Дурачок был бесповоротно влюблен в ангелочка Тесс и она даже пару раз одарила его поцелуями, чтобы уж точно никогда не попасться под плети.

Тереза не умела еще быть женщиной и собственная власть над парнями, которая с годами все крепла и расцветала, вызывала у нее скорее недоумение, словно клинок, который сам по себе появляется в руке. Ну что ж, остается только разить, а малодушием она не отличалась.

К восемнадцати годам в нее были влюблены и охранники приюта и сыновья лавочников по соседству.

Ничего особенного она не делала — так хлопала ресницами да заправляла за уши локоны, изображая кроткую овечку. Вкупе с ее внешностью для простых парней из захолустного Междуречья этого хватало.

Старуха Хард все видела и подмечала и ее это бесило. Еще дважды она требовала подписать бумагу и наконец они стали торговаться. Иллюзии старухи о наивности Терезы быстро таяли.

Наконец, они сошлись на пятьдесят на пятьдесят и списание всех долгов Терезы и Анри. И Харт принялась искать счастливчика, который получит «право первой ночи».

Старуха приодела Терезу, подстригла у парикмахера. Вкладывала в нее деньги по собственному заявлению.

Тереза не умела флиртовать, кроме внешности ей нечего было предложить. Но у нее была высокая грудь, крутые бедра и ангельское личико, а что еще нужно? Что именно продавалось в «праве» она узнала после того, как увидела как в сарае делают что-то этакое приютская повариха и ее жених, сынок лавочника. Тереза знала, что невинность — ее единственный капитал и, по собственному мнению, смогла получить с нее хоть что-то.

Юридически по законам империи Тереза была совершеннолетней в восемнадцать и имела право заключить сделку на продажу «права». Хард просто навязалась ей как посредник чтобы поиметь свой барыш.

Старуха начала водить в приют претендентов на покупку ее «цветка чистоты». Это были взрослые, знатные, богатые мужчины, с белыми холеными руками, аккуратными усами и бородами. Кто-то был выбрит так чисто, что сразу понятно становилось — не сам, а лакеи и цирюльники старались. Некоторые пахли так вкусно, что Тереза даже бывало думала «А черт с ним, пусть этот». Все они смотрели на нее как на кусок пирога, взвешивали, оценивали. Зато дарили подарки. Конфеты, шелковые платочки, духи, губную помаду, карманное зеркальце. Старуха попыталась забрать все, но Тереза не растерялась и припрятала. Ничего, еще посмотрим сколько это все стоит, а деньги ей пригодятся.

Мужчины, заинтересованные в ее особе, получали от старухи Харт возможность побыть наедине. Тереза в эти встречи в пустом директорском кабинете сидела, словно набрав в рот воды. Боялась, что если ее нрав проявится и спугнет клиента, старуха Харт лично поколотит ее, а если не ее так еще хуже — брата. Анри не заслужил побоев, он был таким, каким хотела быть Тереза, если бы могла. Нежным, добрым… Ради него стоило потерпеть все это…

Один покупатель трогал и нюхал ее волосы, другой заставил показать зубы. Терезе очень хотелось по-настоящему «показать ему зубы», но она благоразумно сдержалась. Третий стал лапать за грудь и дрожал при этом как эпилептик, но старуха тут же влетела в комнату и прервала экзекуцию. Подглядывала не иначе.

Но сделки все не было. Как поняла Тереза, старуха заломила за нее какие-то баснословные деньги. Тереза кипела от бешенства, понимая, что ее долг будет хорошо если десятой, а то и сотой частью тех денег, которые она выручит за ее продажу. И половину придется отдать этой чертовой старухе, а за что спрашивается?!

То, что первую ночь можно было бы не продавать, а отдать любимому, Тереза даже не рассматривала. Конечно, можно! Если ты дочка графа и у тебя целый дом слуг и лакеев. А если ты тут и это твоей единственный шанс отделаться от долгов — лучше уж продать, чем отдать за так.

Анри ничего не знал, пока одна из «доброжелательниц», влюбленная в здоровяка Хью и возмущенная его привычкой дарить Терезе яблочки, не донесла до него, что "скоро твою мерзкую сестрицу обрюхатит банкир Хельстром! Или может сам мэр заглянет на огонек? А может мистер Флигель, который владеет борделями, а?"

Когда Тесс пришла в их жалкую комнату после работы, от которой ее никто не освобождал, Анри был бледнее обычного.

— Тесс… ты подписала договор о праве первой ночи? — спросил хрипло.

Тереза застыла в дверях, и впервые краска бросилась ей в лицо. Она не краснела, когда ее лапали за грудь, когда она флиртовала с булочником, чтобы он подарил пирожное, которое она отдавала Анри.

Но сейчас она покраснела — удушливо, яростно, мучительно. Потому что перед ним одним Тесс хотела остаться той старой Терезой, юной чистой девочкой с улицы Черемухи.

— Прости. У меня не было выбора.

— Боже! — он упал на постель, выпустив куски простыни, что она прибила к стенам, чтобы он мог самостоятельно садиться. — Боже, ну почему я не умер!

— Не говори так! — она кинулась на него и обняла. — Совсем спятил! Ты все, что у меня осталось!

— Калека! Обуза!

— Ты поправишься. Не безнадежно…

— Тесс! Хватит! Я не желаю, чтобы ты продавала себя, ты слышишь?!

— Ты думаешь, я этого хочу?! Но какой у нас выбор?!

Она с яростью поднялась и пнула тюфяк подальше. Устроилась и легла спать.

Но через полчаса Анри завозился и Тереза тут же вскинулась.

— Что?

— Ничего, я сам… — он приподнялся и потянулся за водой. Выпил стакан. — Прости меня, — прошептал едва слышно. — Я знаю, что ты готова на все, чтобы вытащить нас, но я хочу, чтобы ты осталась моей Тесс.

— Я всегда останусь твоей Тесс, — она улыбнулась ему. Хотя в глубине души уже знала — той Тесс Доплер, что видела как погибли ее родители и как изломало ее брата, уже не существует. Та Тесс давно бы сгинула тут в этом приюте с калекой-братом, под гнетом старой грымзы Харт.

А Тереза Доплер не собиралась погибать.

Одним вечером к старухе примчался посыльный, она засуетилась, велела Терезе помыть голову и готовиться вечером поехать в город.

Харт надела лучшее свое платье, завила седые пряди в нелепые кудряшки у висков, нарядила Терезу в чье-то довольно приличное пальто и лично заплела ей волосы. Даже шляпку откуда-то достали. Она уже лет десять как из моды вышла, но другой не было.

Они взяли извозчика и поехали в Верхний город, туда, где жили сливки местного общества. Прогулялись по мощеным тротуарам. В их квартале Перетечье, который вечно подтапливался реками, сырость слякоть и грязь были настолько привычны, что Тереза, слушая вместо хлюпанья стук каблуков, даже растерялась поначалу. Как же быстро все забывается, — подумала она. — Ведь раньше это было привычно.

Вдоль улиц горели газовые фонари, проезжали извозчики, а дважды, гудя клаксонами, рыча двигателями и ослепляя алхимическими фарами всю улицу, промчались автомобили. Поговаривали, что в Междуречье их уже целый десяток набрался, а ведь изобрели не больше десяти лет назад! У мэра так и вовсе было два! Ну еще бы, разжился, старый взяточник.

Тереза с жадным вниманием разглядывала прогуливающуюся публику. Бегали посыльные, ходили служанки и рабочие, но даже они отличались от тех, кого она привыкла видеть в приюте. Все были одеты в добротную чистую одежду, на мальчишках были кепи, на девушках аккуратные капоры и косынки. И ни у кого подол не был замаран в грязи, а каблуки салютовали бодрое «цок-цок-цок», вместе их привычного «хлюп-хлюп-хлюп».

Про господ и говорить было нечего. На улицах Тесс увидел всего несколько дворян, садящихся в свои экипажи, а вот когда он пошли по красивой парковой аллее, им попались навстречу несколько пар и компаний местной знати, прогуливающейся перед сном.

Все были важные, дорого одетые, дамы в пышных платьях и причудливо украшенных шляпках плыли как сказочные птицы, мужчины в цилиндрах и фраках смотрелись неприступными и гордыми как сам сэр Арчибальд Грейстон, лорд-основатель Междуречья. Все тут было как Тесс помнила. Она не была в Верхнем городе годы и годы, но детские воспоминания частично сохранились.