Утро выдалось! Не утро, а конфетка. Планета не часто их баловала чистым небом — не позволяла мечтательно пялиться туда, куда бы им вздумалось смыться. В том, что вскоре им это будет по зубам, девчонки ничуть не сомневались. Вон Акери же удрала из дома, и ничего, не рассыпалась. Пусть не удрала, а была похищена в самом мелодраматичном ключе — какая разница? Она транспортабельна, и родная планета Кунитаоши не воспротивилась её турне по заграницам — разглагольствовала Бинка, шуруя в битком набитой сковороде деревянной лопаткой. Гранка лениво кивала, подперев щёку рукой. Она пялилась на солнечного зайчика, что притаился в уголке у висящей напротив полки с посудой. Заяц отдыхал — Бинка вконец уморила его своей зеркальной крышкой: то закроет, то откроет, туда-сюда, туда-сюда.

Скрипнула входная дверь. По общественной гостиной Таноля что-то прошуршало. Гранка повернулась к кухонной двери — в проёме мялась Акери. Будто холопка из старинного романа, притащившая барыне на ежедневную порку свою многострадальную задницу.

— Нагулялась? — добродушно проворчала Бинка, утерев рукой лоб, припорошённый специями. — Ноги вытирай, шлёндра непутевая.

Она успела не только изгваздать вымытые бабами-опекуншами полы, но и подтереть за собой. И теперь мокрая тряпка у порога обещала всякому неучтивому поругателю её трудов поцелуй в бесстыжую рожу. Акери тщательно пошкрябала подошвами мокасин о тряпку, и скользнула за стол. Как и сами берры, всё их барахло имело склонность к самоочищению — верней к непромокаемости и незапятнанности. Но Бинка туго привыкала к столь вопиющему попранию законов природы. И по-крестьянски свирепо блюла даже ничем не поруганную чистоту. Гранка насмешливо фыркнула, уставилась на зеленушку и ласково осведомилась:

— Есть будешь? Или тебя твой хахаль уже накормил?

— Хахаль? — наморщила лобик Акери, припоминая, знает она это слово, или с образованием у неё всё ещё туго.

— Ты, небось, Рига-то ещё не видала? — помогла ей Бинка и плюхнула шкворчащую сковороду на стол.

Открыла крышку, и завтрак зазывно пухнул вверх ароматным паром.

— Вкусно, — обрадовалась Акери, моментально оказалась рядом и слизнула с ложки в руках поварихи комочек каши: — Травки полезные.

— Ты зубы-то не заговаривай, — хмыкнула Гранка, могучей рукой пластая свежий хлеб. — Ешь, давай.

Акери послушно приземлилась на лавку. Вытащила из деревянного лоточка детскую ложку — иная в её клювик не лезла — и приготовилась к празднику. Зная её плепорцию, Бинка поставила перед ней миску со скудной горсткой духмяной каши с мясом. Села рядом, умильно любуясь замелькавшей ложкой. И тут не как у людей: нет, чтоб черпать по полной, так эта убогая цепляла кончиком ложки самую малость: не ела, а клевала. Жёлтые глазки светились нежной благодарностью, отчего у чувствительной славянки цвело и пело на душе: прочие-то подобной умильностью от её стряпни не проникались. А от их банальной благодарности нигде не щекотало.

— Шевелись, — грозно предупредила Бинка, подсунув ей кусок хлеба. — Лопай скорей. Интересно ж узнать, как ты так исхитряешься: залезла с Ригом в постель, а вылезла из дерева?

— Да нет же, всё не так, — удивилась явной нелогичности вопроса Ари, застряв с поднесённой ко рту ложкой.

— Да ну?! — Бинка в придурковатом изумлении вскинула брови. — Всё ещё диковинней? Неужто он к тебе в дерево залез? А там вы разминулись. Оттого-то он спозаранку и припёрся тебя разыскивать. Позавчера. А после два дня бродил злой, как собака.

— Оставь её, — усмехаясь, велела Гранка. — Дай ребёнку спокойно поесть. После о деревянную головушку зубки поточим.

— Вы шутите, — определилась с происходящим Акери и продолжила завтрак.

— Умнеет на глазах, — вздохнула Наруга, нарисовавшись в дверном проёме.

Она прошла к столу и плюхнулась на лавку рядом с Бинкой. Оглядела древесного духа из сказки, о которого за прошедший месяц стёрли языки все поселковые бабы. Уж такого наплели, нагородили, что уши вяли. Да ещё и цеплялись к нескольким очевидцам нырка дриады в дерево. Тут у них не большой мир: в морду не дашь — бежать после некуда. И несколько охотников — злосчастных свидетелей выкрутасов Акери — терпели бабье любопытство до зубовного хруста. А Джаред тренировался в эпитетах, что однажды обрушит на зелёную голову одной бессовестной заразы.

— Вкусно, — наконец-то, закончила издеваться Ари, отставила миску и обернулась к стряпухе: — Пусть твой Бог тебя наградит.

— А и пускай, кто ж ему препятствует? — благодушно дозволила Гранка. — Только бы поторопился. А то Бинка не доживёт, покуда он прочухается. Разве ты пред ними похлопочешь.

Бинка шикнула на богохульницу и демонстративно покинула стол.

— Я? — вытаращилась на Гранку легковерная инопланетянка.

— А что? — та дурашливо округлила глаза. — Ты у нас и сама теперь в богах обретаешься. Причислена к сонму: огульно и бесповоротно.

— Завязывай, — буркнула Наруга. — Над убогой изгаляешься. Бин, плесни-ка мне чайку. А ты, подруга, давай, не томи: свершилось? Принял тебя местный лес? — тут она не выдержала, хмыкнула и поделилась с Гранкой: — Если бы в меня постоянно залазили, я бы повесилась

— Принял. Хотя и неохотно, — пожаловалась Ари, печально собрав в кучу бровки. — Но, я буду стараться. Пока не получу право на полное слияние.

— Час от часу не легче, — ставя перед Наругой кружку с чаем, вздохнула Бинка и шлепнулась на крякнувшую лавку: — Какого рожна тебе неймётся? Чо тебе в мандаринах не живётся? Или в медведях. Гляди, доведут тебя твои деревяшки. Всю кровушку повысосут.

— Повысосут? — опешила Акери.

— Давай, напугай её хорошенько, — поздравила драматическую предсказательницу Наруга. — Она оттуда вообще перестанет вылезать. Да, оранжерейная ты наша?

— Ты о чём? — окончательно растерялась Акери.

— О моих коренных зубах! — вдруг рассердилась Наруга. — Ты у нас, конечно, с приветом, но не идиотка же.

— Ты о Ригбере, — сообразила иногда донельзя тугодумная Ари. — А что с ним?

Три умные, прожжённые бабы переглянулись и расписались в бессилии. Ругаться бесполезно. Увещевать этот природный феномен — как попытаться создать против неё коалицию с её же кедром. Разве что сунуть паразитку прямиком в этот стол — тоже ведь дерево. А какая масса преимуществ! И на глазах, и Нутбер перестанет их доставать за нерадивость в деле присмотра за неуловимой, как ртуть, Ари.

Тут во входную дверь чем-то садануло. Встречать гостей никто не пошёл: весь Таноль знал, что в этот дом можно и днём, и ночью, и по приглашению, и когда заблагорассудится — не заперто. В кухню влетел загорелый белоголовый подросток с вытаращенными глазами. Мигом отыскав глазами желтоглазую фею, он вывалил жуткую новость о чёрной лихорадке. Дескать, та завелась нынче в доме Кривых, что на верхней улице. Не в том, где пять лет назад тётка Кристина учинила пожар. А в том, где прошлым летом дед Михайла с сынами нажрались и порубили в капусту все лавки.

Казнь зеленушки пришлось отложить. Славянки разом скуксились, будто пришибленные одной дубиной в оба лба. Наруга тоже как-то обмякла. Загадочная болезнь под названием чёрная лихорадка, какой хочешь, настрой похерит: что лирический, что героический. Даже Акери провожать не пошли. Едва она ушла, достали бутылку и принялись топить в водке непотопляемое.

Акери семенила по улице на западный край, и размышляла о людях с их непонятной логикой. Уж больно она у них многолика. Вот её подруги довольны, что перестали быть людьми, и при этом мечтают о женском счастье. Спрашивала их: как одно вписывается в другое? Кто-то посмеялся. Кто-то сердился, что к ним пристают со всякими пустяковыми вопросами. Акери не слишком хорошо знала людей прежде. До переезда во дворец мужа, она безвылазно жила на острове крохотного могущественного народа Ари. Ей, конечно, объясняли, кто такие люди, и чем Ари от них отличаются. Но те поучения казались какими-то сказками. Зачастую неправдоподобными, ибо парадоксальность людей не ведала границ разумного. Во дворце ей не слишком везло с изучением тех, кто там жил: жену царевича почти никуда не выпускали. Занимали каждый её день всякой чепухой.