Найденов рассмеялся:

— He предполагал услышать о любви в этой дыре, да еще от такой свободной девушки.

— Почему?

— Потому что у нас в Союзе считают, что любовь придумали русские, чтобы не платить деньги.

— За деньги совсем другое дело, — не поняла Ана, — за деньги значит работа, профессия. Ты таких любишь?

Найденов озадаченно замолчал. А действительно, каких он любит?

Пожалуй, всяких. Хотя нет. Если бы всяких, так они бы у него были... Поэтому сказал Ане просто и честно:

— У меня никаких нет.

— Вообще?!

— Нет. Дома осталась жена. Но причина не в ней, во мне.

Найденов неожиданно задумался, вспомнил Тамару, свое безразличие к ней, спокойное лежание вдвоем. Иногда он уходил на службу, даже не взглянув на еще спящую жену. Но об этом говорить глупо. Найденов внимательно посмотрел на Ану.

— Сегодня я впервые почувствовал себя рядом с женщиной.

— Тебе так мало надо?

— Достаточно.

Ана встала, обошла майора, рассматривая его с интересом и без ехидства. Даже поправила снова съехавшую рубашку. Потом по-детски села перед майором на корточки и заглянула ему в глаза.

— Я со многими пробовала. Это бессмысленно... Наверное, со мной что-то не так... Я никогда не любила... А ты?

— И я.

— Странно. Живем на разных материках, видим сны на разных языках, ничего не знаем друг о друге, и оба без любви.

— Можно я поцелую твою руку?

— Целуй.

Он долго, легко касаясь губами, целовал ее кисть, запястье, потом ладонь, пальцы. Рука была теплая и отзывчивая.

— Хватит, — Ана отстранилась. — Мне казалось, ты другой.

— Какой?

— Разговорчивый и напористый.

— Нужно было быть таким?

— Не знаю, — Ана провела языком по ладони, которую он только что целовал. — Но я бы тебя выгнала.

— А так?

— А так ты сам уйдешь...

Грех было не воспользоваться этим предложением. Следовало побыстрее ретироваться. Найденов оказался не готов к встрече с такой женщиной, и нужно было честно себе в этом признаться. Он встал и грустно, как люди, уезжающие навсегда, попрощался. Ана близко Подошла к нему. Казалось, минута — и она положит голову ему на плечо, но этого не произошло.

— Если захочешь меня увидеть, мы встретимся снова, — сказала она и быстро ушла на кухню.

— Стерва! — в сердцах крикнул Найденов и проснулся. На соседней кровати храпел подполковник. За окном раздавались команды вечерней проверки.

Подъезжая к госпиталю, генерал Панов посматривал по сторонам триумфатором. В Женьке он не сомневался. Девушка разумная, сразу сообразит что к чему. Втроем они важно подошли к кабинету. В коридоре никого не было.

Выздоровели все, что ли, подумал генерал, не подозревая о распоряжении Емельянова закрыть прием на два часа «в связи с инвентаризацией». Емельянов постучал в дверь с надписью «Физиокабинет». Открыла Женька. С напряженной улыбкой поздоровалась и уставилась на Светлану Романовну. Генерал прошелся по кабинету.

— Это моя жена, Светлана Романовна. Что-то сегодня с головой ее не в порядке. Думаю, давление. Вы, голубушка, измерьте на всякий случай.

Светлана Романовна покорно повиновалась. Женька дрожащими руками никак не могла соединить резиновые трубки.

— Он здесь? — спросил генерал.

— Да, — выдавила из себя Женька.

Емельянов зашел за высокую белую ширму, произнес несколько слов по-португальски и по-испански. Вышел из-за нее с полковником Санчесом. Генерал победоносно зыркнул на Светлану Романовну.

— Всегда рад вас видеть, камарад генерал, — широко улыбаясь, Санчес протянул слишком длинную для его небольшого роста руку с тонкой бледно-коричневой, в розовых пятнах, кистью. Генерал пожал ее, неприятно ощутив влажность ладони.

— Подождите немного, начнем через несколько минут. Медсестра разберется с моей женой, ее что-то беспокоит.

Это было сказано больше для Женьки. Но Санчес, за годы общения с русскими выучивший язык, заверил генерала, что здоровье его супруги превыше всех мужских проблем и, если нужно, он готов зайти попозже.

— Останьтесь, — осадил его генерал и направился к жене.

Воспользовавшись паузой, Санчес подошел к Емельянову и тихо начал разговор по-испански. Емельянов удивленно вскинул брови, приложил палец к губам и кивнул в сторону Панова. Произошло, по сообщению Санчеса, невероятное. Час назад в кубинскую часть госпиталя был доставлен окровавленный, избитый советскими военными ангольский предприниматель Жоао Оливейра. У палаты, где он находился, кубинцы по его просьбе выставили автоматчика. Оливейра боится за свою жизнь и утверждает, что на него было совершено покушение. Его телохранители арестованы и находятся в полиции. У Оливейры среди кубинцев много хороших приятелей, и они не намерены безучастно наблюдать за расправой в дальнейшем.

Емельянов терялся в догадках. Неужели Панов настолько испугался информации, полученной от Оливейры, что приказал его убрать? Нет, невозможно!

Панов и террор?.. Емельянов посмотрел на согнувшуюся перед женой покатую спину шефа. А что? Сам он, разумеется, не способен, кишка тонка, но ради своего спокойствия на все решится. В любом случае — это глупость. Кому же теперь продавать вертолеты? Но ведь он не выходил из ванны и, судя по всему, решал какие-то семейные передряги. Значит, разведка? Только этого не хватало.

Свинцовая тяжесть медленно по позвоночнику начала спускаться под колени.

Емельянов испугался по-настоящему. Если разведка взялась за Оливейру, то дело раскрутят до конца. Жалко, что его не убили. Он с перепугу может заложить всех.

И в первую очередь Емельянова. Референт окончательно расстроился. Сообщать генералу или нет?

— Родриго, мы давно сотрудничаем, и, поверьте, покушение на Оливейру для меня Полная неожиданность. Как это произошло? Может, недоразумение?

— Отпадает. Он вышел от генерала и поехал в бар. Там за ним следили, и если бы не телохранители, которых Оливейра всегда таскает за собой, его просто убили бы. Какое уж тут недоразумение. К тому же, у советской стороны есть основания заткнуть рот Оливейре.

— Значит, он проболтался о визите к генералу?

— Камарад Емельянов, — натужно улыбнулся Санчес, — мы давно работаем вместе. И вы. И мы. И Оливейра. Нехорошо, когда с друзьями поступают подобным образом.

Женька закончила осмотр Светланы Романовны. Генеральша оказалась на редкость здоровой. Такой и посоветовать нечего. Генерал коротко распорядился, чтобы женщины покинули кабинет. «И прошу, проводите, пожалуйста, мою жену до машины», — не глядя на Женьку, добавил.

— Да, да, голубушка, — притворно улыбаясь, согласилась Светлана Романовна.

Как только они вышли из кабинета и оказались в небольшом холле, генеральша буквально толкнула Женьку в кресло.

— А теперь, сучка, слушай меня внимательно. То, что ты, молодая дура, залезла в генеральскую постель, меня удивляет. Хорошей службы захотелось. Решила, глядишь, клюнет старый хрен и еще, чего доброго, в жены произведет. Не надейся! Не выйдет! Я ему жизнь испорчу, а уж тебя, как половую тряпку выжму. Мне все известно. И то, что не постеснялась заявиться в мой дом.

Считай мое предупреждение первым и последним. И не вздумай пожаловаться на меня Панову или рассказать о нашем разговоре. Я тебя и под землей найду. У меня связи покрепче, чем у него. Учти!

Женька молчала, вжатая в кресло энергией и напором Светланы Романовны. Она, как только увидела Светлану Романовну, поняла, что неспроста заявилась мерить давление. Слишком откровенно и пристально ее разглядывала в упор генеральша. Но что в такой ситуации отвечать? Отрицать? Значит, еще больше злить эту кикимору. Просить прощения? Тогда она решит, что Женька сама соблазнила ее мужа. Оставалось самое простое. Женька заплакала и уже сквозь слезы громко принялась исповедоваться:

— Как я вам благодарна, наконец нашелся человек, сумевший положить конец моим мучениям... Да, ваш муж пытался приставать ко мне. Только до близости никогда не доходило. Но это неизбежно случилось бы... Мне трудно сопротивляться. Я здесь одна, и вся моя жизнь в его руках. Это подло, я знаю.