— Да тебе пришили бы срок побольше, чем другим, — подлил масла в огонь Тенги. — Говорили парни, что и десяткой пахло, здорово тебя облапошил этот беглый трюкач!

— Так-то оно так, — яростно выдохнул бывший надзиратель, — трюкач, говоришь, это точно, уж он бы положил на лопатки четырех таких, как ты…

Однако если бы ягуарnote 189 не разодрал мне бедро в тот день, клянусь головой, я бы заарканил беглеца так же просто, как и этого краснокожего…

— Ягуар! — воскликнули хором все трое мошенников в предчувствии драматической истории. — Так там был еще ягуар!

— Да, и огромного роста! Что же вы думаете? Этот зек одним ударом тесака перешиб ему холку, словно цыпленку!

— Ну, а ты что делал в это время?

— Валялся пластом, как рыба на песке, рядом с издохшим ягуаром…

— А беглый каторжник… что он сделал с тобой?

— Тебя не касается! — грубо оборвал Бенуа. — В путь!

Несколько минут спустя груженая пирога, корма которой возвышалась над водой не более чем на пять сантиметров, тихо скользила по спящей Марони. Бандиты развязали своему пленнику руки, и он с жадностью обгладывал кусок задней ножки кариакуnote 190. В его черных глазах, когда он поглядывал на спутников, сквозила ненависть.

— Тайна золота смертельна, — сказал индеец, едва лодка тронулась с места. — Я проведу, но она вас убьет. Мы все погибнем, — закончил он с мрачной радостью.

— Это хорошо! — откликнулся Бенуа, заливаясь грубым саркастическим смехом. — Не робей, мой мальчик! Мы позаботимся о твоей безопасности. Нашим наследникам будет чем развлекаться… А пока ешь, пей, спи, сколько душе угодно. И не пытайся обвести нас вокруг пальца, ты ведь знаешь, что я не люблю шутить, когда меня злят!

Жак не ответил.

Через шесть дней лодка пересекла пороги, проникла в залив, указанный юношей, и задержалась ненадолго перед водопадом. Далее развернулись события, свидетелями которых мы были в начале предыдущей главы. Пленник вырвался на свободу, а Бонне рухнул на землю, пораженный в бедро индейской стрелой.

— Но это же золото! — вскричал Бенуа, протерев обагренный кровью наконечник стрелы.

Четверо бандитов с горящими глазами разглядывали и ощупывали грубо сработанный кусочек металла. Сам раненый, казалось, позабыл о своих страданиях. Он даже не позаботился остановить кровотечение: темная струйка так и бежала по обнаженной ноге.

Золото!

При виде вожделенного металла алчные желания негодяев вспыхнули с новой силой. Они достигли наконец той загадочной страны, куда еще не ступала нога белого человека. Их намерения скоро осуществятся. Легенда об Эльдорадо становилась реальностью.

И какое значение имеет то, что первый образчик драгоценного металла явился перед ними в форме мрачного посланника смерти. Наоборот, разве не говорило применение золота для столь низкой цели о его грандиозном изобилии?.. Да и бегство индейца, владевшего знаменитым секретом, не имело сейчас особого значения… Его первоначальных объяснений вместе с той информацией, которую удалось Тенги выудить из беседы в исправительной колонии, вполне достаточно для этих бесшабашных людей, вооруженных до зубов, обеспеченных провизией, нужными инструментами и презирающих всякие предрассудки.

Жак говорил доктору и начальнику тюрьмы: «После двух дней плавания в заливе откроются семь гор». Так и вышло: в означенные сроки на бледной линии горизонта возник темно-голубой силуэт лесистого холма. С полным основанием они могли предположить, что это одна из тех гор, о которых рассказывал индеец, и что происхождение стрелы, посланной неизвестным лучником, теперь не вызывает сомнений.

— Оставаться здесь небезопасно, — подытожил ситуацию Бенуа. — Золотая стрела не намного лучше железной, когда она попадает в тебя. Вернемся-ка назад, ребята, если, конечно, Бонне не желает воспользоваться случаем снова послужить мишенью, чтобы одарить каждого из нас полудюжиной таких игрушек…

Ведь это все равно, что получать сотню франков за один лиар…note 191

— Нет уж, благодарю покорно, я выхожу из игры… — отозвался бандит, начинавший бледнеть от потери крови.

— Решено! Мы отступаем. Утро вечера мудренее…

Поддерживая раненого, они перебрались через поверженные стволы и ветви, сели в пирогу и без препятствий доплыли до своей патавы, три столба которой торчали на скале.

После долгой ночи, расцвеченной золотыми снами, авантюристы с удвоенной энергией приступили к дальнейшей расчистке пути. Бонне оставили охранять лагерь. Его рана, хотя и казалась не слишком серьезной, требовала несколько дней отдыха.

— Понимаете, — рассуждал Бенуа, пока они поднимались по реке к зеленой плотине, — сюда их чертовы стрелы не достанут. К тому же нас прикрывают завалы из деревьев. А нападать с тыла они вряд ли осмелятся. Да и у нашего друга Бонне есть ружье…

— Должен тебе признаться, шеф, — вступил в разговор Матье, туповатый понурый мужчина, обычно хранивший молчание, — мне бы очень хотелось что-нибудь понять во всей этой чертовщине…

— Губа не дура! Я и сам бы не прочь…

— Ну, ты ведь образованный человек, а я нет.

— Образование здесь мало помогает…

— Я никак не могу себе объяснить, почему эти типы, побросавшие деревья в воду, не подождали, пока мы окажемся под ними, чтобы сразу нас прихлопнуть?

— А кто тебе сказал, что деревья свалили умышленно? Они ведь могли упасть и сами по себе…

— Ну, возможно. Однако стрела, прошившая ногу Бонне, сама ведь не полетела. И почему этот хмырь не всадил ее прямо в грудь Бонне?..

— Мы же не знаем, куда он целился.

— Ну, нет! Тебе отлично известно, что индейцы никогда не промахиваются! Мы все видели, как они снимают с верхушек деревьев черных обезьян или фазанов, а с тридцати метров попадают в апельсин, насаженный на воткнутую в землю стрелу…

— Так ты сердишься, что они не поступили с Бонне, как с черной обезьяной?

— Не глупи. Я не сержусь, а удивляюсь. Ведь было так легко перебить всех нас по одному. Вот что меня смущает. А тебя, Тенги?

— Стоит ли портить нервы из-за пустяков… Уж если они не передавили всех нас поодиночке, как гусениц, то, значит, не посмели. А может быть…

— А может быть, — вмешался Бенуа, — они полагали, что не стоит тратить стрелы на такую дичь. Ну, хватит болтать! За работу! Тут еще придется попотеть!

Несколько часов трое мужчин ожесточенно орудовали пилой, мачете и топорами. Такая ярость переполняла их сердца и такими закаленными были их крепкие тела, что, казалось, они не замечали палящих лучей солнца. Пот струился по их торсам, дымящимся, словно серные сопки. Работа спорилась. Эти отверженные умели трудиться! Удары ускорялись, заполняя узкую долину громким эхом, которое вибрировало где-то вдали, среди теснившихся макушек огромных деревьев.

Тридцать шесть часов они с бешеной энергией врубались в завал, ничто не могло их остановить. Путь был проложен. Фарватер шириной чуть более метра разрезал груду стволов и ветвей.

В очередной раз они аккуратно загрузили свой провиант в пирогу, разобрали патаву и удобно устроили Бонне в центре лодки на матрасе из свежих листьев. Рана начала зарубцовываться благодаря холодным примочкам, наилучшему болеутоляющему средству.

— Все в порядке, дети мои? — Шеф оглядел лодку. — Ну, трогаемся! В добрый час!

«Добрый час» оказался недолгим. Едва пирога вошла в узкий канал и стала медленно продвигаться, лавируя между ветвей, как странная музыка послышалась вдалеке за плотиной.

Исполнялось как бы соло на флейте, чьи низкие и очень нежные звуки скользили по спокойной воде и разносились вокруг. Эта примитивная тягучая мелодия при всем однообразии излучала какое-то очарование, но в то же время и нервировала путников. Тот, кто жил среди прибрежного племени галибиnote 192 или знаком с бытом глубинных племен рукуенnote 193 и оямпиnote 194, сразу бы узнал звук большой индейской флейты, которая изготовляется из длинной бамбуковой трубки.