Отсюда возникает стремление разделить точнее эти две сферы, определив, что принадлежит к одной и что к другой. Противоположности остаются рядом, но уже не связанные общими началами, а отчасти исключая, отчасти восполняя друг друга. Разум идет своим путем; вера остается в высшей области и действует там, где разум недостаточен. Эта точка зрения представляете начало отделения светской науки от богословия; но вместе с тем схоластика склоняется к падению, ибо схоластика была не что иное, как попытка привести к общим началам всю совокупность знания, как светского, так и духовного.
С противоположением двух областей, из которых каждая имеет свой источник познания, является снова противоположность номинализма и реализма. Номинализм, который в первую эпоху, на почве натуралистических понятий, не мог противостоять реализму и который затем был поглощен спиритуализмом, теперь, с помощью идеализма, возникает снова, отмежевывая себе всю область естественного знания. Борьба его с реализмом возгорается с новою силою. Но теперь уже роли переменились. Номиналистами являются искренние приверженцы церковного учения, которые стараются оградить догматы от притязаний разума, утверждая, что разум ограничивается познанием явлений и не в состоянии понимать высших истин. Реалистами, напротив, были еретики, как Виклеф и Гус, которые, отстаивая действительность общих начал, вместе с тем защищали право разума на высшее познание. Это учение отвергалось католиками, ибо идеальный реализм вел к совершенно иным понятиям о церкви, нежели те, которые господствовали у католических богословов.
Однако и новые номиналисты далеко ушли от прежних понятий о владычестве церкви над гражданским миром. Их воззрение вытекло также из идеализма; следовательно, они должны были признавать самостоятельность светской области. Вместо того чтобы расширять ведомство духовной власти во имя требований высшего порядка и полного единства человеческого общества, они старались и в политике разграничить обе области, определив точнее, что должно принадлежать той и другой. А это прямо шло наперекор притязаниям пап. Поэтому номиналисты, несмотря на свою приверженность к церковному учению, явились ревностными защитниками светской власти.
Главным представителем этого направления, развившегося из системы Дунса Скота, был ученик последнего, знаменитый схоластический боец на поприще богословском и политическом, Вильгельм Оккам. Он один из первых возвратился к номинализму, утверждая, что единственный путь естественного познания есть опыт, все же остальное — дело веры и дается Откровением. Разделяя эти две области, он устремил главное свое внимание на различия; от него позднейшая схоластика заимствовала этот прием, который она довела до нелепой крайности. Тот же метод он прилагал и к политическим вопросам. Он старался разграничить церковь и государство, предоставляя духовной власти чисто религиозные дела и сосредоточивая все мирские в руках светской. Общею же связью обеих служило у него начало пользы, во имя которого каждая из двух властей может при случае восполнять другую. При таком направлении Оккам явился самым сильным противником пап. В XIV веке у римского престола не было более опасного врага.
Спор возник по поводу столкновения папы с францисканцами. Нищенствующий орден францисканцев был основан на отречении от собственности и вообще от земных благ. Этот идеал христианской жизни они противопоставили стремлению пап подчинить себе всю светскую область во имя конечной цели. Они указывали на то, что духовное совершенство, по христианскому учению, состоит не в возможно большем единстве земной жизни, а, напротив, в отрешении от всего земного. Собор францисканцев в Париже постановил, что отречение от всякой собственности, как частной, так и общей, есть заслуга перед Богом, и что Христос и апостолы, показывая путь к совершенству, учили тому словом и примером. Это постановление было объявлено еретическим папою Иоанном XXII, который утверждал, напротив, что ни Христос, ни апостолы такого примера не подавали, и что необходимое для человеческой жизни пользование вещами не может быть отделено от собственности. На это глава францисканского ордена, Михаил Цезенский, апеллировал к вселенскому собору, что со времени Филиппа Красивого вошло в обычай. Папа со своей стороны отвечал статутом «Quia vir reprobus Michael de Cesena» (Так как муж нечестивый, Михаил Цезенский), в котором осуждалось францисканское учение. Непокорные монахи были призваны к суду.
Михаил Цезенский, однако, не унялся, он написал опровержение статута и назвал учение папы еретическим. В доказательство, что Христос советовал отречение от всякой собственности, он ссылался на известный текст: «…аще хощешь совершен быти, иди, продаждь имение и даждь нищим». Следовательно, заключал он, если бы сам Христос не отрекся от всякой собственности, то он не был бы совершен. И если даже сохранение одного имения несовместно с христианским совершенством, то тем более несогласно с ним всемирное владычество. Что Христос действительно сам ничего не имел, видно далее из слов его, что Сын человеческий не имеет где преклонить голову (Мф. 8:10). Притом он велел воздавать кесарю кесарево; следовательно, он не считал себя всемирным владыкою. Христос предписал и апостолам отречение от всякой собственности, ибо он сказал им: «…всяк от вас, иже не отрегется от всего своего имения, не может быти мой угеник» (Лк. 14: 33). Поэтому и апостолы прямо говорят, что они не имеют ничего своего: «…се мы оставихом вся и вслед тебе идохом» (Мф. 19: 27). О первых христианах в Деяниях апостольских сказано, что они не имели частной собственности. Наконец, правила монашествующих, одобренные церковью, воспрещают им как частную, так и общую собственность, поставляя в этом идеал христианского совершенства. Если же папа утверждает, что пользование вещами не может быть отделено от собственности, то это противоречит как Св. Писанию, в котором говорится, что Христос и апостолы не имели ничего своего, хотя у них были вещи в употреблении, так и правилам монашествующих орденов[161].
Осужденные папою францисканцы бежали под покровительство императора Людовика Баварского, который в это время также ссорился с папою. В числе беглецов находился и Вильгельм Оккам, который сказал императору: «…защищай меня мечом, я буду защищать тебя пером». Действительно, он по поводу этой распри написал несколько полновесных трактатов, в которых до тончайших подробностей разбирались как спор папы с францисканцами, так и отношения папской власти к императорской.
Эти трактаты представляют образец полемических приемов позднейшей схоластики. Автор большею частью даже не высказывает своего собственного заключения, но обыкновенно излагает сначала целый ряд мнений, с доказательствами, на которые они опираются, затем возражения; потом он опровергает эти возражения, затем возражает на сами опровержения, и т. д. Второстепенные вопросы переплетаются с главными, и все вместе представляет лабиринт, сквозь который нелегко продраться. Однако при внимательном чтении можно ясно проследить мысль знаменитого схоластика.
Первый трактат, 1326 г., носит заглавие «Восемь вопросов о власти и сане пап» (Octo quaestiones super potestate ac dignitate papali)[162]. Автор прежде всего задает себе следующий вопрос: до такой ли степени власть светская и духовная противоположны, что не могут совмещаться в одном лице? На это, говорит Оккам, могут быть разные ответы. Первый тот, что они друг друга исключают. Второй, что они не только могут совпадать, но и действительно совпадают в лице папы. Основанием последнего служат известные доводы защитников папства. Наконец, третье мнение, среднее между противоположными, состоит в том, что они по природе своей могут совмещаться, но в действительности не совмещаются в одном лице. Существующая между ними противоположность не более противоположности души и тела, которые однако находятся в одном человеке. Из предметов, составляющих виды одного рода, добродетели умственные и нравственные также существуют в одном лице. В действиях светской власти нет ничего такого, что бы противоречило власти духовной, ибо даже суд над преступниками может принадлежать последней в случае бездействия князя. Несмотря на то, эти две власти не совпадают в одном лице, не по природе вещей, а по установлению Бога. Так бывает по крайней мере в обыкновенном порядке (regulariter), ибо при случае (casu-aliter) духовная власть может вступаться и в светские дела.
