Так, а если предположить, чисто гипотетически, что мог рассказать Вяземский Давыдову. О чем таком он знал, за что меня могут казнить? Все, что приходит на ум – это связь с Римом. А что об этом знал этот дурак? Да почти ничего. Только то, что я, как и многие другие, брал деньги у Сфонцо. Но тот уже ничего и никому не расскажет. По слухам, сгинул где-то в России, хотя тела так и не нашли…

– А если не сгинул? – внутренне холодея, подумал я. – Если его взяли люди из Тайной Канцелярии? Тогда мне точно конец. Связь с папой Римским мне не простят, учитывая, какие напряженные отношения сейчас с Римом. И сказками о торговом сотрудничестве тут не отделаешься.

Тогда что мы имеем, если предположить худший вариант? Сфонцо арестовали, и он все выдал. Как умеют добывать информацию люди Давыдова, я знал очень хорошо. А худший вариант – это обвинение в государственной измене и позорная казнь через повешенье. Родовой герб сломают, оставшихся членов рода вышлют из России, оставив без гроша в кармане. Давыдов, собака бешенная, разбираться не будет, на всех петлю оденет. Значит, надо придумать, что ему сказать. Кинуть маленькую кость, чтобы до большой не добрался.

В этот момент мои размышления прервал звук открывающейся двери в камеру. Двое дюжих охранников притащили что-то, весьма отдаленно напоминающее человека, и приковав его к койке, что стояла в камере, удалились. Вместо них в камеру зашел низенький сухой старичок с хитрой улыбкой на губах и каким-то дьявольским светом в глазах.

– Здрав будь, князюшка, – низко поклонился он. – Не обижают ли тебя мои остолопы? Есть ли нужда в чем? Вина заморского, али кушаний с ресторана не желаешь? За мзду малую все доставим тебе. Зачем хорошего человека мучить. Коли есть пожелания, только скажи, вмиг все исполню.

– Пусть меня снимут со стены, – процедил сквозь зубы я. – И переведут в нормальную камеру, а не в такой клоповник.

– Да как же это? – всплеснул руками он. – Какой же это клоповник? Самая лучшая камера, княжеская! Самолично выбирал, потемней и погрязней. Что бы почуяли вы, высоко взлетевшие, всю вонь от дел ваших.

Вон, соседушка твой уже успел оценить все прелести пребывания в ней. И я к нему со всем почтением. Кости ломал только чистым инструментом. Самолично дыбу спиртом протер, чтобы, значит, никакая зараза в кровь не попала. И раны только правильно раскаленным железом прижигал, чтобы, значит, ни одной капли кровушки зря не пролилось. А ты говоришь, клоповник. Ну ничего, князюшка, еще оценишь ты работу и старания мои. Я ж к вам, как к родным отношусь, а вы меня не любите. Нехорошо это.

И только тут до меня дошло, что мужик просто издевается надо мной. От ярости кровь прилила к голове.

– Как тебя зовут, холоп? – прошипел я. – Когда выйду, ты будешь молить о смерти.

– Так Трофимом и зовут. Палач я тутошний. Запретили мне тебя пока трогать, а зря. Ну ничего, князюшка, мое время придет. А выйти отсюда? На моей памяти на своих ногах отсюда еще никто не уходил…

И громко рассмеявшись, он вышел за дверь, закрыв ее с другой стороны.

От его смеха, что сквозил безумием и жаждой крови, меня всего передернуло. Я вспомнил, что о нем что-то говорил Давыдов. От мыслей меня отвлек стон, что раздался с койки.

– Что, и тебя повязали? – раздался хриплый голос.

– Ты кто? – с содроганием спросил я. Голова работать отказывалась напрочь. В ушах до сих пор стояли слова мужика о пытках.

– Не узнал? – хрипло засмеялся голос и тут же подавился мучительным кашлем. – Значит, богатым буду, но в другой жизни. В этой уже точно не буду. Вяземский я.

– Алексей, ты??? – я не мог поверить своим глазам. – Что они с тобой сделали?

– Легче сказать, чего не сделали, – прохрипел он. – Но ты не переживай, скоро сам все узнаешь и расскажешь. Все расскажешь, даже то, чего не знал или забыл. Память тут хорошо прочищают.

– Сдал меня, да? – злость вперемешку со страхом окатила меня волной.

– Ты бы тоже всех сдал, тут умеют спрашивать. Особенно Трофим этот, сука редкая. Так спрашивает, что сам все расскажешь.

– И что мне делать? – спросил я в растерянности. От былой гордости не осталось и следа. Превращаться в тупой кусок мяса я не хочу. А в том, что они это сделают, сомнений уже не было. Я уже жалел, что в таком тоне разговаривал с Давыдовым. Теперь даже просить о быстрой смерти смысла не было. Уж очень он злопамятен. Шансов выжить, как я понял, у меня уже не осталось.

– Расскажи им все, что знаешь, – прохрипел он. – Все, понимаешь? Если хоть малейшее подозрение останется, что ты что-то утаил, начнут пытать. Хотя, они все равно начнут, но, может, на казнь сможешь на своих ногах дойти, в отличии от меня. Я уже не жилец, и роду конец пришел. Будь прокляты эти Громовы! Все из-за них.

– Его щенок убил Кирилла, – глухо простонал я. Воспоминания о мертвом сыне отдались болью в сердце. Из глаз закапали слезы.

– Это ничего, поплачь, пока слезы есть. Скоро их не останется, только кричать будешь. – И, засмеявшись, он затих, видимо, потеряв сознание.

Камера погрузилась в тишину, и мне внезапно стало жутко. Казалось, какие-то тени проходят мимо меня, что-то шепчут. Иногда я чувствовал, будто ко мне кто-то прикасается. Было невыносимо вот так стоять с поднятыми руками, которые ужасно затекли. Да и ноги дрожали от напряжения. Но и пытаться пошевелиться смысла не было. К стене я был прикован плотно. К тому же, отсутствие магии буквально убивало меня. Не имея возможности обратиться к источнику, я ощущал страшную пустоту в теле. Тьма была и внутри меня, и снаружи. И в это момент я реально почувствовал движение в камере. Будто потянуло резким холодом. От ужаса, что накрыл меня с головой, я едва не потерял сознание.

– Кто тут? – едва шевелящимися губами произнес я. – Покажись, кем бы ты не был.

Страх, что еще больше сковал меня, совершенно не давал мыслить. Бежать, куда угодно, только бежать!

– Ты хочешь жить? – спросил меня слегка шипящий голос из темноты. В камере внезапно появился легкий свет, ия увидел человека в длинном балахоне с закрытым капюшоном лицом. В глазах его плескалась тьма, а вонь, что исходила от фигуры, смогла перебить даже, казалось бы, невыносимую вонь камеры.

С ужасом смотря на него, я только и смог, что кивнуть.

– Прекрасно, – прошипел он, резко приблизившись ко мне. – Значит, надо познакомиться поближе…

Увидев вблизи его лицо, я закричал от ужаса и потерял сознание…

– Владимир Степанович, – в кабинет без стука влетел взмыленный капитан Ромашин, отвечающий за внешнюю и внутреннюю охрану Владислава Громова. – У нас ЧП!!!

Его молодое лицо, раскрасневшееся от быстрого бега, выражало крайнюю степень изумления и ужаса. Как это могло сочетаться вместе на одном лице, я не знал, но у него это получилось.

– Что опять натворил ваш подопечный? – схватившись за голову, простонал я. – Хотя, стой, не говори…

Встав, я открыл сейф и достал оттуда бутылку коньяка, плеснул себе в стакан и залпом выпил. Слегка поморщившись, я сел на место и поощряюще махнул рукой. – Теперь я готов, докладывай.

– В академии творится какая-то чертовщина. Мои люди докладывают, что видели демона и ангела!

Чуть не задохнувшись от возмущения, я вперил в него тяжелый взгляд. – А ну-ка, дыхни!

– Да вы что, Владимир Степанович, я ни в одном глазу. На службе ни-ни. И за своих людей я ручаюсь. Трезвые, аки стеклышко!

– В смысле, остекленевшие от выпивки? Какие, к черту, демон и ангел?!! Совсем, что ли, с ума все посходили?!

– Не могу знать, – вытянулся он. – Как получил доклад, сразу к вам помчался. Вы приказывали сразу сообщать о всех подозрительных происшествиях на территории вверенного мне объекта.

– Рассказывай во всех подробностях. Но сначала главный вопрос: с Владиславом все в порядке?