В его указании взглядом не было необходимости. Хотя небольшое количество прохожих рисковали идти по перекрывавшейся заштрихованной улице, Боуден сразу бросался в глаза. Эта походка. Странная, невозможная. Не поддающаяся точному описанию, она для каждого, кто привык к физическим наречиям Бещеля и Уль-Комы, была неуправляемой, нарочитой, лишённой корней и страны. Я видел его со спины. Он не брёл, но вышагивал в патологическом нейтралитете от центров городов, направляясь в конечном счёте к границам и горам, к выходу в другие страны континента.

Несколько любопытных местных жителей, шедших ему навстречу, видели его тогда с явной неопределённостью, глядя отчасти в сторону и не зная, куда, собственно, надо смотреть. Я наставил на них палец, на каждого по очереди, дал знак идти назад, и они повиновались. Возможно, кто-то наблюдал из окон, но это было спорно. Я подошёл к Боудену под нависающими карнизами Бещеля и сложными спиральными желобами Уль-Комы.

Стоя в нескольких метрах от него, на меня смотрела Корви. Она убрала телефон и достала пистолет, но по-прежнему избегала смотреть на Боудена прямо, просто на тот случай, если он не в Бещеле. Может, откуда-то за нами наблюдали люди Бреши. Боуден ещё не совершил ничего, что привлекло бы их внимание: они не могли его трогать.

Я вытянул на ходу руку, не замедляя шага, но Корви схватила её, и мы на мгновение встретились с ней взглядом. Оглянувшись, я увидел её и Дхатта, в нескольких метрах друг от друга и в разных городах, смотревших на меня. Наконец-то действительно рассвело.

— Боуден.

Он обернулся. Лицо у него было застывшим. Напряжённым. В руке он держал что-то такое, очертаний чего я не мог разобрать.

— Инспектор Борлу. Подумать только, встретиться с вами… здесь?

Он пытался улыбаться, но у него это плохо получалось.

— Где — здесь? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Это действительно впечатляет, то, что вы делаете, — сказал я.

Он снова пожал плечами, в манере, не бывшей ни бещельской, ни уль-комской. Ему потребовалось бы идти целый день или больше, но Бещель и Уль-Кома — страны маленькие. Он смог бы добиться этого, выйти.

Каким же опытным надо быть горожанином, каким непревзойдённым урбанистическим жителем и наблюдателем, чтобы связать между собой миллионы неприметных манер, что образуют городскую специфику, и отказаться от обеих совокупностей поведения. Он наставил на меня что-то, что было у него в руке.

— Если выстрелите в меня, вами займётся Брешь.

— Если они следят, — сказал он. — Я думаю, здесь, вероятно, никого, кроме вас, нет. После этой ночи придётся укреплять границы, складывавшиеся веками. И даже если они присутствуют, это спорный вопрос. Какое это было бы преступление? Где вы?

— Вы пытались срезать её лицо. — Этот рваный разрез под подбородком. — Не так ли?.. Нет, это был её, её нож. Но у вас не получилось. Так что вместо этого вы измазали её макияжем.

Он моргал, ничего не говоря.

— Как будто это могло её замаскировать. Что это у вас?

Он показал свою штуковину на мгновение, прежде чем схватить и нацелить её снова. Это был какой-то позеленевший металлический предмет, корявый от возраста и уродливый. Он пощёлкивал. Его залатали новыми металлическими полосками.

— Он сломался. Когда я. — Это не прозвучало так, словно он колебался: слова просто прекратились.

— … Господи, так вот чем вы её ударили. Когда поняли, что она знает о вашей лжи.

Схватил и взмахнул, в мгновенной ярости. Теперь он мог признаться в чём угодно. Оставаясь в своей суперпозиции, под чью юрисдикцию он мог бы попасть? Я увидел ручку штуковины, что он держал, которая указывала на него, оканчиваясь уродливым острым выступом.

— Вы хватаете его, ударяете её, она падает.

Я проделал колющие движения.

— Сгоряча, — сказал я. — Верно? Да? Значит, вы не знали, как из него стрелять? Так правдивы ли они? Все эти слухи о «странной физике»? Это одна из вещиц, за которыми охотилась компания «Сиэр и Кор»? Отправляя высокопоставленного посетителя на экскурсию, чтобы он шаркал пятками в парке? Очередного туриста?

— Я не назвал бы это пистолетом, — сказал он. — Но… что ж, хотите посмотреть, что он может делать?

Он помотал им в воздухе.

— Нет соблазна продать его самому?

Он выглядел оскорблённым.

— Откуда вы знаете, что он делает?

— Я археолог и историк, — сказал он. — Притом очень хороший. А теперь я пойду.

— Уходите из города?

Он наклонил голову.

— Из какого города?

Он отрицательно помахал своим оружием.

— Я не хотел, вы же знаете, — сказал он. — Она была…

На этот раз слова у него пересохли. Он сглотнул.

— Должно быть, она рассердилась. Узнав, как вы ей лгали.

— Я всегда говорил правду. Вы слышали меня, инспектор. Я много раз говорил вам. Нет никакого Оркини.

— Вы ей льстили? Говорили ей, что она единственная, кому вы можете доверить правду?

— Борлу, я могу убить вас на месте, понимаете вы, никто не будет даже знать, где мы находимся. Если бы вы были в одном городе или в другом, они могли бы явиться за мной, но вы не там и не сям. Вот в чём дело, и я знаю, что это не сработает, и вы тоже знаете, но это потому, что никто в этом месте, включая Брешь, не подчиняется правилам, своим собственным правилам, а если бы подчинялись, это сработало бы, дело в том, что если вас кто-то убьёт, а при этом никто не будет уверен, в каком это случилось городе, ваше тело будет лежать здесь и вечно гнить. Людям придётся переступать через вас. Потому что никто не совершает брешей. Ни в Бещеле, ни в Уль-Коме не смогут рисковать, подбирая вас. Будете лежать и смердеть в оба города, пока от вас не останется одно пятно. Я ухожу, Борлу. Думаете, из Бещеля придут за вами, если я вас застрелю? Или из Уль-Комы?

Должно быть, Корви и Дхатт слышали его, даже если заставляли себя не-слышать. Боуден смотрел только на меня и не шевелился.

— Мой, ну, мой напарник из Бреши, он был прав, — сказал я. — Даже если бы Бурич смог такое придумать, у него не было ни опыта, ни терпения подать это так, чтобы одурачить Махалию. Она была умна. Для этого нужен был тот, кто знал архивы, тайны и слухи об Оркини не просто слегка, но полностью. Полностью. Вы говорили правду, утверждая, что никакого Оркини не существует. Вы повторяли это снова и снова. В этом было всё дело, не так ли? Это не было идеей Бурича? После той конференции, на которой она причинила себе такие неприятности? Это, конечно, не была компания «Сиэр и Кор» — она просто наняла бы кого-то, чтобы заниматься контрабандой с большим размахом, а эта сквалыжническая операция… здесь она просто воспользовалась предоставленной возможностью. Конечно, вам требовались ресурсы Бурича, чтобы это заработало, и он не собирался отказываться от шанса украсть из Уль-Комы, подкормить Бещель — сколько инвестиций было связано с этим? — и нажиться самому Но это была ваша идея, и она никогда не была связана с деньгами. Вам недоставало Оркини. Это был способ получить и то, и другое. Да, вы, конечно, были не правы насчёт Оркини, но могли сделать так, чтобы оказаться правым.

Отборные артефакты, найденные при раскопках, детали которых могли знать только археологи — или те, кто их там оставил, как думала бедная Иоланда. Предполагаемый Оркини присылал своему якобы агенту внезапные инструкции, исполнение которых нельзя было затягивать, не было времени о чём-то думать или что-то переосмысливать, — только быстро извлечь и передать то-то и то-то.

— Вы сказали Махалии, что она единственная, кому вы готовы поведать правду. Что, когда вы отреклись от своей книги, это было только игрой в политику. Или же вы сказали ей, что это было трусостью? Это было бы выигрышным ходом. Готов поспорить, вы так и сделали.

Я подошёл к нему. Выражение его лица изменилось.

— «Мне так стыдно, Махалия, давление было слишком сильным. Ты храбрее меня, продолжай, ты уже так близко, ты найдёшь его…» Ваша чушь испортила вам всю карьеру, и вы не могли вернуть то время. Так что следующим выигрышным ходом было устроить так, словно всё это было верно с самого начала. Я уверен, что и деньги были неплохие — не говорите мне, что они не платили, — и у Бурича были свои резоны, у компании «Сиэр и Кор» имелись свои, а наци готовы послужить всем, кто найдёт нужные слова, подкрепив их долларом. Но для вас весь смысл был именно в Оркини, не так ли? Однако Махалия выяснила, что это ерунда, доктор Боуден.