Здания в Бещеле были из кирпича и штукатурки, каждое венчалось глазеющим на меня домашним даром, маленьким гротескным человечком, и опоясывалось этим сорняком. Несколько десятилетий назад эти дома не были в таком упадке, из них доносилось больше шума, а улицы заполнялись молодыми служащими в тёмных костюмах и вызванными на дом мастерами. За самыми северными строениями находились промышленные дворы, а за ними скрывалась излучина реки, где доки некогда были оживлёнными до суеты и где до сих пор простиралось кладбище их железных скелетов.

В прежние времена район Уль-Комы, разделяющий это пространство, был тихим. Ныне он стал шумнее: соседи вступили в экономическую противофазу. Когда речной промысел Бещеля пошёл на убыль, бизнес Уль-Комы возрос, и теперь иностранцев, ходивших по стёртому заштрихованному булыжнику, стало больше, чем бещельских жителей. Когда-то рушившиеся трущобы Уль-Комы, зазубренные и облезло барочные — не то чтобы я их видел, я их старательно не-видел, но они всё-таки слегка незаконно отмечались, и мне помнились стили по фотографиям, — были реконструированы, среди них появились площадки для галерей и уль-комских новостроек.

Я посматривал на номера местных зданий. Они росли неуверенно, чередуясь с иностранными пространствами. В Бещеле было безлюдно, но не в области по ту сторону границы, и мне приходилось не-видеть, увёртываясь от множества проворных молодых мужчин и женщин, преуспевающих в бизнесе. Их голоса звучали для меня приглушённо — этакий случайный шум. Ради такого звукопоглощения от жителей Бещеля требовались многие годы стараний. Когда я дошёл до мрачно окрашенного фасада, у которого ждала меня Корви вместе с несчастно выглядевшим человеком, мы оказались в почти пустынной части Бещеля, окружённые оживлённой неслышной толпой.

— Приветствую, босс. Это Полл Дродин.

Дродин был высоким и худым человеком лет сорока. У него было несколько колец в ушах, одет в кожаную куртку со множеством загадочных и незаслуженных знаков принадлежности к различным военным и прочим организациям и необычайно красивые, хотя и грязные брюки. Он курил, глядя на меня с несчастным видом.

Он не был арестован. Корви его не задержала. Я кивнул, приветствуя её, затем медленно повернулся на 180 градусов и осмотрел здания вокруг нас. Я, конечно, фокусировал взгляд только на тех, что находились в Бещеле.

— Брешь? — спросил я.

Дродин выглядел испуганным. Такой же, по правде говоря, была и Корви, хотя она это скрывала. Не дождавшись от Дродина ответа, я задал следующий вопрос:

— Как по-вашему, власти за нами наблюдают?

— Да, нет, наблюдают.

В его голосе звучала обида. Я уверен, что он в самом деле обижался.

— Конечно. Конечно. Вы спрашиваете меня, где они?

Это более или менее бессмысленный вопрос, но такой, что его нельзя запретить ни в Бещеле, ни в Уль-Коме. Дродин смотрел только мне в глаза.

— Видите то здание через дорогу? В котором когда-то была спичечная фабрика?

Остатки почти столетней стенной росписи в струпьях краски: саламандра, улыбающаяся сквозь корону из языков пламени.

— Видите, как что-то там движется. Что-то, знаете, вроде бы появляется и исчезает, чего обычно не бывает.

— Значит, вы видите, как они показываются?

Ему опять стало не по себе.

— Думаете, они проявляют себя именно там?

— Нет, нет, но процесс ликвидации…

— Дродин, ступайте к себе, — сказала Корви. — Мы будем через минуту.

Она кивнула ему на дверь, и он вошёл.

— Что за хрень, босс?

— Какие проблемы?

— Вся эта чушь про Брешь. — Она понизила голос на слове «Брешь». — Что вы делаете?

Я ничего не сказал.

— Я пытаюсь установить здесь рупор власти, и говорить в него буду я, а не Брешь, босс. Мне такого дерьма на горизонте не надо. Откуда, чёрт возьми, вы берёте эту жуткую дрянь?

Не дождавшись ответа, она покачала головой и провела меня в здание.

Фронт солидарности Бещкома не предпринимал особых усилий, чтобы украсить свой офис. Там имелись две комнаты, две с половиной при более точном подсчёте, полные шкафов и полок, забитых папками и книгами. В одном углу участок стены был от всего освобождён и очищен, как видно, для фона, и на него, а также на стоявший там пустой стул была нацелена веб-камера.

— Трансляция, — сказал Дродин. Он видел, куда я смотрю. — По сети.

Он принялся сообщать мне веб-адрес, но я покачал головой.

— Все остальные разбежались, как только я вошла, — сказала Корви.

Дродин сел за свой стол в задней комнате. Там имелись ещё два стула. Он их не предлагал, но мы с Корви всё равно уселись. Стол его покрывал завал из книг, окружавший грязный компьютер. На стене висела крупномасштабная карта Бещеля и Уль-Комы. Чтобы избежать судебного преследования, линии и оттенки разделения там имелись — сплошные районы, альтернативные и заштрихованные, — но линии были демонстративно тонкими, а различия обозначались в оттенках серого. Некоторое время мы сидели, глядя друг на друга.

— Послушайте, — сказал Дродин. — Я знаю… Вы понимаете, я не привык к… Я вам, ребята, не нравлюсь, и это нормально, это понятно.

Мы помалкивали. Он возился с какими-то вещицами на столе.

— И я не стукач.

— Господи, Дродин, — сказала Корви, — если вам требуется отпущение грехов, обратитесь к священнику.

Но он продолжал:

— Это лишь… Если это как-то связано с тем, в чём она участвовала, то вы все будете считать, что это имеет какое-то отношение к нам, может, это даже и связано с нами, но я никому не дам повода ополчаться на нас. Вы понимаете? Понимаете?

— Ладно, хватит, — сказала Корви. — Уймитесь с этим дерьмом.

Она осмотрела комнату.

— Я знаю, вы полагаете себя умным, но если серьёзно, то как много проступков, по-вашему, я вижу прямо сейчас? Ваша карта, для начала, — вы считаете, она выполнена осторожно, но прокурору, отличающемуся особым патриотизмом, не составит труда истолковать её таким образом, чтобы вы остались за решёткой. Что ещё? Хотите, чтобы я пробежалась по вашим книгам? Сколько их здесь из списка запрещённых? Хотите, чтобы я просмотрела ваши документы? На вашем здании мигает неоновая вывеска: «Оскорбление бещельского суверенитета второй степени».

— Как в клубных районах Уль-Комы, — подхватил я. — Неон Уль-Комы. Вам он нравится, Дродин? Предпочитаете его местной разновидности?

— Так что благодарим вас за помощь, господин Дродин, но давайте не будем обманываться относительно того, почему вы это делаете.

— Вы не понимаете, — пробормотал он. — Мне надо защищать своих людей. Там что-то странное. Странная какая-то дрянь происходит.

— Ладно, — сказала Корви. — Что бы ни было. Давайте вашу историю, Дродин.

Она достала фотографию Фуланы и положила перед ним.

— Расскажите моему боссу то, что начали рассказывать мне.

— Да, — сказал он. — Это она.

Мы с Корви подались вперёд. Идеальная синхронность.

— Как её имя? — спросил я.

— Она сказала, что её зовут Бьела Мар. — Дродин пожал плечами. — Это её слова. Понимаю, но что мне добавить?

Это был явный псевдоним, причём элегантно каламбурный. Бьела — бещельское имя, как мужское, так и женское; Мар в качестве фамилии звучит не очень правдоподобно. Вместе их фонемы приблизительно воспроизводят фразу «бье лай маар», дословно «рыбка только для наживки», рыбацкая поговорка со значением «ничего примечательного».

— В этом нет ничего необычного. Многие наши контакты и члены проходят под никами.

— Noms de unification[5], — сказал я. Непонятно было, понял ли он. — Расскажите нам о Бьеле.

Бьела, Фулана, Марья — имена накапливались.

— Она была здесь, не знаю, года три назад? Чуть меньше? С тех пор я её не видел. Она явно была иностранкой.

— Из Уль-Комы?

— Нет. По-иллитански разговаривала хорошо, но не бегло. Владела бещельским и иллитанским — ну, основами. Никогда не слышал, чтобы она говорила на каком-нибудь другом языке — не хотела сообщать, откуда она родом. По акценту я бы сказал, что она американка или, может, англичанка. Не знаю, чем она занималась. Это не… это вроде как грубо — выспрашивать слишком много о людях такого рода деятельности.