Но куда я иду? И что собираюсь делать? Внезапно меня осенило. У меня переполнен мочевой пузырь, и после падения он начал причинять мне новые неудобства. Необходимо сходить в туалет.

Разве где-то поблизости не было ванной? Я нашел выключатель на стене холла и включил люстру. Я долго разглядывал маленькие лампочки – их было штук двадцать, – сознавая, что они дают вполне достаточно света, что бы я по этому поводу ни думал; но ведь мне никто не запрещал зажечь весь свет в доме.

Этим я и занялся. Я прошелся по гостиной, по небольшой библиотеке и по холлу, расположенному в задней части дома. Свет не переставал меня разочаровывать, ощущение мрачности не исчезало. Не в состоянии отчетливо видеть предметы, я чувствовал себя обескураженным и встревоженным.

Наконец я осторожно и медленно двинулся вверх по лестнице, с каждой секундой опасаясь потерять равновесие или споткнуться, к тому же меня смутно раздражала легкая боль в ногах. Ну что за длинные ноги!

Оглянувшись на холл, я онемел. Если отсюда упасть, разобьешься насмерть!

Я повернулся и вошел в небольшую тесную ванную, где быстро нашел выключатель. Мне нужно было в туалет, просто необходимо, а я не делал этого вот уже двести лет.

Я расстегнул молнию на современных брюках и извлек оттуда член, поразивший меня своей вялостью и размером. Размер, естественно, меня устраивал. Кто же не хочет, чтобы этот орган был побольше? Что приятно, здесь было совершено обрезание. Но вялость его вызвала во мне особенное отвращение, и не хотелось даже дотрагиваться до него. Пришлось напомнить себе, что по стечению обстоятельств этот орган принадлежит мне. Весело!

А что это за запах от него исходит, и чем пахнут волосы вокруг него? Да, это тоже твое, детка! Давай, работай.

Я закрыл глаза, очень неточно и, наверное, слишком сильно надавил, и вырвавшаяся из него большая вонючая дуга мочи опустилась мимо унитаза на белое сиденье.

Вот мерзость. Я попятился, прицелился получше и с тошнотворным увлечением пронаблюдал за тем, как моча наполняет унитаз, как на поверхности образуются пузырьки, как запах усиливается, усиливается и наконец становится таким тошнотворным, что я больше не в силах его выносить. Наконец пузырь опустел. Я засунул эту вялую мерзость обратно в штаны, застегнул молнию и захлопнул крышку унитаза. Я дернул за рычаг. Моча исчезла, за исключением брызг, расплескавшихся по сиденью и по полу.

Я попробовал вдохнуть поглубже, но от мерзкого запаха было не скрыться. Сообразив, что руки пахнут столь же отвратительно, я поспешил открыть кран, схватил мыло и принялся за работу. Снова и снова намыливал я руки, но никак не мог увериться, что они действительно чистые. Кожа была куда более пористой, нежели моя сверхъестественная плоть, она показалась мне грязной; я принялся стаскивать уродливые серебряные кольца.

Даже мыльная пена не заставила их слезть. Я призадумался. Да, ублюдок носил их еще в Новом Орлеане. Наверное, он сам не мог их снять, а теперь они достались мне! Никакого терпения не хватает, но ничего не поделаешь, придется искать ювелира, который сумеет их снять при помощи пилки, напильника или еще какого-нибудь инструмента. От одной этой мысли я так разволновался, что все мускулы напряглись в болезненном спазме, а затем расслабились. Я мысленно приказал себе успокоиться.

Я прополоскал руки, причем несколько раз, потом схватил полотенце и вытер, содрогаясь от вида их пористой текстуры и следов грязи вокруг ногтей. Господи Боже, ну почему этот дурак не мыл руки как следует?

Потом я взглянул в зеркальную стену в другом конце ванной и увидел по-настоящему мерзостное зрелище. Большое влажное пятно на штанах спереди. Этот тупой орган еще не высох, когда я запихивал его внутрь!

Что ж, в былые дни меня не беспокоили такие вещи, правда? Но, с другой стороны, я был грязным деревенским дворянином, который принимал ванну только летом или же когда ему взбредало в голову прыгнуть в горный родник.

И речи быть не может о пятне мочи на брюках! Я вышел из ванной, обошел терпеливого Моджо, лишь бегло потрепав его по голове, и направился в хозяйскую спальню; распахнув дверцы платяного шкафа, я нашел новую пару брюк, кстати сказать, получше, из серой шерсти, скинул ботинки и переоделся.

Так, что теперь? Нужно найти что-нибудь поесть, решил я. И осознал, что голоден! Да, точно, вот в чем еще одна причина того ощущения неудобства, которое я испытывал с начала моей недолгой саги, – дело не только в переполненном мочевом пузыре и общем ощущении тяжести.

Поесть. Но если поесть, знаешь, что будет? Придется вернуться в эту ванную – или в какую-нибудь другую ванную – и освободиться от переваренной пищи. При этой мысли меня чуть не вывернуло наизнанку.

Меня действительно так затошнило, когда я представил себе вид человеческих экскрементов, выходящих из моего тела, что сначала я думал, меня вырвет по-настоящему. Я тихо сел в ногах низкой современной кровати и постарался обуздать эмоции.

Я сказал себе, что речь идет о самых обычных аспектах человеческого существования, а потому никак нельзя позволить им затмить вещи поважнее. И больше того, я веду себя как настоящий трус, а не герой мрака, на роль которого претендую. Поймите, на самом деле я не верю, будто я для всего мира – герой. Но я давно решил, что должен жить как герой – что должен пройти через все трудности, с какими столкнусь, ибо они – всего лишь мои неизбежные огненные круги.

Хорошо, это позорный огненный кружочек. И с трусостью пора кончать. Имя этому испытанию – ешь, пробуй, чувствуй, смотри! Да, трудностей предстоит немало.

Наконец я встал на ноги, решил шагать пошире, чтобы приспособиться к новым ногам, вернулся к шкафу и, к своему изумлению, обнаружил, что там не так уж много одежды. Две пары шерстяных брюк, две довольно легкие шерстяных куртки, обе новые, и стопка из трех рубашек на полке.

Да-а-а. Куда же подевалось все остальное? Я выдвинул верхний ящик бюро. Пусто. В остальных ящиках – тоже пустота. Как и в сундучке у кровати.

Что это может значить? Он забрал одежду с собой или отослал ее туда, куда ушел? Но зачем? Его новому телу она не подойдет, к тому же он утверждал, что позаботился об этом. Я забеспокоился. Может ли это означать, что он не планировал возвращаться?

Абсурд. Он не упустит сумму в двадцать миллионов. А я не должен тратить свое драгоценное смертное время на беспокойство о подобных вещах!

Я проследовал по коварной лестнице, Моджо шел рядом, и это доставляло мне удовольствие. Теперь я почти без усилий справлялся с новым телом, несмотря на его громоздкость и неудобство. Я открыл шкаф в холле. На вешалке – старое пальто. Пара галош. И все.

Я пошел к письменному столу в гостиной. Он говорил, что там я найду водительские права. Я медленно открыл верхний ящик. Пусто. Везде пусто. Да, но в одном из ящиков лежат какие-то бумаги. Что-то насчет дома, но никакого упоминания имени Раглана Джеймса. Я попытался понять, о чем же эти бумаги. Но меня сбила с толку официальная тарабарщина. Я не получил мгновенного представлении о содержании бумаг, как бывает, если смотреть на них глазами вампира.

Я припомнил слова Джеймса о синапсах. Да, я стал соображать медленнее. Непросто это – читать каждое слово.

Ладно, какая разница? Водительских прав здесь нет. Что мне нужно, так это деньги. Ах да, деньги. Деньги я оставил на столе. Боже мой, их, должно быть, сдуло во двор.

Я сразу вернулся в кухню. Она промерзла насквозь, стол, плита и висящие над ней медные горшки покрылись тонким белым слоем инея. Бумажника с деньгами на столе не было. Не было и ключей от машины. И лампа, конечно, разбилась вдребезги.

В темноте я опустился на колени и принялся шарить по полу. Паспорт я нашел. Но не нашел ни ключей, ни бумажника. Только осколки разбитой лампочки в двух местах впились мне в руки и пронзили кожу. На ладонях выступили капельки крови. Ни запаха, ни настоящего вкуса. Я попробовал искать глазами. Никакого бумажника. Я опять вышел на ступеньки, на сей раз стараясь не поскользнуться. Бумажника нет. В глубоком снегу во дворе ничего не видно.