Чувствуя, как по спине побежали мурашки, Валери умело скрыла волнение.

— Ах это… — равнодушно протянула она. — Показываешь фокусы маленьким девочкам, да?

— Обычно даю им леденцы, но сейчас, по какой-то неведомой причине, фраза «Девочка, хочешь конфетку?» отпугивает буквально всех.

Валери улыбнулась, чем дала повод подхватить ее тон и двигаться дальше.

— Ну, если хочешь услышать мой смех, вряд ли тебе поможет очередная бумажная роза.

— Ах, ну конечно. Для дамы — только живые цветы. В тот же миг он уже держал на ладони красную розу — стебелек обрезан, но лепестки бутона яркие и нежные — и протянул ее, не сводя глаз с Валери.

— Ты что, прежде чем выйти из дома, запихиваешь их в рукава — на случай, когда надо ловко закадрить девчонку?

— Думаю, что в другом рукаве у меня жемчужины, если больше нравится.

И она рассмеялась. Просто не могла удержаться.

— Не прошло и пятнадцати минут знакомства, а ты уже норовишь подарить мне жемчужины? Надо бы выяснить твой послужной список сексуального хищника.

— Так, выходит, знакомство состоялось? Вот и ладушки.

— Не слишком ли торопишься? И потом, «ладушки» малым детям говорят, — осадила его Валери.

— Мне показалось, что радость и веселье могли бы ускорить ход событий, — ответил незнакомец.

К откровенным намекам Валери привыкла и обычно не терялась. Тем не менее ее все больше разбирало любопытство. Почувствовав это, он выпрямился и швырнул розу через плечо.

— Ладно, обойдемся без роз и жемчужин. Может, вместе пообедаем? Назови, где и когда, и я там непременно буду.

— Ты даже не спросил, как меня зовут. Да и сам не представился.

— Какую роль предпочитаешь? Может, Дульцинеи? Или Джульетты? «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». [21]Меня же зовут Натаниэль.

— Натаниэль… а дальше?

— О, мама нам не говорила. Чтобы даже не пытались разыскать отца.

— Ха! Так легко тебе не отделаться.

— Согласен. Однако если хочешь узнать больше, придется со мной отобедать, — ухмыльнулся Натаниэль.

Он вытащил из левого кармана визитку и небрежно бросил ее на стол. Ему еще предстояло поставить точку, но вместо этого Натаниэль отвернулся и, не оглядываясь, пошел к площади.

Валери, поколебавшись, взяла визитку.

Новоорлеанское лето, во всем своем жарком и влажном великолепии, грянуло в начале августа. Вездесущие строительные бригады начинали работу рано, очень рано утром, чтобы покинуть крыши и закруглиться до двух часов дня, когда самое пекло. Магазины, рестораны и бары гоняли кондиционеры на всю катушку, заманивая туристов, не привыкших к южному лету, в островки спасительной прохлады. Чтобы не сойти с ума и не поубивать друг друга, местные тоже врубали кондиционеры на полную мощь. (Те, кто не мог себе позволить кондиционеры, сходили с ума и убивали друг друга.)

По возможности люди избегали выходить на улицу до захода солнца. Увы, но разница была невелика. Здесь, в отличие от Севера, редкие проливные дожди ничего не охлаждали. Лишь добавляли влажности, да так, что, выходя после них из дома, попадал будто в сауну.

Ранним вечером Гриффен в доме у Мойса получал экспресс-курс по ставкам на спортивном тотализаторе. В перерыве, глядя в окно, он вдруг понял то, что раньше отмечал лишь мимолетно.

Разность температур в доме и на улице была так велика, что капельки влаги образовывались на внешней стороне окна. Прямо противоположно тому, что Гриффен видел на Севере.

Он указал на это Мойсу.

— Знаешь, был у меня там приятель, который носил очки. Зимой, когда он входил в дом с мороза, то минут пять ходил на ощупь, как слепой — запотевали стекла. Здесь же все наоборот. У него бы запотели очки, выйди он, скажем, из бара. Представляешь? Из уютного и безопасного местечка, где-нибудь в трущобах Квартала, да на улицу. В предрассветный час. Не лучшее время, чтобы ослепнуть на целых пять минут. — Гриффен криво усмехнулся и покачал головой. — Не понимаю, как тут живут люди… Я, конечно, и сам так живу, но все равно не понимаю.

— Со временем привыкнешь, — вздохнул Мойс.

— Угу, — хмыкнул Гриффен. — Во время ознакомительной беседы в Университете штата Мичиган новичкам говорили то же самое. «К холодам привыкнете… со временем». Весь фокус в том, что никто так и не свыкся.

— Забавно, — оживился Мойс — Точь-в-точь, что люди здешние говорят о северянах. И как они там живут? Вот скажи, если ты акклиматизироваться не смог, то как-то же спасался от морозов?

— Очень просто, — ответил Гриффен. — Мы в лютый холод не сидим на лужайке перед домом, а мобильно перемещаемся. Из теплых домов — в теплые машины, из машин — в теплые офисы или торгово-развлекательные центры.

— Ну, так и здесь то же самое, — заметил Мойс — Выходим из прохладных квартир, садимся в машины с кондиционером. Дальше — в офис или бар. С кондиционером. Понимаешь, о чем я?

— Ладно. Твоя взяла. И все равно. Кажется, никогда не привыкну к тому, что говорю с акцентом.

Мойс рассмеялся.

— Гриффен, если у тебя не местный выговор, это отнюдь не значит, что у тебя вообще есть акцент. Пощелкай каналами любого телевизора. Девяносто процентов людей на экране произносят слова, как и ты. Язык Среднего Запада общепринят.

— Ну… ты-то, например, говоришь, как и я… почти всегда.

Мойс улыбнулся, и морщинок у глаз стало немного больше.

— Сэр, это потому что я очень упорно тренируюсь.

Гриффен заметил, что акцент старика не похож на обычный, новоорлеанский. Нет, какой-то более древний. Он решил пока не допытываться.

— Опять твоя взяла, — рассмеялся он. — Давай лучше вернемся к уроку. Должен, Мойс, признаться: у меня от всей этой спортивной кухни ум за разум заходит.

— Скажи спасибо, что приехал сюда в июне, когда в спорте затишье, — ответил Мойс. — Летом — разве что бейсбол, на который люди не очень-то ставят. Через месяц начнется футбольный сезон, и жизнь повеселеет. Затем, когда стартует баскетбольная лига, дел уже будет невпроворот. Хотя большую часть прибыли дают, конечно, ставки на футбол.

— Что ж, начнем, — сказал Гриффен. — Эти линии ставок… я смотрю, диапазоны [22]возможных исходов угаданы точно. Как ты их определяешь?

— Не бери в голову, — ответил Мойс — За нас это делают эксперты. Твоя первейшая задача — организационная сторона вопроса.

— Ну… расскажи хотя бы вкратце, как вычисляются ставки, — настоял Гриффен. — Даже если это и не касается меня напрямую, то хотелось бы представлять себе процесс.

— В старые времена было куда сложнее, — начал Мойс. — В наши дни, с Интернетом и другими электронными коммуникациями, все намного проще. Мы заключаем соглашения с парой-тройкой сервисных служб, у которых есть стрингеры и информаторы по всей стране. Они отслеживают буквально все, начиная от физической формы и результатов медицинских тестов ключевых игроков, не говоря уже об их любовных и родственных связях, и кончая состоянием полей, прогнозами погоды и историей тренерского штаба обеих команд в предыдущих очных поединках. Все данные загружаются в компьютер, и на выходе мы получаем наиболее вероятные исходы.

— Неужели и вправду они могут точно просчитать такие вещи? — удивился Гриффен.

— Конечно. Другое дело, что разные фирмы используют разные алгоритмы или берут за основу различный набор данных. То есть одни учитывают, кто судьи, их послужной список и проколы, а другие — нет. Поэтому результаты не всегда совпадают. Вот здесь-то над ними и ломают голову наши эксперты вкупе с последними линиями ставок из газет и Вегаса, решая, какой диапазон установить.

— И затем вы принимаете ставки, основанные на этих цифрах? — спросил Гриффен.

— На отдельные игры мы принимаем ставки сами, но большая часть денег поступает от «бар-карт».

— Бар-карты, — повторил Гриффен. — Видел иногда, но никогда не вникал. Как это устроено?