Внезапные катастрофы уже неоднократно обрушивались на гвианских робинзонов. За двадцать лет, которые прожили они на диких просторах, масса неприятностей и разочарований послужила результатом тщательно продуманных планов, чей успех казался несомненным. Но исчезновение лодок, доверенных освобожденному каторжнику Гонде, было бедствием, ни с чем не сравнимым. Не только потому, что их существование и даже сама судьба были поставлены под угрозу. Впрочем, что значили материальные потери для людей, привыкших к любым лишениям, испытавших уже не раз нечеловеческое напряжение. Они вполне обходились скудным пропитанием охотника и рудокопа. Но это происшествие означало отсрочку грандиозного плана, составленного в общих интересах. Это значило, что крупный район, прилегающий к Марони, еще на долгое время останется пустынным. Девственный лес будет осужден на молчание, никто не потревожит золото плодоносных рек, колонизация затормозится. Наконец, само дело цивилизации испытает сокрушительный удар.

Надлежало ли снова ехать во Францию, снова закупать промышленные товары, столь бесценные в местных условиях, и потерять еще год?.. Целый год! Это вечность в нынешнюю эпоху, когда еще быстрее, чем мертвые герои баллад, движутся вперед живые!

Робен мгновенно оценил все значение постигшего их несчастья, представил все его последствия. То, что лодки украдены, не вызывало ни малейшего сомнения. Гипотеза стихийного бедствия отпадала. Флотилия не исчезла бы так бесследно, не оставив хоть самых ничтожных знаков для зорких глаз робинзонов. С другой стороны, инженер не ставил под сомнение честность Гонде. Еще до своего освобождения каторжник неоспоримо доказал, насколько он человек надежный и преданный. Кому же следует приписать этот коварный и страшный удар? С какой целью он совершен? Что же это за дерзкие существа или настолько могущественные, что осмелились напасть на таких людей, как Робен, его сыновья и их доблестные помощники негры?..

Пока легкая лодка скользила по волнам Марони, а прерывистый чих машины раскалывал знойный застывший воздух, робинзоны жадно ощупывали взглядом проплывавшие мимо берега. Их капитан погрузился в раздумья. Жалобный стон раненого заставил его вздрогнуть. Дю Валлон вышел из летаргического состояния, в котором находился с того момента, как Шарль и Никола подобрали его у подножия панакоко с ужасной раной в груди. Изумление креола от самого факта, что он все еще находится среди живых, сопоставимо было лишь с огромной благодарностью, которую он пытался засвидетельствовать своим спасителям. Шарль вполголоса рассказывал ему о драматических событиях, последовавших после загадочного нападения, жертвой которого стал директор: о пожаре на золотом прииске, наводнении, обстоятельствах спасения… Не забыл и о таинственных эмблемах, прикрепленных ночью к стволу дерева, на котором они с Никола укрывались.

Директор прииска, еще не в силах заговорить, смог только выразить свою признательность, слабо пожав руку молодому человеку. Никола, более искушенный в колониальной медицине, чем все красные и черные пиэй тропического региона, освободил рану от перевязки. Он промыл пораженную область и покрыл ее слоем ваты, смоченной соком сассафраnote 390. Эта ароматическая жидкость обладает антисептическими и высушивающими свойствами, она дала немедленное облегчение креолу, который спокойно задремал.

Его сон длился около двух часов, приступ лихорадки разбудил несчастного. Впрочем, эта болезнь не приобрела у него тяжелых форм, и Никола надеялся подавить ее вспышку щедрой дозой хинина. Прислушиваясь к стонам больного, Робен никак не мог избавиться от мысли, что — прав он или нет — есть какая-то тайная связь между попыткой убийства и похищением Гонде.

Инженер подсел к раненому, не решаясь его расспрашивать. Но тот с интуицией, свойственной горячечным больным, казалось, понял желание Робена.

— Вы в состоянии меня слушать?.. — тихо спросил тот.

— И даже отвечать… — сказал раненый слабым, как шелест, голосом.

— Ваше положение требует большой осторожности. Я боюсь утомить вас.

— Нет, нет… У меня не очень сильная лихорадка. Говорите…

— Есть ли у вас враги или, по крайней мере, завистники?

— Нет.

— Кто-то был заинтересован в вашей смерти?

— Не думаю. Скорее наоборот… Прииск «Удача» не мог функционировать без меня… Его рабочим и служащим как раз лучше, чтобы я остался в живых…

— Вы можете припомнить обстоятельства, при которых вам нанесли эту рану?..

Дю Валлон, по всему видно, с усилием напрягал память. Еле слышным, прерывающимся голосом он поведал о забастовке рабочих, о странных шумах, которые они слышали по ночам, о приведенных в негодность инструментах и о ловушках, разбросанных под ногами старателей, об ужасной смерти одного из них.

— Думаю, что я имел дело с похитителями золота. Промывочные желоба работали ночью, это я определенно установил. Но вот кто эти воришки?.. Никогда не видел на прииске посторонних людей, разве что нескольких индейцев.

— Вы не заметили ничего необычного?

— Нет. Впрочем, один из них, крупный старик с седыми волосами, настоящий гигант, запомнился мне… Уж больно жуткое у него лицо, и выражение какое-то странное. Он бродил возле реки, а при встрече с соплеменниками никогда не пил тафии. Последние полмесяца мы его не видели.

— Вас не утомил разговор?..

— Нет. Но лихорадка держится… Я еще должен сказать вам несколько слов… Кто знает, смогу ли я беседовать завтра…

Коротко сообщив о первых ночных происшествиях, которые подтолкнули его на дежурство возле громадного дерева панакоко, он продолжил:

— Я выстрелил в том направлении, где светились два глаза. Услышал невообразимый крик. Затем было такое чувство, что на меня навалилась огромная туша, целая гора… Отлично помню ощущение холодной кожи, влажной, скорее даже липкой… Четыре человека, вместе взятые, не сравнятся ни весом, ни размерами со странным существом, душившим меня. Впечатление длилось не более двух секунд, а затем мне нанесли страшный удар в грудь. Я потерял сознание, однако перед этим успел заметить темный силуэт, его можно было принять за человека… Он соскользнул по лиане, протянутой между землей и нижними ветвями. Как будто здоровенный паук болтался на ниточке паутины…

— Ну и… это все?

— Все, — подтвердил раненый, совершенно обессилев от напряжения. — Больше ничего не знаю. Как бы там ни было и что бы ни случилось, я хочу выразить всем вам свою самую искреннюю благодарность…

Инженер собирался ответить молодому человеку какими-то сердечными словами. Вдруг до лодки донесся с берега неимоверный шум и грохот. Взору открылись несколько хижин индейцев-эмерийонов, возведенных на лесных вырубках, которые образовывали просвет в густой чаще.

Никола сбросил пар, лодка замедлила бег и вскоре ткнулась носом в песок.

— Возможно, индейцы нам кое-что расскажут. — В голосе Шарля звучала надежда.

Он легко спрыгнул на берег, за ним последовали отец и Анри.

— А ну потише, ничего же не слышно! — обратился юноша к двум краснокожим, которые, стоя у порога большой хижины и вооружась жестяными ящиками из-под топленого сала, что есть мочи тарабанили по ним кулаками. — Что вы вытворяете? Громыхаете, будто глухие!

— Мы должны помешать Йолокуnote 391 забрать к себе большого человека и маленьких человечков!

— В хижине больные, и эти несчастные изгоняют злого духа. Зайдем туда.

Друзья вступили в жилище, заполненное густым дымом от сгоревших ароматических трав, и увидели сидевшую на полу индианку. Она держала на коленях ребенка лет пяти-шести, который казался мертвым. Никогда еще не видели робинзоны, чтобы человеческое лицо воплощало такую пронзительную скорбь, как у этой женщины. Безумными глазами созерцала молодая мать, совершенно убитая горем, — а это, конечно, было ее дитя, ведь только матери дано так страдать, — маленькое существо, чьи посиневшие губы покрыла густая пена.