Она смогла бы все, если бы знала, что Алекс будет рядом. Это не проблема. Настоящая проблема заключалась в том, сможет ли Алекс находиться рядом, или только будет терпеть ее рядом с собой. Вот этого Эвелин не знала.

Тишина начинала тяготить ее.

— Очень красиво, Алекс, — произнесла она с невеселой улыбкой. — Как в заколдованном замке. Ты долго привыкал к такой жизни?

Он покачал головой:

— Я много лет провел на грани нищеты и не умею ценить всего этого. — И опять криво усмехнулся. — Надо было сначала отвезти тебя в Корнуолл. Там бы ты чувствовала себя как дома. А этот дворец рассчитан на то, чтобы производить впечатление. Поместье, с которого все пошло, больше похоже на обычную ферму, только очень большую и старую, ей уже несколько веков. Там все просто. Я думаю, тебе понравится.

Эвелин даже не знала, увидит ли когда-нибудь поместье, поэтому лишь кивнула и, чтобы не стоять на месте, подошла к большому шкафу розового дерева. Может, там хранилась его одежда? Но спросить не решилась.

— Остальные комнаты смотреть будешь?

— А что, есть еще?

Она изумленно обернулась, а он уже указывал рукой на следующую дверь.

— Может, дальше и идти не стоит, если тебе тут так нравится?

Он смотрел на нее испытующе. Взгляд Эвелин метнулся к кровати, но она тут же отвела глаза. Как она хотела бы сейчас угадать, о чем он думает. Но эти темные глаза! Они вдруг посмотрели так, что Эвелин поняла — никогда и ничего уже не будет.

— Идем осматривать дальше твой дворец, — отозвалась она глухо.

— Вообще-то дворцы — это королевские резиденции. Для людей простых, вроде нас, больше подходит слово «дом».

И словно освобождаясь от недосказанности, только что возникшей между ними, он шагнул к двери и, широко распахнув ее, объявил:

— Ваш будуар, мадам! Комната служанки — дальше… Первый граф не особенно вдавался в подробности общения со слугами, но супруга второго графа решила, что вызывать горничную колокольчиком слишком по-варварски, поэтому рядом с будуарами предусмотрены комнаты для слуг.

Эвелин вошла в комнату, которая была больше, чем ее собственная спальня в Бостоне. В углу помещалась дверь, за которой будет спать кто-то чужой. Если у нее будет горничная. С другой стороны располагался массивный платяной шкаф, занимавший почти всю стену. Рядом с ним — затейливый туалетный столик с большим зеркалом. Тут Эвелин заметила еще одну дверь, очень похожую на ту, через которую она только что вошла.

— А там моя гардеробная, — догадался Алекс, быстро пересек комнату и распахнул дверь.

— О! — Эвелин отпрянула.

Все комнаты, через которые они прошли, были безликие, словно музейные залы, потому что в них никто не жил. А за этой дверью — Эвелин это чувствовала — начинается что-то иное.

— Входи, входи… Я видел твой дом. Теперь ты должна увидеть мой.

Он взял ее за локоть и легонько подтолкнул.

Гардеробная походила на будуар, только там было больше завитушек и позолоты, а здесь все выдержано в серых и голубых тонах да по туалетному столику, между подставками для париков, разбросаны в беспорядке расчески и щетки. Подставка в углу содержала набор тростей, похожих на клюшки для гольфа, и зонтиков. Рядом стояли высокие кожаные сапоги. На стене висела пара длинноствольных пистолетов с инкрустированными стволами и отполированными ручками. Дуэльные, догадалась Эвелин. И в сердце проник внезапный холодок.

Алекс уже ждал ее в дверях последней, как она надеялась, комнаты. Собравшись с духом, она твердо шагнула вперед.

И не ошиблась. Это было место, где он жил. Благодаря стараниям слуг в комнате было чисто и прибрано, однако не вызывало сомнения, что главным предметом обстановки здесь является небольшой застекленный шкафчик, плотно заставленный разнокалиберными графинами и хрустальными бокалами. В изголовье кровати и по стенам были развешаны пейзажи, изображавшие, в основном, море. Здесь тоже преобладали сумрачно-голубые тона, все было выдержано в строгом, почти средневековом стиле. Последним, суровым и завершающим, росчерком были две старинные шпаги, скрещенные на стене.

Эвелин с интересом разглядывала каждый предмет обстановки. В шкафу наверняка развешаны дорогие сюртуки, к которым он питал пристрастие. Если он носил ночные рубашки и колпаки (этой мысли Эвелин невольно улыбнулась), то они, скорее всего, помещались в ящиках комода. На тумбочке возле кровати, под лампой, лежала стопка потрепанных томиков, зато на обширных полках книжного шкафа, вперемежку со стопками газет, чинно стояли тома в дорогих кожаных переплетах. Там же она разглядела несколько составленных в один угол счетных книг. Значит, здесь он и работал. Во всем, в каждой вещи, настолько чувствовалось его присутствие, что внутри у Эвелин что-то задрожало, откликаясь на смутный зов. Только справившись с собой, она смогла оглянуться.

Вот этого она не ожидала, не могла даже представить. Алекс смотрел на нее выжидательно, почти с мольбой, словно осужденный в ожидании приговора. И вся ее сдержанность мгновенно куда-то улетучилась. Она, сама не зная, как это получилось, протянула ему руку. Что при этом мелькало в ее голове, она с трудом понимала. Но если бы он сейчас обнял ее, повлек к кровати, которую им все равно предстояло делить, она не стала бы возражать. Но он стоял, будто застыв, и Эвелин отдернула руку.

— Эта комната мне понравилась больше всего, — проговорила она и двинулась назад, через анфиладу пока нежилых помещений, в которых ей, возможно, предстояло жить.

Алекс стоял и смотрел ей вслед. Он думал, что все будет гораздо легче. Заранее настроил себя быть вежливым, предупредительным, вести себя так, как повел бы с любой женщиной, отважившейся вступить в его владения. Ведь она отнюдь не первая из тех, кто перебывал здесь за долгие годы. Но почему в этот раз все было иначе?

Может, потому, что он не мог решиться заставить ее сделать что-то против воли? И отказаться от нее тоже не мог.

Однако сейчас было не самое подходящее время решать эту дилемму. Нужно сходить к Дейдре, узнать, как дела у графа, поговорить с врачом, сообщить Рори об их прибытии и вызвать адвоката. Сам Алекс мог потерпеть, а вот «Грэнвилл Энтерпрайз» терпеть не могло, и с обвинениями Эвелин нужно все решить как можно скорее. Пора возвращаться к работе.

— Я до сих пор побаиваюсь Алекса. — Хрупкая молодая женщина оправила юбки, усаживаясь на кушетке, и очаровательно улыбнулась джентльмену, который только что отпустил ее руку. Слова ее, казалось, никак не соотносились с ее жестами. Взглянув на Эвелин, она сделала неопределенно-беззаботное движение рукой. — Он иногда смотрит на меня так, словно я глупая курица, случайно забредшая к нему в комнату, и терпеливо ждет, когда я сама пойму, что отрываю его от дел. Он такой… — Она всплеснула руками — Такой огромный, что просто подавляет. Один вид его вызывает трепет, и он пользуется этим. Никогда не угадаешь, что у него на уме… Вы знаете, он однажды приставал ко мне! Да, да! Ужасный человек. Но вы и сами наверняка поняли это… И то, что он не способен обидеть ни одной живой души.

Джентльмен, учтиво стоявший у нее за спиной, смущенно кашлянул. Эвелин не смогла сдержать улыбки. Она влюбилась в Элисон с первой минуты их встречи. А отношение кузины Алекса к своему весьма суровому на вид и сдержанному в проявлении чувств мужу-шотландцу просто умиляло. Элисон была явно склонна к полетам фантазии, иногда чрезмерно. И Рори в этом отношении служил чем-то вроде серебряной цепи, которая удерживала ее на земле. Вот и сейчас Элисон, рассказывая об Алексе, мягко говоря, кое-что преувеличивала, но не настолько, чтобы Рори счел необходимым вмешаться.

— Да, иногда Алекс способен немного испугать, — согласилась Эвелин.

— Немного? Это слишком мягко сказано, — решительно вступила в разговор Дейдра. — Он специально поступает так. Сколько раз мне хотелось приложить горячий утюг к его голове. Не могу представить, как вы настолько сблизились с ним, что вам пришла мысль выйти за него замуж.