И на пальме около «Доброй Матушки» также находилось гнездо «кинжальных мух». В одно прекрасное утро симпатичная обезьянка, весьма лакомая до этих «мух», решила начать против них военные действия перед восходом солнца. Насекомые еще спали, но должны были вот-вот проснуться. Невзирая на отчаянные крики птиц, обезьяна забросила своего малыша на плечи, удобно расположилась возле осиного гнезда и поджидала пробуждения его обитателей. Поскольку они не спешили, обезьяну разобрало нетерпение, и она несколько раз шлепнула левой рукой о сухую звонкую стенку, а указательным пальцем правой руки заткнула входное отверстие.

Легкое гудение означало, что колония проснулась. Обезьяна убрала палец, показалась первая осиная головка… крак! Два маленьких черных пальца схватили насекомое на выходе, раздавили ему брюшко, выступило уже бессильное жало, и обезьянка тотчас проглотила осу. Вторая оса разделила судьбу первой, затем третья — и так далее. Поскольку вылет ос мог участиться и опередить их поглощение, обезьяна регулировала процесс, затыкая отверстие пальцем левой руки, в то время, как правая неутомимо отправляла добычу в рот. С полчаса все это выполнялось с большой четкостью. Увлеченная лакомка жевала и глотала и, казалось, не думала прерывать свое занятие. Это приводило в полное отчаяние другую обезьянку, которая бесшумно подобралась к гнезду и завистливо наблюдала за роскошным пиршеством, не имея возможности его разделить.

Первая обезьяна явно не собиралась покидать свое место, а спихнуть ее силой было затруднительно. Если бы палец-затычка запоздал хоть на миг, обеих сладкоежек тут же осадил рой разъяренных ос.

Раздосадованная неудачница как будто решила отказаться от борьбы. Она бесшумно поднялась на макушку пальмы, повисла на хвосте головою вниз и несколько минут исступленно раскачивалась. Над головой любительницы «кинжальных мух» вторая обезьянка заметила большую тяжелую гроздь спелых плодов. Прикинув на глазок расстояние до земли, обезьянка громко заверещала, быстро перелезла на новое место и принялась грызть черенок, на котором держалась гроздь. Очень скоро гроздь полетела вниз, увлекая за собой и обломки полуразрушенного осиного гнезда, и маленькую эгоистку, которая распласталась на земле с переломленным хребтом.

Автор смертельной шутки, весьма довольная собственной выходкой, рассчитывала быстро спрятаться от разъяренных ос. К несчастью, завистница позабыла о птицах. А пернатые, возмущенные покушением на своих союзников, подняли страшный крик и окружили агрессора плотным кольцом. Напрасно проказница перепрыгивала с ветки на ветку, стремясь удрать. Ведомые птицами осы набросились на нее и искусали так, что она вся раздулась, упала с дерева и разбилась насмерть.

Робинзоны присутствовали при этой маленькой трагедии, которая сильно их взволновала. Казимир молча, не делая резких движений, приблизился к погибшим животным. Он опасался привлечь внимание ос, уже занятых восстановлением разрушенного жилища. Старый негр поднял тело первой обезьянки-матери, в которую отчаянно вцепился осиротевший малыш. Шарль мог больше не завидовать своим братьям: его мечта осуществилась. Он стал владельцем маленького четверорукого друга.

Минул год с того дня, как отважная семья Робена воссоединилась со своим отцом и мужем. Наступил сезон дождей. Благодаря дружной совместной работе гвианские робинзоны могли не бояться ни голода, ни ненастья. Их дом был в отличном состоянии. Разнообразные запасы заполняли просторные склады, надежно укрытые, с хорошей вентиляцией. В одном из уголков птичьего двора сделали навес. Гокко росли как нельзя лучше. К ним присоединились лесные куропатки, цесарки, фазаны… Все они жили в мире и согласии. Земляные черепахи, которых Казимир называл «тоти-ла-те», — будущие вкусные супы — обосновались неподалеку от птичьего двора в обществе диких поросят-пекари, которые еще сосали материнское молоко. Материальная база колонистов росла.

Период дождей в тропиках тягостен для человека, но нашим друзьям скучать было некогда. Требовалось обновить одежду — вот когда пригодился запас хлопка, собранного в свое время. Робен и Никола соорудили простой ткацкий станок. Он работал вполне успешно и производил прочную материю. Каждого колониста, за исключением Казимира, всегда ходившего босиком,

снабдили удобной, мягкой и легкой обувью, похожей на мокасиныnote 151 североамериканских индейцев. Все из тех же волокон арумы сплели широкополые шляпы.

Наконец, в общем распоряжении находилось большое количество бумаги — «мао», сухой и блестящей. Долгие дождливые вечера не пройдут зря, дети продолжат учиться. Гвианские робинзоны не будут маленькими белыми дикарями! Они станут гордостью всех французов на экваторе.

— Давай-ка сюда краснокожего!

— Погоди… Одну минутку!

— Крепко ли он связан?

— Не беспокойся, отлично! Уж я позаботился об этом! Не шевельнется!

— А он случаем не отдал Богу душу? А?

— Гм… — В голосе отвечавшего проскользнуло сомнение.

— Смотри, только без глупостей! Помни, индеец для нас — целое состояние! Наши будущие миллионы.

— Так развязать его, что ли?

— А вдруг вырвется и удерет?

— Ну, а так… если задохнется?

— Ты прав! Не следует резать курицу, несущую золотые яйца. Знаешь, расслабь-ка немного узлы! — приказал спрашивавший: по всему был виден бывалый моряк, привыкший отдавать команды. — Поторопись!

Индеец по-прежнему не выказывал признаков жизни, и его подняли без особых усилий.

— Кажется, готов! — испугался сторож краснокожего.

— Да ты что?! Черт побери! Хороши же мы будем, если он задохнулся!

— Проклятье! Ведь я глаз с него не спускал!

— Кого ты проклинаешь? Кому доверили стеречь этого типа?!

— Но погляди, сколько я истратил на него самой крепкой плетенки! Никак не меньше пятнадцати саженей!..note 153

— Думаю, веревка не могла послужить причиной смерти…

— За восемь дней наших скитаний он наверняка выкинул бы не одно коленце, не прими я мер предосторожности.

— Да ладно, ладно, чего уж там, давай лучше убедимся, живой ли он.

— Ну… дьявол меня побери! Если он подох, мы с тобой по уши в дерьме! Просто пропали!

— Как пропала и тайна золота!.. Вот тогда-то, приятель, ты за все заплатишь! Кожу спущу… по кусочку…

— Да погоди ругаться! Краснокожий ни с того ни с сего никогда не подохнет. Они живучи как собаки! Сейчас сам убедишься!

Говоривший засунул руку в карман грубых домотканых штанов, достал оттуда огниво и длинный желтый трут, обычный у курильщиков. Скоро посыпались искры, трут задымился, показался язычок пламени.

Освободив запястья юноши-индейца, по-прежнему безжизненно-обмякшего, с проступившими синеватыми бороздками на коже от просмоленной грубой веревки, человек вложил тлеющий трут между пальцами рук пленного и крепко сжал их.