Касательно прав духовной власти, начинает автор, истина лежит посредине между двумя заблуждениями. Ересь вальдийцев состояла в том, что они отрицали собственность у духовенства, а потому утверждали, что со времени папы Сильвестра церковь перестала быть истинною церковью Божьею. Противоположное заблуждение заключается в том, что папе приписывается право собственности даже над светским имуществом князей, совокупно с правом суда, на том основании, что папа имеет власть непосредственно от Бога, а светские князья получают ее от папы. Истина же состоит в том, что право собственности не противоречит существу духовной власти, но получается последнею от князей как дар благочестия.
Чтобы дойти до настоящего решения вопроса, надобно прежде всего определить: что есть царство и что священство?
Царство, говорит Иоанн Парижский, следуя аристотелеву определению государства, есть правление совершенного общества, устроенное для общего блага одним лицом (Regnum est regimen multitudinis perfectae, ad commune bonum ordinatum ab uno). Оно происходит и от права естественного, и от права народов. Человек по своей природе — животное политическое, которому необходимо жить в обществе, имеющем все для себя нужное. Но всякое общество распадается, если оно не устраивается для общего блага человеком, имеющим в виду эту цель. Личные стремления разъединяют людей, общее начало их связывает, поэтому кроме того, что движет каждого к собственной пользе, необходимо нечто, движущее всех к общему благу. Таково правительство, которое лучше вручить одному добродетельному, нежели многим. Преимущества царской власти состоят в следующем: 1) в ней более силы, нежели в других образах правления, вследствие большего сосредоточения добродетели. 2) Она лучше охраняет единство и мир, которые составляют главную цель общества. 3) У одного лица, возвышающегося над всеми, менее частных интересов, а потому более внимания к общему благу, нежели у многих. 4) Монархия подражает существующему в природе порядку, где множество всегда сводится к единству; так, например, в человеческом теле господствует голова, у пчел — один царь, у стаи журавлей бывает один предводитель. Коренясь в естественном праве, монархия устанавливается и правом народов (jure gentium). Первоначально люди жили врозь, наподобие зверей. Более разумные из них, видя несовершенство такого состояния, уговорили их соединиться в общества и подчиниться одному начальнику. Эти строители государств связали людей законами, которые и называются правом народов.
Это изложение, очевидно, подходит весьма близко к началу трактата о правлении князей. Автор следует Фоме Аквинскому и в разноречии насчет наилучшего образа правления. Выставив превосходство царской власти над всякою другою, он в другом месте высказывается иначе. Опровергая доводы защитников папства, он говорит, что хотя царское правление лучше всякого другого чистого, но еще лучше правление, смешанное из трех, в котором все принимают участие. Этим устройством сохраняется доля народа в верховной власти, а потому граждане более к нему привязаны. Притом царство легко переходит в тиранию, от властвующего лица требуется здесь слишком высокая добродетель[156].
Таковы существо и цель царской власти. Но человеческие общества устраиваются не только в виду естественного блага, т. е. добродетельной жизни, а также и для сверхъестественной цели, для жизни вечной. И здесь необходим единый правитель, который бы руководил общество к этой цели. Если бы она могла достигаться посредством естественной добродетели, то руководство и здесь принадлежало бы князьям; но так как она достигается не иначе, как с помощью божественной силы, благодати, то руководство людей на этом пути может принадлежать единственно божественной власти. Поэтому главою церкви может быть только человек, который вместе и Бог, т. е. Христос. Средства, которыми он действует, суть таинства, сообщающие людям благодать. Но так как сам Христос не присутствует в церкви телесно, то необходимы лица, исполняющие вместо него эту должность. Таковы священники. Отсюда следующее определение священства: священство есть духовная власть, данная служителям церкви от Христа для сообщения таинств верующим.
Этим точнейшим определением должности священника прямо отсекаются безмерные притязания на владычество, истекающие из начала конечной цели. Сверхъестественная цель достигается сверхъестественными средствами, совершением таинств; следовательно, священнослужитель имеет право единственно на то, что нужно для совершения таинств, и ни на что другое. Мы видим здесь начало ограничения круга деятельности духовенства чисто религиозною областью, воззрение, которое в новое время сделалось господствующим.
Автор сравнивает далее обе власти и находит между ними во многих отношениях существенную разницу. Духовная власть вся завершается в едином правителе, ибо церковь составляет одно тело, один союз верующих. Как в отдельных округах глава управления — епископ, так и вся церковь имеет единого главу — папу, преемника Петра, которому Христос сказал: «…паси овцы моя». Таким образом, здесь единство проистекает из божественного установления. В светском обществе, напротив, нет такого единства, и люди не стремятся к нему, ни в силу природного влечения, ни по божественному закону. Причины этого различия заключаются в следующем: 1) люди вообще более различаются в материальном отношении, нежели в духовном, ибо тела разделяют их, души же в своей совокупности образуют один род человеческий. 2) Для духовного владычества над всею землею может быть установлен один правитель; для материального одно лицо недостаточно, ибо материальный меч передается и действует на дальнем пространстве с большим трудом, нежели слово. 3) Светские имущества разделены между людьми и присвоены каждому в собственность, а потому не нуждаются в общем правителе, тогда как церковные присвоены всей церкви, следовательно, общие. 4) Церковь требует сохранения единства веры во всем союзе; светские же общества могут иметь различные образы жизни и разнообразные государственные устройства, по различию климатов, стран и состоянию людей: то, что нужно для одного, не требуется для другого.
Здесь в первый раз мы встречаем самые сильные и убедительные доводы против средневековой теории всемирной монархии. Защитники королей отвергают императорскую власть во имя особенностей каждого народа, доказывая вместе с тем несостоятельность самой идеи всемирной империи.
Продолжая сравнение властей, Иоанн Парижский говорит, что по времени царство предшествует священству, но последнее выше достоинством, так как вообще позднейшее есть совершеннейшее, и цель выше того, что ведет к цели. Лицезрение Бога, которое есть цель священства, гораздо выше добродетельной жизни, составляющей цель монархии. Однако если первое выше последней достоинством, то из этого не следует, чтобы оно было выше во всем. Напротив, в некоторых отношениях царская власть выше, именно в управлении светскими делами. Ибо она не устанавливается церковного властью, но обе происходят непосредственно от Бога. Это можно доказать примером: медик врачует тело, а учитель словесности просвещает душу; но из этого не следует, что медик подчиняется учителю, хотя должность последнего гораздо благороднее. Как тот, так и другой, назначаются непосредственно отцом семейства, и оба остаются независимы друг от друга. Точно так же свинец достоинством ниже золота, но не происходит от последнего. В другом месте, опровергая теорию конечной цели, автор употребляет еще другое сравнение: должность аптекаря состоит в приготовлении средств, нужных для медика, а между тем медик не назначает и не отставляет аптекаря, а только указывает ему, какие нужно делать лекарства; назначение же и увольнение обоих принадлежит общему правителю.
Впрочем, употребляя сравнение с медиком и учителем, автор не думает утверждать, что князю принадлежит единственно забота о теле, а папе — попечение о душе. Напротив, он опровергает этот довод защитников папства, доказывая, что власть князя распространяется и на душу, ибо цель ее — добродетельная жизнь. Эта цель достигается естественным путем, совершенно независимо от духовной власти, которая направляет человека к добродетели сверхъестественной или богословской[157]. Мы видим, как учение Аристотеля, которое прежде находилось в противоречии с признанным дотоле воззрением Католической церкви, наконец берет верх над последним.
