Женщин нисколько не обременяют эти инородные тела, они едят и пьют, не обращая на них никакого внимания. Присутствие булавок становится для них настолько привычным, что они вынимают их даже без помощи рук, одним движением зубов и языка.

Таково было назначение столь заинтриговавшего мисс Люси процесса во время извлечения паразитов. Стоит лишь заметить, что подобная операция вовсе не страхует европейца от новой напасти такого рода.

Между тем обмен маловразумительными словами и жестами между Питером-Паулюсом Брауном и капитаном Вампи все еще продолжался. Индеец, превратившийся в «голубую макаку» — креольское выражение, означающее крайнюю степень опьянения, — желал немедленно заняться приготовлениями к отъезду. Уже вторично он повторял мистеру Брауну, что имеет своей целью «опьянить бухту», что ему требуется четыре дня для ловли и копчения рыбы, а после этого он вернется и заберет англичанина с его семейством. Но белый собеседник упрямился, как каталонский оселnote 416, не принимая никаких доводов.

— Я хочу уехать сейчас же! Вы понимаете? Сейчас же! Я даю вам много гиней, фунтов, флоринов… даю чек на центральный банк Суринама!

Напрасный труд. Решения индейцев незыблемы. И все, чего мог добиться Питер-Паулюс, продолжая настаивать на своем, — это вообще больше не увидеть капитана Вампи с его племенем. Скрепя сердце англичанин вынужден был принять условия краснокожего и провести на суше еще четыре невыносимых дня.

Галиби уехали. Мистер Браун, сгорая от нетерпения, кое-как высидел уже тридцать шесть часов, деля свое время между вскрытием консервных банок и разжиганием костров.

Он хранил угрюмое молчание и наблюдал не без зависти, как его жена и дочери с аппетитом завтракают и обедают, тогда как он сам, лишенный радостей «навигации», хирел и чах, с глубоким отвращением пережевывая мясную тушенку и рыбу в масле.

Минула половина второй ночи после отъезда индейцев. Очаг светил словно фара. Питер-Паулюс мирно посапывал во сне. Внезапный плеск весел ворвался в его дремотное оцепенение. Мистер Браун вздрогнул и вскочил на ноги, сон тут же слетел с него. Он заорал во всю силу своих легких, допытываясь, кто идет. Весла перестали грести, плеск утих. Трехэтажная ругань зазвучала в ночи: англичанин не любил церемониться. До его слуха донесся хруст ветвей. Огонь заколебался и стал быстро гаснуть от неизвестной причины. Воцарилась полная темнота.

Питер-Паулюс собирался протестовать против грубого и незаконного вторжения в частное жилище, но не успел. Чьи-то жесткие и сильные руки схватили его, опутали веревкой, заткнули рот кляпом.

Затем бесцеремонно поволокли через кустарник и швырнули на дно лодки. Он не в состоянии был ни пошевелиться, ни что-то крикнуть остающимся женщинам, чье положение становилось ужасным. Впрочем, Питер-Паулюс Браун вряд ли много размышлял на эту тему.

Плеск весел возобновился, лодка тронулась с места и закачалась на воде.

«А, все равно, — подумал ошарашенный англичанин, с трудом приходя в себя. — По крайней мере, это — „навигация“…»

Читатель помнит поразительную фразу, произнесенную плывшим вместе с Гонде индейцем в тот момент, когда гвианские робинзоны взяли приступом их лодку. Тем краснокожим, столь причудливо размалеванным краской руку и маслом карапы, говорившим по-французски с непередаваемым английским акцентом, той живой картиной, отразившей на человеческой коже загадочные проделки Водяной Матушки, словом, тем странным персонажем был Питер-Паулюс Браун!

По какому невероятному стечению обстоятельств бывший ножовщик из Шеффилда, страдавший хроническим желудочным расстройством и манией перемещения, оказался в подобном виде и в таком месте, с координатами 5°40' северной широты и 56°40' западной долготы?..

Как ни старался Робен, но ничего не сумел выудить из этого оригинала. Видя, что навигация прервана, а все протесты бесполезны, англичанин замкнулся в себе и сохранял стоическую бесстрастность, которой мог позавидовать последний потомок индейцев арамишо. Впрочем, у инженера и его сыновей хватало забот, чтобы не ломать себе голову над загадкой, рано или поздно разрешимой. Большую пирогу привязали к паровой лодке, и робинзоны взяли курс на свой лагерь, к великой радости Гонде.

Бедняга находился в плачевном состоянии. С разбитым лицом, весь в кровоподтеках, он едва держался на ногах и с трудом отвечал на вопросы.

— Ах! Месье Робен, какое счастье снова встретиться с вами! Со мной так ужасно обращались, избили, обокрали. Ваш сын доверил мне свое имущество, а его отобрали у меня силой. Но мы все найдем, и очень скоро! — Энергия как будто постепенно возвращалась к бывшему каторжнику.

— Послушайте, Гонде, но что же все-таки произошло? Расскажите, не упуская ни одной подробности… Главное, нам нельзя терять ни минуты.

— Сейчас, месье, сейчас… Но прежде позвольте задать вам один вопрос.

— Говорите.

— Вы ведь не подозреваете меня, не правда ли? Вы не допускаете, что я мог что-то украсть у вас, у моего благодетеля? И не ставите под сомнение мою бдительность?

— Нет, Гонде. Мне приходила на ум мысль о катастрофе, за которую вы никак не можете быть в ответе.

— Хотя, по правде говоря, — вмешался Шарль, — ваше исчезновение показалось нам довольно странным.

— Увы, — печально ответил бывший узник, — я могу повторить лишь одно: если оступился один раз, то не можешь больше рассчитывать на доверие честных людей.

— Вы ошибаетесь, мой сын вовсе не думал выражать вам недоверие. Мы имели в свое время достаточно доказательств вашей честности, чтобы теперь приписывать злой умысел.

— Спасибо, месье Робен, спасибо на добром слове. Я отыскал бы вас всех в течение трех дней, если бы грабители не отдали меня этому безумцу, который нещадно отколотил меня и заставил плыть вниз по реке.

Питер-Паулюс, храня презрительное молчание, с вызывающим видом повернулся спиной к европейцам.

— Но кто же вас ограбил?

— Я ничего не могу понять во всей этой истории. Верно только то, что они размалевали англичанина, усадили его в мою лодку и сказали: «Ну, а теперь плавайте на здоровье, мистер Браун, в вашем распоряжении лодка и ее владелец». Он ответил: «Хорошо», — и приказал мне: «Плывите в Сен-Лоран, у меня украли чековую книжку, я должен сделать об этом заявление». Я собирался плыть по заливу, но он страшно разозлился, чуть не до смерти избил меня своими кулачищами. Пришлось спускаться по Марони, под угрозой новой расправы.

— Йес, — соблаговолил произнести Питер-Паулюс. — Мою чековую книжку украли. Все мое состояние попало в руки негодяев. А вы были их соучастником, потому что хотели помешать мне продолжать навигацию. Я имел намерение сделать заявление властям этой ничтожной страны…

— Сэр… — начал было Робен, но его грубо прервали.

— Я есть мистер Питер-Паулюс Браун из Шеффилда, — сухо отрезал краснокожий из Великобритании.

— Ну, хорошо, мистер Питер-Паулюс Браун из Шеффилда, — на отличном английском языке ответил Робен, — прежде всего я призываю вас успокоиться. С вашим богатством ничего не случится, потому что в Сен-Лоране нет банка, к тому же воры не смогут долго использовать вашу подпись… Вот такой совет дает вам от всей души месье Робен, француз, колонист и гражданский инженер.

— Вы — мошенник. Я прикажу повесить вас и всю вашу семейку, когда броненосец Ее Величества прибудет для бомбардировки этой страны.

Инженер звонко расхохотался и, пожав плечами, отвернулся от безумца.

Но Анри выпрямился во весь свой гренадерский рост перед заносчивым англичанином, приложив палец к его разукрашенному киноварью плечу.