Из-за двери послышался встревоженный голос слуги. Эвелин подползла к краю кровати, чтобы увидеть, как его светлость граф, с самой глупой и счастливой улыбкой на лице, растянулся во весь рост на холодном полу.

Дебаты в парламенте относительно судьбы Почтового закона достигли высшего накала. Алекс целыми днями пропадал на заседаниях, пожимая руки, убеждая, предсказывая. Раз или два ненадолго заходил Франклин, рассказать Эвелин об успехах мужа, но и он не мог предугадать, как все решится. Перспектива войны с колониями будоражила воображение слишком многих сторонников жестких действий в правительстве.

Беременность Эвелин протекала легко, она будто лучилась тихой радостью, которая вызывала улыбки умиления на лицах окружающих. Радостные вопли Алекса из спальни правильно истолковали не только слуги, скоро уже весь Лондон знал о его предстоящем отцовстве. Неожиданно ласковая, беззащитная улыбка стала гораздо чаще появляться у него на губах, даже когда он возвращался из парламента усталый и раздраженный. Хотя дома был настоящий кавардак.

Плотники закончили свое стенокрушение, и на смену им пришли менее шумные водопроводчики, которые тянули трубы и устанавливали ванну в покоях Алекса. Зато стенокрушение началось в покоях Дейдры, тоже захотевшей себе ванную комнату. И среди всего этого Эвелин постоянно принимала политиков с женами, беседы с которыми часто затягивались надолго после вечернего чая. Маргарет тоже постоянно напоминала о своем существовании: то высказывая недовольство слишком модными нарядами, которые заказывались для нее, то гоняясь по дому за своей полудикой кошкой, то сцепляясь по любому поводу с леди Бартон, которая не упускала случая высказаться по поводу обитателей Грэнвилл-хауса.

Возвратясь как-то позже обычного, Алекс, уже из передней, услышал яростную перебранку между бабушкой и внучкой. Он возвел глаза к небу, пальцы невольно сжали увесистую трость. Но навстречу к нему уже спешила Эвелин. Алекс, сразу забыв обо всех неурядицах, невзирая на смущенные взгляды слуг, обнял ее и стал покрывать поцелуями лицо и шею.

— Давай поднимемся сразу наверх, где никто нас не найдет. Я хочу посмотреть, насколько уже вырос маленький разбойник, и…

Он прошептал еще несколько слов, совсем тихо, но лицо Эвелин вспыхнуло, и она с шутливым негодованием оттолкнула мужа.

Но сама направилась к лестнице, оглядываясь и лукаво улыбаясь.

— Вы не джентльмен, Александр Хэмптон. Я готова принести ужин вам в комнату, но меня в меню не будет.

Поднимаясь следом за ней, он рокотал с веселой улыбкой:

— Во-первых, обращайтесь ко мне «лорд Грэнвилл». А во-вторых, вам разве не говорили, что мы, благородные драконы, как раз и любим на ужин больше всего таких вот сочных янки? К утру от вас не останется ничего, кроме приятных воспоминаний и тяжести в желудке.

Потом из полумрака были слышны только раскаты его голоса и хихиканье Эвелин. В холл вышла Дейдра и с улыбкой прислушалась. Голоса сверху внезапно затихли. Слуги, не знавшие до этого момента, трепетать им или радоваться, с облегчением переглянулись. Они помнили другие вечера, когда Их лордству, возвращавшемуся домой, лучше не попадаться на глаза, и успокаивалось оно, лишь отчитав всех по первое число, с бутылкой бренди у себя в комнате. А теперь даже собственная матушка, как ни старалась, была бессильна разозлить его. Все ее попытки лишь усиливали нетерпение Алекса отправить ее домой тотчас как только установятся дороги.

Алекс не обратил внимания на громкий стук в парадную дверь. Шаловливое создание у него под боком расстегнуло ему жилет, отвязало жабо и теперь трудилось над пуговицами рубашки. Тонкие пальчики щекотали грудь. По всему телу разливалась приятная истома, и теперь единственным его желанием было как можно скорее добраться до спальни.

Внизу открылась дверь, послышались встревоженные голоса, потом — возглас дворецкого, пославшего лакея позвать хозяина. Торопливо, на повышенных тонах, заговорила Дейдра, но и это не встревожило Алекса. И только ощущение, что Эвелин, вся напрягшись, пытается оттолкнуть его, вернуло Алекса к реальности. Перед ним стоял слишком хорошо изучивший нрав хозяина, а потому испуганный, лакей. И только присутствие Эвелин дало ему смелость сообщить хозяину, что нужно срочно спуститься вниз.

— Если это не стоит того, Эймс, клянусь, повешу тебя на первом канделябре.

Алекс стоял, все еще обнимая жену за талию. Рубашка его была расстегнута почти до пояса, что повергало лакея в неизбывный страх.

— Посыльный сказал — очень срочно, милорд, — выдавил он из себя. — Вести из колоний. Он привез их из Плимута, от капитана какого-то колониального корабля.

Эвелин затаила дыхание, глядя, как Алекс взял пакет и сломал печати. В таких срочных посланиях редко бывают хорошие вести.

— Требуется ответ? — спросил Алекс, еще не прочтя.

— Нет, милорд. Посыльный уже ушел.

— Можете идти.

Отпустив лакея кивком, Алекс опять повлек Эвелин к спальне.

— Ты не собираешься читать? — спросила она нетерпеливо.

— А ты так спешишь узнать дурные вести?.. Потерпи немного. Пара часов — ничто по сравнению с теми неделями, пока это письмо болталось среди океана.

Алекс распахнул дверь в спальню, почти втолкнул туда Эвелин и задвинул засов. Бросив письмо на тумбочку, он принялся окончательно освобождать себя от жилета и рубашки. Эвелин смотрела на него, не зная, что делать. Ей очень хотелось узнать, что в письме. И не меньше хотелось Алекса.

А он уже подошел к Эвелин и стал раздевать ее. Через минуту платье соскользнуло с ее плеч, но нижних юбок и завязок сегодня оказалось непостижимо много. Его пальцы становились все более нетерпеливыми.

— Когда ты перестанешь носить все эти адские приспособления? Я не хочу, чтобы мой ребенок родился с перетяжкой посреди головы…

— Да у меня еще и живота нет, Алекс… Подожди, успею насидеться дома и належаться.

Его нетерпение поглотило, смыло без следа беспокойство Эвелин. Теперь она хотела только его прикосновений, только его близости. И сама сердилась на множество завязок.

— Я не собираюсь прятать тебя дома. Я хочу, чтобы ты была в парламенте, когда там будут голосовать… Судьба Почтового закона решится в ближайшие дни. А потом поедем в Корнуолл, там нужно готовиться к весне. Я еще хочу до сентября показать тебя примерно половине населения Англии. Ты носишь моего ребенка, ты моя жена, и я хочу, чтобы все это видели. Раньше я думал, что все это может быть связано только с насилием, взятками и прочими видами принуждения…

Он говорил все это, продолжая нетерпеливо раздеваться. Эвелин, предоставленная сама себе, стала аккуратно и довольно успешно освобождаться от хитросплетений своей одежды. Наконец, избавившись от сапог, Алекс, в одних бриджах, шагнул к ней. На Эвелин осталась одна сорочка. Но оба по опыту знали, как мимолетно это равновесие.

Эвелин обняла его за плечи, Алекс приподнял жену и понес на кровать. Она пробормотала, усмехаясь ему в подбородок:

— Прекрасное будет зрелище — я с огромным животом среди полей. Может, и стоило помучить тебя, чтобы ты осознал, каково это, а не сдаваться так легко…

— Легко? Я чувствую, что мне всю жизнь придется расплачиваться за эту легкость.

Алекс аккуратно положил ее на простыни. Сам прилег рядом и принялся осторожно поглаживать все еще безупречные линии живота. Внимательно глядя на жену, сказал:

— Ты ни о чем не жалеешь, Эвелин? Я пробовал оставить выбор за тобой, но меня всегда так тянуло к тебе, что, боюсь, это не было слишком очевидно.

Эвелин убрала темную прядь с его лба, положила ладонь ему на руку. Пальцы Алекса продолжали медленно оглаживать ее живот, словно стараясь ощутить жизнь, которая была внутри. Эвелин чувствовала, как из его пальцев струится мягкое тепло. Она смогла дать ему то, чего не смогли другие. Эвелин взглянула на мужа и улыбнулась.

— Я ни о чем не жалею. И я ведь не дура, Алекс… Я всегда знала, что выбор за мной. Просто я хотела понять, подхожу ли тебе. Не стану ли еще одной лишней обузой в жизни. А в том, что ты муж, лучше которого мне не найти, сомнений с самого начала не было. Я боялась только, что не сумею разбудить в тебе любовь.