– Именно так я и подумал. Сначала меня насторожило сочетание тяги к разрушению и слепой силы. Он действует крайне неумело! И сами операции ужасно глупы. Но я никак не могу вычислить, почему для краж он выбрал именно эти места. – Он внезапно замолчал и почти застенчиво отвернулся.

Я осознал, что полностью разделся и стою перед ним голый, и это вызвало в нем странное стеснение, он едва ли не покраснел.

– Держи, сухие носки, – сказал он. – Ты ничего лучше не придумал, чем ходить в мокрой одежде? – Он, не глядя, бросил мне носки.

– Я вообще ни в чем особенно не разбираюсь, – ответил я. – Вот что я выяснил. Я понимаю, почему тебя интересует выбор места. Зачем ему совершать путешествие на Карибы, когда он мог навороваться досыта на окраинах Бостона или Нью-Йорка?

– Да. Если только холод не причиняет ему слишком большого неудобства. Но не знаю – так бывает?

– Нет. Он чувствует его не так остро. Совсем по-другому.

Мне было приятно натягивать сухую рубашку и брюки.

Они мне подошли, хотя были по-старомодному широковаты – не та облегающая дорогая одежда, которую предпочитает молодежь. Рубашка оказалась из плотной ткани, а твидовые брюки – со складкой, но в жилете было тепло и уютно.

– Ну вот, я не могу завязать галстук смертными пальцами, – заявил я. – Но зачем мне так наряжаться, Дэвид? Ты что, никогда не носишь ничего, как говорится, неформального? Боже мой, у нас такой вид, словно мы на похороны собрались. Зачем мне эта удавка на шее?

– Потому что без нее в твидовом костюме ты будешь похож на дурака, – рассеянно ответил он. – Давай помогу.

И опять, когда он приблизился ко мне, у него появился этот скованный взгляд. Я осознал, что он испытывает сильное влечение к этому телу. В старом теле я его удивлял; но это тело воспламеняло в нем страсть. И, изучив его поближе, почувствовав, как быстро его пальцы возятся с узлом галстука – настойчивые нажимы, – я понял, что и меня сильно влечет к нему.

Я вспомнил, сколько раз мне хотелось заключить его в объятия, медленно, ласково вонзить зубы ему в шею и выпить его кровь. А теперь я могу в своем роде получить его, не лишая жизни, – в простом сплетении человеческих конечностей, в любом сочетании интимных жестов и сладостных прикосновений, которые ему понравятся. И понравятся мне.

Эта мысль меня парализовала. По моей человеческой коже побежали мягкие мурашки. Я чувствовал с ним связь, связь, которую ощущал с бедной, злосчастной девушкой, которую я изнасиловал, с прогуливавшимися туристами в заснеженной столице, с моими братьями и сестрами, – связь, как с моей любимой Гретхен.

Это осознание оказалось настолько сильным – я был человеком, я был рядом с человеком, – что я внезапно испугался его, несмотря на всю его красоту. И понял, что страх был частью этой красоты.

О да, теперь я смертный, как и он. Я размял пальцы и медленно распрямил спину, давая мурашкам перерасти в глубокое эротическое ощущение.

Он резко отошел от меня, встревожившись, взял с кресла пиджак и помог мне его надеть.

– Ты должен рассказать мне все, что с тобой случилось, – сказал он. – А примерно через час мы получим известия из Лондона, в случае если этот подонок нападет снова.

Я потянулся к нему и положил свою слабую смертную руку ему на плечо, привлек его к себе и ласково поцеловал в щеку. Он опять отстранился.

– Прекрати эту ерунду, – сказал он, словно делал выговор ребенку. – Я хочу узнать обо всем. Да, ты позавтракал? Тебе нужен носовой платок. Держи.

– И как мы получим новости из Лондона?

– В гостиницу пришлют факс. А теперь пойдем, перекусим. Нам предстоит работать весь день, чтобы понять, что к чему.

– Если он еще жив, – вздохнул я. – Две ночи назад, в Сан-Доминго. Меня опять охватило черное, давящее отчаяние. Восхитительный и безнадежный эротический импульс грозил угаснуть.

Дэвид вынул из чемодана длинный шерстяной шарф и обернул его вокруг моей шеи.

– А разве сейчас нельзя позвонить в Лондон? – спросил я.

– Немного рановато, но я попробую.

Рядом с диваном он нашел телефон и минут пять оживленно разговаривал с человеком, находившимся по ту сторону океана. Пока никаких новостей.

Полицейские Нью-Йорка, Флориды и Сан-Доминго явно друг с другом не связывались, так как до сих пор между убийствами параллелей не проводилось.

Наконец он повесил трубку.

– Как только они получат информацию, ее перешлют по факсу в гостиницу. Может быть, пойдем туда? Я умираю от голода. Я прождал здесь всю ночь. Да, и собака. Что ты собираешься делать с этой потрясающей собакой?

– Он уже позавтракал. Ему понравится в саду на крыше. Ты очень стремишься уйти из квартиры, да? Почему бы нам просто вместе не пойти в постель? Я не понимаю.

– Ты серьезно?

Я пожал плечами.

– Конечно серьезно! – Эта простая возможность превращалась в мою навязчивую идею. Заняться любовью, пока больше ничего не произошло. На мой взгляд, великолепная, чудесная идея!

Он опять уставился на меня в похожем на транс молчании, которое сводило меня с ума.

– Ты же сознаешь, – сказал он, – что у тебя, безусловно, великолепное тело, не так ли? То есть ты не остаешься бесчувственным к тому, что тебя вложили в… в высшей степени привлекательный кусок молодой мужской плоти?

– Ты же помнишь, я внимательно осмотрел ее перед обменом. Почему же ты не хочешь…

– Ты уже был с женщиной, не так ли?

– Прекрати читать мои мысли. Это невежливо. К тому же какое это имеет значение?

– С женщиной, которую ты любил.

– Я всегда любил как мужчин, так и женщин.

– Это несколько иное определение слова «любовь». Послушай, сейчас это просто невозможно. Так что веди себя прилично. Я должен выслушать все, что касается этого Джеймса. Нам потребуется время, чтобы составить план.

– План? Ты правда думаешь, что мы можем его остановить?

– Конечно! – Он пригласил меня следовать за ним.

– Но как? – спросил я. Мы уже были в дверях.

– Нам необходимо изучить его поведение. Мы должны оценить его слабые и сильные стороны. И помни, нас против него двое. И мы располагаем важным преимуществом.

– Каким преимуществом?

– Лестат, очисти свой смертный мозг от безудержных эротических картин, нам пора идти. Я не могу думать на пустой желудок, а ты, очевидно, вообще плохо соображаешь.

Моджо побрел за нами к воротам, но я велел ему оставаться.

Я нежно поцеловал его в длинный черный нос, и он улегся на мокрый бетон, провожая меня разочарованным взглядом, пока мы спускались по лестнице.

До отеля было всего несколько кварталов, и прогулка под голубым небом оказалась даже сносной, несмотря на злой ветер. Однако я слишком замерз, чтобы начать свой рассказ, к тому же вид освещенного солнцем города отвлекал меня от грустных мыслей.

На меня снова произвел впечатление беззаботный настрой людей, выходивших на улицу днем. На солнце весь мир казался благословенным вне зависимости от температуры. И от этого зрелища во мне нарастала печаль, потому что мне вовсе не хотелось оставаться в этом солнечном мире, как бы он ни был прекрасен.

«Нет, верните мне мое сверхъестественное зрение, – думал я. – Отдайте мне мрачную красоту ночи. Верните мне мою неестественную силу и выносливость, и я с радостью принесу им в жертву это зрелище навсегда. Я – Вампир Лестат!»

Задержавшись у стойки в гостинице, Дэвид сообщил, что мы находимся в кафе, и оставил указание передать нам немедленно любые материалы, которые придут по факсу.

Потом мы устроились за тихим, покрытым белой скатертью столиком в углу просторной старомодной комнаты с расписным потолком и белыми шелковыми гардинами и приступили к поглощению обильного новоорлеанского завтрака, состоящего из яиц, бисквитов, жареного мяса, подливки и густой маслянистой овсянки.

Я не мог не признать, что ситуация с пищей улучшалась по мере продвижения на юг. Я также научился лучше есть, уже не так давился и не царапал язык о зубы. Густой, похожий на сироп кофе моего родного города был близок к совершенству. А за десерт в виде жареных в сахаре бананов любой разумный смертный встал бы на колени.