На теле был тот же полосатый костюм, в какой я его одевал. И та же белая водолазка, что я натянул ему через голову. А одна из знакомых рук была поднята в спокойном жесте, спокойном, как и выражение лица, в котором я безошибочно распознал команду повесить трубку.

Я положил трубку на место.

Двигаясь тихо и плавно, тело обошло будку и открыло дверь. Правая рука сжала мне локоть и при полном моем согласии вытянула меня на тротуар, где дул нежный ветерок.

– Дэвид, – сказал я. – Ты знаешь, что я наделал?

– Думаю, да, – ответил он, слегка подняв брови; из молодого рта уверенно звучал знакомый английский голос. – Я видел у отеля «скорую».

– Дэвид, это была ошибка, ужасная, ужасная ошибка!

– Ладно, давай уйдем отсюда, – сказал он. Вот он, голос, который я помнил, по-настоящему утешающий, властный и мягкий.

– Но Дэвид, ты не понимаешь, твое тело…

– Идем, ты мне все расскажешь, – сказал он.

– Оно умирает, Дэвид.

– Что ж, значит, мы здесь ничем помочь не можем, правда?

И к моему полному изумлению, он обхватил меня рукой, наклонился вперед в своей характерной авторитетной манере, заставил меня дойти с ним по тротуару до угла, где поднял руку, останавливая такси.

– В какую больницу, я не знаю, – признался я. Я все еще отчаянно дрожал. И особенно непереносимо было видеть, как он безмятежно смотрит на меня сверху вниз, тем более что от аккуратного загорелого лица исходил хорошо знакомый голос.

– Мы не едем в больницу, – сказал он, словно намеренно старался успокоить истеричного ребенка. – Пожалуйста, садись.

Скользнув рядом со мной на кожаное сиденье, он назвал водителю адрес отеля «Гранд-Бэй» в Коконат-Гроув.

Когда мы входили в большой, выложенный мрамором вестибюль, я все еще находился в состоянии типично смертного шока. Как в тумане, передо мной представала роскошная мебель, огромные вазы с цветами и элегантно одетые туристы, проплывающие мимо. Высокий темноволосый человек, которым когда-то был я сам, терпеливо провел меня к лифту, и мы в гробовом молчании поднялись на верхний этаж.

Я был не в состоянии оторвать от него взгляд, но после недавних событий у меня колотилось сердце. У меня во рту еще сохранился вкус крови раненого тела!

Мы вошли в просторный номер, отделанный в приглушенных тонах, куда свободно входила ночь благодаря окнам от пола до потолка, выходящим на многочисленные освещенные башни, расположенные вдоль берегов темного безмятежного Бискайского залива.

– Ты ведь понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать, – начал я, радуясь, что наконец-то остался с ним наедине, и уставился на то, как он устраивается напротив у круглого деревянного столика. – Я ранил его, Дэвид, я ранил его в припадке ярости. Я… Я швырнул его об стену.

– Все твоя жуткая вспыльчивость, Лестат, – сказал он прежним голосом, каким успокаивают перевозбудившегося ребенка.

На прекрасно вылепленном лице с четкими изящными скулами и широким спокойным ртом зажглась теплая улыбка – типичная улыбка Дэвида.

Я не мог отвечать. Я медленно перевел глаза на сильные прямые плечи и на все его расслабившееся тело.

– Он заставил меня поверить, что он – это ты! – сказал я, пытаясь сосредоточиться. – Он притворился тобой. О Господи, я излил ему всю свою скорбь, Дэвид. Он сидел, слушал меня и высасывал продолжение. А потом попросил Темный Дар. Он сказал, что передумал. Он заманил меня в комнату, чтобы я дал ему Темный Дар, Дэвид! Как мерзко. О другом я и не мечтал, но при этом знал, что здесь что-то не так! В нем было что-то зловещее. Да, можно было догадаться, но я ничего не заметил! Какой же я дурак!

– Тело и душа, – отозвался гладкокожий, уравновешенный молодой человек напротив. Он снял полосатый пиджак, кинул его на соседний стул и принял прежнюю позу, скрестив руки на груди. Ткань водолазки выгодно подчеркивала его мускулы, а белоснежный хлопок оттенял кожу, придавая ей еще более яркий оттенок темно-золотистого загара.

– Я тебя понимаю, – совершенно естественно сказал приятный британский голос. – Это большое потрясение. Я пережил то же самое всего несколько дней назад, в Новом Орлеане, когда передо мной в этом теле появился мой единственный на свете друг. И я прекрасно понимаю – можешь больше не спрашивать, – что мое тело, вероятно, умирает. Просто я не знаю, что мы можем сделать.

– Во всяком случае, подходить к нему нельзя, это точно! Если ты приблизишься к нему на расстояние нескольких футов, Джеймс может учуять твое присутствие и сосредоточиться на том, чтобы выбраться из тела.

– Думаешь, Джеймс все еще там? – спросил он, подняв брови, в точности как их всегда поднимал Дэвид, когда разговаривал, потом чуть-чуть наклонил вперед голову и едва не улыбнулся.

Дэвид с таким лицом! Тембр голоса остался практически без изменений.

– А… что… ну да, Джеймс. Да, Джеймс все еще там! Дэвид, он получил удар по голове! Помнишь, что мы обсуждали. Если я буду его убивать, то должен нанести быстрый удар по голове. Он что-то бормотал о своей матери. Он все повторял, что она нужна Раглану. Когда я уходил, он был в том теле.

– Понятно. То есть, мозг функционирует, но серьезно поврежден.

– Вот именно! Ты что, не понял? Он думал, что предотвратит удар, потому что это твое тело. Он нашел себе убежище в твоем теле! Да, он просчитался! Просчитался! А стараться принудить меня к совершению Обряда Тьмы! Ну и тщеславие! Он мог бы догадаться. Ему стоило признаться в своем плане, как только он меня увидел. Будь он проклят. Дэвид, если я и не убил твое тело, то ранил его, и ему уже не оправиться.

Он витал в собственных мыслях, точно так же, как обычно с ним случалось в разгар разговора, его глаза расширились и смягчились, и он посмотрел вдаль, на темную бухту, лежащую за высокими окнами.

– Я должен ехать в больницу, не так ли? – прошептал он.

– Бога ради, не надо. Ты что, хочешь, чтобы тебя втолкнули в умирающе тело? Ты, должно быть, шутишь?

Он с непосредственной грацией поднялся на ноги и двинулся к окну. Там он остановился и пристально посмотрел в ночь, и я обратил внимание на характерную для него позу, а в новом лице заметил типичное выражение обеспокоенной задумчивости, свойственное Дэвиду.

Что за волшебство – сквозь молодое тело просвечивают его уравновешенность и мудрость. Когда он перевел на меня взгляд, то за ясными молодыми глазами я увидел незаурядный ум.

– Меня ждет моя смерть, да? – прошептал он.

– Пусть подождет. Это был несчастный случай, Дэвид. Не неизбежная смерть. Конечно, существует одна альтернатива. Мы оба знаем, в чем она заключается.

– В чем же? – спросил он.

– Мы пойдем вместе. Как-нибудь проберемся в палату, одурачив нескольких медиков различного ранга. Ты вытолкнешь его из тела, войдешь в него, а я дам тебе кровь. Даже теоретически не существует повреждения, которое не излечит полное вливание крови.

– Нет, друг мой. Ты мог бы догадаться, что не стоит и предлагать. Этого я сделать не могу.

– Я знал, что ты так скажешь, – сказал я. – Тогда и не приближайся к больнице. Не делай того, что может вывести его из ступора!

Мы оба замолчали и уставились друг на друга. Тревога быстро покидала меня. Я уже не дрожал. И внезапно понял, что сам он никогда и не тревожился.

Не встревожился он и сейчас. Он даже не казался грустным. Он смотрел на меня и тем самым молча просил меня понять его. Или же вообще обо мне не думал.

Ему было семьдесят четыре года! А он перешел из тела, страдающего от предсказуемых болезней, недугов и притупленного зрения, в закаленную и прекрасную оболочку.

Нет, я и понятия не имел, что он сейчас чувствует! Я променял на эти конечности тело бога! Он же поменял стареющее тело, у которого за плечом стоит смерть, тело человека, для кого юность была скопищем болезненных, гнетущих воспоминаний, человека, настолько потрясенного этими воспоминаниями, что его душевное спокойствие на глазах окончательно разваливалось на куски, угрожая оставить ему взамен на несколько последних лет сплошную горечь и разочарование.