— А если нам не удастся установить связи с представителями своих стран? — засомневался Полещук.

— Говоря о наших странах, надо иметь в виду и многие другие государства, чьи правительства не поддерживают терроризм.

— А если и это не удастся? — снова спросил Полещук.

— Тогда нам надо будет принимать меры самим.

— Но для этого необходимо хорошо подготовиться и вооружиться, — ответил за американца Мельников.

— Вы правы, господин капитан.

— Господин майор, мы принимаем ваше предложение, — твердо сказал Мельников. — В Центре немало советских людей…

— Вы хоть знаете, капитан, что Советского Союза уже не существует и что вместо него появились полтора десятка государств — бывших союзных республик?

— Знаем. Правда, информации у нас мало.

— Я постоянно слушаю многие радиостанции мира и при первом же подходящем моменте расскажу все, что знаю. И последнее. Раз мы создаем свою организацию, то я думаю, что не будет лишним, если мы определим кого-либо из нас командиром. Не сочтите меня нескромным, но считаю, что взять командование на себя должен я. Учитывая при этом, что вы несколько лет находились в плену, получали и получаете очень мало информации, находитесь в более стесненных условиях в Центре, чем я. К тому же я имею кое-какой доступ к Кериму и являюсь старшим по званию.

Мельников, понимая, что американец приводит убедительные доводы, молча переглянулся со своими и ответил:

— Мы согласны, господин майор. Можете рассчитывать на нас.

— А вы на меня, друзья!

И Геллан пожал всем руки:

— Да поможет нам Бог! О следующей встрече я сообщу через Олега. А пока подбирайте людей, которых мы можем привлечь к выполнению нашей миссии.

Ничего не сказал Геллан о Глории, промолчали об Ахмеде и Дино Мельников и Полещук. Но расходились все в хорошем настроении.

Левин ясно услышал голос Хинта. Он громко и раздраженно кому-то выговаривал:

— Я вам положил прямо на стол, перед вашим носом, а вы теперь мне заявляете, что не видели этого документа.

Мгновенно покрывшийся холодным потом, Левин медленно отодвигался к небольшому углублению в стене, где стоял сейф.

«Если Хинт подойдет только к своему столу, то, может, и не увидит меня», — с надеждой думал Левин, вжимаясь в небольшое пространство рядом с сейфом. Вдруг звук шагов прервался, и через мгновение Хинт облегченно и с упреком произнес:

— А это что, мистер Филк? Вы что, не видите дальше своего носа? Я вынужден обратить ваше внимание на небрежность в работе. Положите документ в сейф, под замок, а я иду продолжать обед.

Левин услышал удаляющиеся шаги, а через несколько секунд лязг двери сейфа. Кто-то открыл и закрыл сейф. И Левин снова услышал звук шагов. Человек явно приближался к месту, где спрятался ученый. Левин бросил взгляд на прибор. Маленькая рубиновая точка светилась — прибор был готов к действию. И тут Левин увидел человека, который повернул не направо, где находился Левин, а налево, где стоял стол, и начал копаться в выдвинутом ящике. Левин узнал одного из сотрудников лаборатории Хинта. Это был немец Филк.

«Когда он повернется, то сразу же увидит меня! Что делать?»

И, понимая, что иного выхода нет, Левин направил прибор в сторону Филка и нажал на кнопку.

Филк дернулся всем телом, выпрямился и плашмя грохнулся на пол. Левин вскочил и бросился к нему. Филк лежал без чувств, но видимых следов повреждений на лице и голове не было. Левин попытался прощупать его пульс, но, понимая, что этим он Филку не поможет, а только потеряет драгоценные секунды, побежал к выходу. У дверей остановился, перевел дыхание, поправил за пазухой прибор, дрожащими руками открыл дверь и выглянул. В штольне — пусто. Быстро вышел и прикрыл дверь. Теперь вперед, к выходу. Надо, чтобы никто не увидел его возле лаборатории. Левин прошмыгнул мимо дверей зала, где они обедали, и через несколько минут вздохнул с облегчением. Кажется, все получилось неплохо. Еле сдерживая себя, чтобы от возбуждения не побежать, он прошел несколько десятков шагов и, наконец, увидел Стрельцова. Тот делал вид, что курит послеобеденную сигарету.

— Надо гулять дальше, — подошел Левин.

— Взял?

— И даже опробовал… — ответил Левин и первым зашагал в сторону дома, где они жили.

— Да не торопись ты, — сказал Стрельцов, — не мельтеши!

— Ни хрена себе! Не мельтеши! — огрызнулся Левин. — Пройдет минута-другая, и может подняться такой шум!

— Думаешь, Хинт сразу же начнет считать в сейфе свои игрушки?

— Ничего себе игрушки! Идем, спрячем эту штуковину, потом расскажу.

— Ну ты даешь, мужик! — нахмурился Стрельцов и с досадой швырнул окурок. — Где мы спрячем прибор?

— Думаю, в камнях. Там кое-какие кусты, да и тайничок можно сделать. Сейчас самое главное — избавиться от вещественного доказательства, а там посмотрим.

Вскоре они пошли по узкой тропе. Не мешкая, Левин завернул за валуны, лежавшие слева от тропинки, сунул под один из них прибор и прикрыл небольшими камнями и скальными осколками. Вернулся на тропинку, оглянулся и, отряхнув брюки, облегченно бросил:

— Пошли! Теперь порядок.

Только сейчас Левин рассказал другу о происшествии.

Стрельцов долго молчал, затем достал пачку и закурил новую сигарету.

— Куришь много, — бросил Левин. — Забыл: курить — здоровью вредить?

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, — мрачно ответил Стрельцов и спросил: — Ты уверен, что никто тебя не видел?

Может, разработать про запас версию, объясняющую твое появление рядом с лабораторией?

— Нет, я уверен на все сто. На меня никто внимания не обратил. На всякий случай, давай договоримся: я вышел из столовой чуть раньше тебя, так как почувствовал дискомфорт в желудке и дожидался тебя у входа в штольню.

— Да, но меня видели несколько человек, когда я один стоял недалеко от входа. Здесь неувязка получается: не ты меня, а я тебя дожидался.

— А я по дороге в туалет заскочил.

— Ну ладно, Абраша, — Стрельцов положил руку ему на плечо. — Приходи в себя, а пока давай поздравим друг друга с удачей и, как говорится, на время уйдем в тину.

— Это правильно. Посмотрим, как Хинт и люди Керима поведут себя.

Они уже приближались к дому, когда Стрельцов неожиданно сказал:

— Кстати, ты помнишь академика Анохина?

— Из Первого мединститута? Конечно, помню. Крупнейший физиолог, к тому же прекрасный философ. А почему ты вспомнил о нем?

— Несколько дней назад Анохин вдруг спросил меня, знаю ли я академика — его однофамильца. Затем поинтересовался, не учился ли ты у академика или работал с ним. Как бы между прочим упомянул и болгарского академика, вот только фамилию забыл…

— Дичев? Тодор Дичев?! — воскликнул Левин.

— Да, точно. Он назвал именно эту фамилию, причем спросил, знаком ли ты с ним.

— И какого черта ты молчал столько времени?!

— Как-то не придал значения, — смущенно пробормотал Стрельцов. — А ты чего всполошился? Постой, постой, а не родственники ли они?

— Кто?

— Да академик Анохин и наш, вернее, керимовский Анохин?

— Но он же сам сказал тебе, что академик — его однофамилец.

— А ты веришь перебежчику? Если ему все равно, кому служить, то разве трудно сбрехнуть?

— Да, это так.

— И что же тебя встревожило?

— Когда мне было чуть более двадцати, вскоре после окончания института, я попал в группу, работавшую по проблемам биоэнергетики, экстрасенсорики и парапсихологии. Сам знаешь, в те времена даже говорить об этом было нельзя. Поэтому мы работали под крышей Института человека и физиологии мозга. Лично я увлекался суггестивным методом…

— А для чего нужен был этот легкий метод внушения?

— Для массового обучения людей иностранным языкам, изучения резервных возможностей человека.

— Да, да. Теперь вспоминаю, я читал об опытах в той же Болгарии.

— Да, группа ученых под руководством профессора Лозанова, в эту группу входил и Тодор Дичев, провела телеэксперимент, в котором добровольно участвовали тридцать человек с безукоризненным здоровьем. Для них был определен щадящий режим воздействия — по пятнадцать минут в неделю.