взглянул на здание старого железнодорожного вокзала. Невольно обернулась и она.

В близком июльском предвечерье старинное здание будто пронизали вверх никому не видимые лучи. «Если сравнивать, — заворожённо наблюдая за ними, думала Тася, — они похожи на пыльные солнечные лучи в пустой комнате. Только солнечные ярче…» А потом Тася вспомнила и, приглядевшись и мысленно соединив нужные линии, рассмотрела в чистом голубом небе призрачную структуру пентаграммы, внутри которой и оказалось здание. Ещё поразилась: пентаграмма такая огромная! А ведь Влад выкладывал её на земляном участке, размер которого — метра два на два!

Вышел из машины и Влад. Мельком глянул на светящуюся пентаграмму вокруг вокзала и посмотрел в другую сторону. Дорога перед вокзалом. Она уходила мимо площади, и Влад медленно вёл взгляд по ней. И Тася машинально следила, вспоминая: вот место, где он разгоняет машину, вот — где тот самый крутой поворот…

— Попробуй только, — спокойно сказал она. — На всякий случай предупреждаю, что я, как и Макс, почуяла, что есть такое впечатление — могу перейти и без машины. Одного не пущу.

— Переходить больше некуда, — тяжело сказал Влад, не отрывая взгляда от дороги. — Когда попытаешься настроиться, выяснишь, что впечатление перехода, близости этого мира пропало. Так что… Не бойся за меня.

Он не оглянулся на этих словах, но Тася слабо улыбнулась.

Когда они оба повернулись к машине, обнаружили, что за рулём сидит Володя, а рядом с ним — Алексеич.

Владу пришлось сесть назад, где его плечи были бессовестно использованы как подушки, на которых устало прикорнули с обеих сторон Макс и Тася. Путь до поместья Алексича оказался долгим на этот раз: время послерабочее, на дороге сплошные пробки… Продремали до самого поместья. Здесь Тася более-менее пришла в себя и вяло удивилась: почему-то ни Алексей, ни Макс не захотели сразу уехать, хотя последнему сразу предложили аж личного водителя. Макс похлопал сонными глазами на Алексеича и помотал головой. Даже Саша, поколебавшись, позвонил своей девушке и предупредил, чтобы та не ждала его до завтра. Потом все, по впечатлению, расползлись по «своим» комнатам, где отмылись и переоделись в запас чистой одежды, всегда имевшийся в комнатах — сами же оставляли на всякий случай.