Она заставила его остаться в комнате. Казалось, он её не послушается, но она его заставила. Я не верил, что он может стать ненавязчивым.

Вновь и вновь он назойливо спрашивал, почему ему нельзя поехать с нами. Она показывала ему, где у неё его номер, и клялась, что будет звонить из Бещеля и из Канады и что вызовет его туда. Ей понадобилось несколько таких обещаний, чтобы он в конце концов застыл, с несчастным видом глядя в пространство, словно пёс, которым пренебрегли, меж тем как мы закрыли за собой дверь и быстро прошли через светотени к углу парка, где Дхатт ждал нас в полицейской машине без опознавательных знаков.

— Иоланда.

Он кивнул ей с водительского сиденья.

— Шило у меня в заднице.

Он кивнул мне. Мы тронулись.

— Что за хрень? Кого именно вы разозлили, мисс Родригез? Вы разорили всю мою жизнь и заставили сотрудничать с этим иностранным психом. Одежда там, на заднем сиденье, — сказал он. — Теперь я, конечно, останусь без работы.

Вполне могло быть, что он не преувеличивал. Иоланда не сводила с него глаз, пока он не глянул в зеркало и не рявкнул на неё:

— Чёрт, вы что, думаете, я подглядываю?

И тогда она съёжилась на заднем сиденье и стала выкручиваться из своей одежды, заменив её формой милицьи, которая пришлась ей почти впору.

— Мисс Родригез, делайте, как я говорю, и держитесь ближе. Там лежит и карнавальный костюм для того, кто, может быть, тоже станет нашим гостем. А это для вас, Борлу. Может избавить нас кое от какой дряни.

Это была куртка с отогнутой эмблемой милицьи на ней. Я сделал её видимой.

— Жаль, на ней нет знаков различия, — посетовал Дхатт. — Я бы здорово понизил вас в звании.

Он не вилял и не совершал ошибку, свойственную виноватым и нервничающим водителям, которая заключается в том, чтобы ехать медленнее и осторожнее, чем машины вокруг. Мы выехали на главные улицы, и он, как это принято на уль-комских дорогах, щёлкал переключателем, включая и выключая фары при нарушениях других водителей, посылая маленькие сообщения кода дорожной ярости, похожие на агрессивную азбуку Морзе: щёлк-щёлк-щёлк, ты подрезал, щёлк-щёлк-щёлк-щёлк, возьмись за ум.

— Он снова звонил, — тихонько сказал я Дхатту. — Может, он там будет. А значит…

— Ну же, заноза в заднице, повтори! А значит, он тоже переезжает, верно?

— Ему надо выбраться. Есть у вас запасные документы?

Он выругался, ударив по рулевому колесу:

— Чёрт, как же я жалею, что не придумал, как отговорить себя от этой хрени! Я-то надеялся, что он не придёт. Надеялся, что Оркини до него таки доберётся. — Иоланда уставилась на него. — Прощупаю, кто там на смене. Будьте готовы распотрошить свой бумажник. Если обернётся совсем уж худо, дам ему свои чёртовы бумаги.

Мы увидели Связующий зал над крышами домов, через кабели телефонных станций и газовых комнат, за несколько минут до того, как к нему подъехали. На том маршруте, каким мы следовали, нам первым делом пришлось миновать, по возможности не-видя, здание, тыл которого был обращён к Уль-Коме, а фасад находился в Бещеле, и очереди бещельских и возвращающихся уль-комских пассажиров, шипевшие в терпеливом возмущении. Вспыхивали бещельские полицейские мигалки. Мы, как и обязаны были, все это не-видели, хотя при этом не могли не знать, что в ближайшее время окажемся на той стороне. Обогнув огромное здание, мы подкатили ко входу в него со стороны проспекта Уль-Майдин, напротив Храма Неизбежного Света, где медленно продвигалась очередь в Бещель. Там Дхатт припарковался — небрежно, не поправившись, наискось от бордюра, с этаким чванством милицьи, оставив ключи висящими наготове, — и мы вышли, чтобы через вечерние толпы приблизиться к широкому двору и границам Связующего зала.

Внешние охранники ни о чём нас не спрашивали и вообще ничего не говорили, когда мы рассекали людские очереди и шли по дорогам, пробираясь через стоящие машины, лишь пропустили нас в ворота ограниченного доступа на территорию собственно Связующего зала, где огромное здание готово было нас поглотить.

Пока мы шли, я смотрел по сторонам. Я шагал позади Иоланды, неловко двигавшейся в своей маскировке. Смотрел поверх торговцев едой и всякой всячиной, охранников, туристов, бездомных мужчин и женщин, других работников милицьи. Из множества входов мы выбрали самый открытый, широкий и лишённый извивов, под сводом старой кирпичной кладки, с хорошей видимостью через зияющее промежуточное пространство, над массой толп, заполнявших гигантское помещение по обе стороны от контрольно-пропускного пункта — хотя желающих переместиться из Бещеля в Уль-Кому было заметно больше.

Из этого положения, с этой точки зрения, мы впервые за долгое время не должны были не-видеть соседний город: можно было смотреть вдоль дороги, которая связывала с ним Уль-Кому, через метры ничейной земли и границу за её пределами, непосредственно в сам Бещель. Прямо вперёд. На ждавшие нас синие огни. Бещельский «синяк», едва видимый за опущенными воротами между государствами, мигание которого мы не-видели несколько минут назад. Когда мы миновали внешние пределы архитектуры Связующего зала, в дальнем его конце я увидел фигуру в полицейской форме, стоявшую на платформе, с которой наблюдали за толпами бещельские пограничники. Женщина — она была ещё очень далеко, по бещельскую сторону ворот.

— Корви.

Я не осознавал, что произнёс её имя вслух, пока Дхатт не спросил у меня:

— Это она?

Хотел было ответить, что на таком расстоянии не разглядеть, но он сказал:

— Погодите секунду.

Он смотрел назад, туда, откуда мы пришли. Мы стояли несколько особняком от большинства тех, кто направлялся в Бещель, между очередями ожидающих путешественников, на тонкой полосе тротуара, мимо которой медленно проезжали машины. Дхатт был прав: в одном из мужчин позади нас присутствовало что-то такое, что приводило в замешательство. Внешность у него была ничем не примечательна: он кутался от холода в серый уль-комский плащ. Но он шёл, точнее, волочил ноги по направлению к нам, пробираясь как-то поперёк прямо двигавшейся очереди своих товарищей-пешеходов, и за спиной у него я увидел недовольные лица. Он проталкивался через очередь, идя к нам. Иоланда увидела, куда мы смотрим, и тихонько вскрикнула.

— Идём-идём, — сказал Дхатт и, обхватив её за плечи, зашагал ко входу в туннель.

Но я, заметив, что фигура позади нас тоже пытается увеличить скорость, насколько это возможно в окружении других людей, а также превзойти нашу собственную и подойти к нам, вдруг повернулся и двинулся в его сторону.

— Выводите её, — сказал я Дхатту, не оборачиваясь. — Быстрее, ведите её к границе. Иоланда, там идите к женщине-полищай. Быстро.

Я ускорил шаг.

— Подождите, — сказала мне Иоланда, но я слышал, что её увещевает Дхатт.

Я сосредоточился на приближающемся человеке. Тот не мог не видеть, что я к нему иду, и, замешкав, полез в куртку, а я пошарил у себя на боку, но вспомнил, что в этом городе пистолета при мне не было. Человек попятился на шаг-другой. Вскинул руки и развернул шарф. Выкрикнул моё имя. Это был Боуден.

Он вытащил что-то, пистолет свисал у него из руки так, словно он вызывал у него аллергию. Пригнувшись и бросившись на него, я услышал позади себя некий звук, похожий на громкий выдох. Мгновением позже сзади донёсся ещё один резкий выдох и раздались вопли. Дхатт выкрикивал моё имя.

Боуден смотрел поверх моего плеча. Я оглянулся. Дхатт присел между машинами в нескольких метрах от меня. Он корчился и мычал. Водители горбились в своих автомобилях. Их крики распространялись, перекидываясь на шеренги пеших путешественников в Бещель и в Уль-Кому. Дхатт наклонялся над Иоландой. Та лежала, словно её отбросило. Я не видел её отчётливо, но на лице у неё была кровь. Дхатт держался за плечо.

— Я ранен! — крикнул он. — Иоланда… Свет, Тьяд, её застрелили, наповал…