– Не буду.

Обещает клятвенно, заглядывает в глаза. Может, и правда, что-то дошло. Сегодняшняя встряска должна была мозги прочистить. Если нет – то девчонке уже ничего не поможет.

– А если я проиграю. Что тогда, Саид?

– Останешься со мной. Будешь верной, - сжимаю щиколотку, провожу пальцем по светлой коже. И ловлю, как пташка покрывается мурашками. – В моей постели, жизни. Полностью моей, это понятно?

– Да.

– Проиграешь – моя. Выиграешь – я дам уйти и больше гоняться не буду. Простые ставки и условия.

Не такие простые.

Но Нике о них знать необязательно.

Она ведь уверена, что сможет победить. Вон как глаза загорелись, губу кусает. Думает, как обставить. Помнит, пташка, что я не настолько хорошо играю? Так, забава простая?

Пусть помнит, думает об этом. Предвкушает победу, которую не получит.

Я условия называю, но это не значит, что обходных путей не будет. Сделать так, чтобы Ника проиграла. Без давления и угроз, хитростью обойдусь. Ходами, которые свергнут её короля.

А я получу всё, чего хочу.

– Ты белыми играешь, я черными.

– Почему? – вскидывается, сразу ищет подвох. Умница какая, блядь. – В чём подвох? Не так обычно определяют.

– Я же подлец и бандит, пташка, куда мне белый цвет? А ты за свою светлую душу будешь черным бороться?

Яд и сарказм сочатся сквозь слова, но Нике этого хватает. Кивает, принимая такое странное условие. Для неё все ново и неожиданно, не знает, за что первым делом спрашивать.

А я эту мысль гонял.

Ещё до того, как Ника снова сбежала.

Продумывал, чем ещё сильнее её привязать. Отмахивался, потому что не до того было. Но план действий продумал наперёд, всё предусмотрел. Нике придётся постараться, чтобы обойти меня.

– Хорошо. Тогда я согласна. Три хода, игра на свободу. Это главные условия, больше ничего не будет? И как… Как всё будет сейчас? Пока результат не известен?

Известен.

Всё уже решено.

Просто Нике знать не стоит.

Вместо слов сжимаю ногу девушки, тяну на себя, вырывая тихий вскрик. Ника ошалело смотрит на меня, снова оказывается сверху. В куда более развратной позе, чем раньше.

Трепыхается, но прижимаю к себе. Укладываю ладони на упругую задницу, сжимаю. Ника замирает, ещё один писк, а после лишь упирается ладонями в мои плечи.

Как загнанный зверёк.

Решает: кинуться или сдаться.

– Что ты делаешь?

– Показываю, как всё будет дальше.

– Мы об этом не договаривались! Не…

– Разве. Ты ещё помнишь нашу сделку, пташка? До того как ты улетела? Обещала быть моей, не отталкивать и не отказывать, - провожу пальцами по шее, изучаю бьющуюся венку. – Я не помню, чтобы сделка закончилась.

– А я не помню, чтобы ты условия выполнял.

Охренеть заявочка.

Даже прекращаю касаться девчонки. Справедливый укор, есть такое. Непредвиденные обстоятельства, где я не успел вмешаться. Но интересно, сможет ли пташка озвучить всё.

Хватит ли смелости, которой сегодня удивляет.

– Ну, говори, если начала. Выкладывай претензии. Я слушаю.

– А потом накажешь за то, что не понравится? Нет, я так не хочу.

– Никаких наказаний. Хочу услышать, что тебя не устраивает.

И так сегодня достаточно услышал.

Пеплом забивает глотку.

Оседает неприятным осадком.

Когда пташка сомневается – хуже, чем пулеметная очередь по машине.

Сильнее пробирает.

– Ты сказал, что меня никто не тронет. Если… Если я буду твоей и под тобой. Но Эмин меня похитил. И не важно, что было потом. Я этого не хотела.

– По остальным пунктам претензий нет?

Бросает взгляд на потолок, будто может увидеть Адама через бетон. Я обещал заняться пацаном и сделал это. Здесь, в безопасности, под всеобщим контролем.

Маме Ники тоже никто не угрожал, не подходил. Охрану взял на стороне, где доверять можно. Царь не станет лезть в разборки лишние, детьми и женой дорожит. Поэтому ему можно доверять. И эта охрана круглосуточно женщину пасёт. Проверяет, чтобы никто лишний рядом не был.

Интересно даже, когда она вычислит. Не глупая женщина, хоть и мягкая как Ника.

– Нет, - выдает, подумав. – Только по моей безопасности.

– Помнишь о чём я тебя предупреждал, пташка? Не выходить никуда самой, следовать моим приказам. И тогда всё будет хорошо. Было такое?

– Да.

– Так какого хера ты пошла одна? Вышла из клуба, никому ничего не сказала. Как тебя должны были защитить, если не знали, где ты? Ты сама нарушила сделку.

– Потому что узнала, что беременна! А твоих на коленях какая-то девка тусовалась!

– И как это связано с тем, что ты должна была в кабинете сидеть?

Провожу пальцем по нижней губе, надавливаю. А Ника дёргается, отворачивается от меня. Зубки показывает, непокорность. Не словами, так своим поведением.

А после прямо в глаза смотрит. Показывает, насколько недовольна, что со мной кто-то был рядом. Другая, внешность которой даже и не вспомню. Все на одно лицо.

Но ревность пташки нектаром стекает по крови. Пьянит лучше самого дорогого алкоголя. И я смакую это, наслаждаюсь. Открытое собственничество, на которое раньше не претендовала.

Намеренно затягиваю молчание. Пусть гнев обуздает, прочувствует, какого мне было. Гоняться за ней и думать: трахалась с племянником или нет. С кем ещё была.

– Я верность не обещал, пташка. Ни слова за это не обсуждали.

– Знаю. Я и не просила. Не… Неважно это. Просто не прикасайся ко мне после других. Не хочу заразу подцепить.

– Задавай вопрос прямо, Ника. Спроси: трахал ли я ту девку.

– А ты…

– Нет.

Прикрывает глаза, почти не выдает своего состояния. Но губы подрагивают, когда девчонка пытается скрыть улыбку. Довольна моим ответом, маленькая чертовка.

Пиздец.

Мне ещё повезло, что на Нике залип. Попалась бы другая, давно бы все вены выдернула. И крови попила, как выражался Лютый. Потому что Ника сама не замечает, как тянет желаемое из меня.

– Не трахал, - повторяю, а её щеки краснеют. – Ни её, ни других. Я верности не обещал, но других не было. На этом закрыли эту тему?

Неуверенно кивает, а после вздрагивает, когда тяну язычок молнии вниз. Платье хорошо на ней смотрится, но у нас здесь своя мода. Голой Нике намного лучше.

– Ты отвечала мне раньше, что изменилось? Почему отталкиваешь?

– Всё? Ничего? Не знаю.

– Поразительно много ты не знаешь, пташка.

Машет головой, а я зарываюсь пальцами в темные волосы. Давлю на затылок, придвигая к себе. Ловлю учащенные вдохи, как облизывает свои губы. И смотрит.

Блядски смотрит.

В ожидании.

Сука, сама отталкивает, а глаза всё выдают. Крупицы желания, застывшее возбуждение. Может сколько угодно врать себе, но от меня правду не скрыть. Стоит надавить, прижать собой, и Ника сама всё позволит.

– Мы решили, что я сделку не нарушал, - произношу медленно, царапая её затылок. Получаю охрененную реакцию в ответ. – И мне нужны доказательства.

– Какие?

– Что, когда я выиграю нашу игру, ты не станешь бегать и отталкивать меня. Покажи, пташка, что будешь послушной. Будешь моей.

– Камеры! – вспоминает не к месту, смотрит испуганно. – Здесь ведь камеры, не надо.

– Только это смущает? Камеры давно вырубил, я бы не стал говорить с тобой при свидетелях. Ещё не поняла?

– Я не…

Не договаривает, порождает тяжелую тишину. Медленно дышит, грудь вздымается, платье медленно сползает с острых плеч. Пташка не может принять решение.

И я принимаю его за неё.

Тяну к себе, чтобы упёрлась грудью. Держу за волосы, контролирую. Сминаю пухлые губы, пробуя на вкус. Мало, всегда, блядь, мало получается. И насытиться не получается.

Не хочу её желать.

Но не отпускает.

Глубоко засела, пташка. Пробралась под кожу, кровь отравила. В самое нутро забилась, не выцепить. Трепещет там, бьется. И остается только один выход.

Сделать так, чтобы у Ники подобное состояние было.