Нельзя добиться счастья таким образом... Я ночами не сплю, но раз вы узнали, скрывать дальше не имеет смысла. Я уже давно хотела написать рапорт замполиту или даже генералу Двинскому, но боялась последствий. А теперь, учитывая вашу поддержку, я найду в себе силы сделать это...

Слезы ручьями лились из глаз девушки, оставляя на халате крупные мокрые пятна.

После ее признания у Светланы Романовны действительно поднялось давление. Такого оборота она не ожидала. Девушка оказалась не простая.

— Ну, милочка, какие гадости вы говорите! — начала она, еще не сообразив, куда выруливать дальше. — Неужели генерал Панов сам принуждал вас к сожительству?

— Да...

— Быть такого не может. И не докажете!

— Спросят — докажу.

— Где спросят?

— В политотделе...

— Да кто ж вам позволит жаловаться?

— А как мне быть?

— Достаточно, что признались мне.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Но генерал узнает и разотрет меня в порошок.

— Он не узнает. Даю слово.

Светлана Романовна наклонилась к Женьке. Теперь она смотрела на медсестру, как на достойную противницу. Скандал с последствиями не входил в расчет генеральши. И девушка этим решила воспользоваться. Что ж, таким золушкам терять нечего. Им легче.

— Мы, женщины, всегда способны понять друг друга. Что бы ни случилось, я на вашей стороне. Генерал больше не будет к вам приставать. Я об этом позабочусь.

— Спасибо. Вы так добры ко мне, — улыбнулась сквозь слезы Женька.

А сама подумала: «Что генерал — сволочь, что его жена — такая же».

— Но и вы, милочка, будьте благоразумны. Не советую испытывать мои добрые чувства еще раз. Я могу быть уверена?

— Конечно. Мне бы дослужить спокойно свой срок, и больше никаких желаний. Там в России у меня никого нет. И денег нет.

— Сколько тебе осталось?

— Год и три месяца.

Генеральша невольно подумала: «Как же, буду я терпеть тебя еще полтора года...», но вслух с заботливой улыбкой успокоила девушку: «Обязательно дослужишь. Мой генерал не допустит несправедливости. Прощай».

Женька посмотрела вслед удалявшейся генеральше. На ее жилистые синеватые ноги на высоких каблуках, печатавшие каждый шаг. «Чтоб ты треснула, гадина!»

Генерал метался от стола к ширме. Он потерял всю свою напускную солидность и значительность. Его большое расплывающееся тело тяжело переваливалось, в то время как ноги пребывали в быстрых легких движениях.

Создавалось впечатление, что он разучивает какой-то замысловатый старинный танец. Панов не мог остановиться. То, что ему сообщил Емельянов, заставило генерала в который раз за сегодняшний день покрыться испариной.

— Это невозможно, невозможно... — повторял он, проходя мимо Санчеса. — Если бы его вела наша разведка, я был бы в курсе. Ах, черт, сколько раз приказывал, чтобы ко мне в дом не являлись всякие подозрительные личности.

Это, Емельянов, твоя накладка! Родриго, ты человек свой. Посуди, ну могу я при своем положении принимать дома какого-то Оливейру?

— Исключено, камарад генерал.

— Вот! А Емельянов думает иначе. В результате все насмарку.

— Значит, вопрос с вертолетами снимается? — спросил Емельянов.

— А ты как считаешь?

— Жалко. Такие деньги, — печально произнес референт.

— Если мне будет дозволено сказать, — начал не спеша Санчес, — то, судя по тому, что мне рассказал Емельянов, операцию с вертолетами следует готовить. Вдруг завтра выяснится, что тревога ложная?

— "Завтра выяснится", — передразнил его генерал. Он наконец остановился. Это означало, что овладел собой. — Говорите, было нападение русских на Оливейру? Вы что, товарищи, идиоты? Да? Если разведка решила убрать Оливейру, то почему руками наших офицеров? А потом, зачем его убивать, да еще при всех, в баре? Его же поначалу пытать надо в каком-нибудь укромном месте, а уж потом бесшумно придавить. Логично?

— А вы не допускаете мысли, что он пришел к вам после обработки в разведке? — явно нервничая, спросил Емельянов.

— Ты меня спрашиваешь? Это я тебя должен спросить! Но тогда он ценный свидетель, как же можно его убирать?

— Достаточно магнитофонной записи нашего разговора, — возразил Емельянов и вспомнил, что говорил в основном он. Генерал, наоборот, кричал, чтобы гнать Оливейру в шею. Зловещая тень трибунала нависла над его беззащитной головой.

Генерал уселся за Женькин стол и, машинально перебирая бумаги, обратился к кубинцу:

— Родриго, помнишь, когда раскручивалось дело о вашей наркомафии, я взял тебя под защиту?

— Помню, камарад генерал. Но должен заявить, что никакой наркомафии не было. Чистая фальсификация. Фидель испугался, поверив, будто в Анголе среди высшего командования зреет заговор, и разыграл версию с наркобизнесом.

— Да насрать мне на то, что думал Фидель. Если бы мы тебя не выдернули в Москву, посадили бы тебя лет на двадцать или и того хуже.

— Согласен, — нехотя признал правоту генерала Санчес.

— Поэтому пойдешь сейчас в палату к Оливейре, вытянешь из него все жилы, намотаешь на кулак и будешь мучить его до тех пор, пока не признается. А если что, накроешь подушкой, чтобы не мучился.

Даже при всей смуглости кожи кубинский полковник побледнел:

— Это невозможно, камарад. Я убиваю только в открытом бою.

— Ах ты, герой! А кто ж тогда спекулирует наркотиками, оружием, продуктами? Думаешь, тебя наше дело не коснется? Ошибаешься, голубчик. На тебя все и спихнем. Поэтому лучше давай дружить.

Кубинец бешено зыркнул глазами. Емельянов уже приготовился вовремя пресечь попытку Санчеса расправиться с Пановым. В это время зазвенел телефон.

Поначалу генерал не обратил на него внимания. Но телефон звенел не переставая.

В глазах Панова промелькнул испуг, он мотнул головой Емельянову: «Послушай».

Референт суетливо бросился к трубке. Слушал молча, потом прикрыл трубку рукой и обратился к Панову:

— Это полковник Проценко. Произошло ЧП, просит немедленно связаться с вами для доклада.

Генерал осторожно взял трубку.

Санчес подошел к Емельянову и шепнул: «Я не пойду убивать Оливейру». — «Подожди ты», — отмахнулся от него референт. Лицо генерала прояснялось. Наконец он сказал в трубку: «Я сам займусь этим делом», — и закончил разговор с Проценко.

— Ну что, товарищи идиоты? — откинувшись на спинку стула, Панов посмотрел на них зло и весело. — Что за хренотень вы позволили себе в моем присутствии?! Какое покушение? Какая разведка? Оливейре набил морду подполковник Рубцов! Он же покалечил и трех телохранителей.

— Один? — не веря услышанному, уточнил Санчес.

— Один. Этот может и не такое.

— За что? — поинтересовался Емельянов.

— Пьяная драка. Бабу не поделили. Молодец! Оливейре давно стоило морду начистить. Пусть знает: приехал заниматься делом — нечего по барам шастать и приключения искать, — радость переполняла пышное генеральское тело. — Ну, как будем перебрасывать вертолеты? Или от страха у вас языки в задницу ушли?

Первым пришел в себя Санчес. Он долго тряс генеральскую руку и поздравлял. Потом приступил к делу. Надел очки, достал карту Анголы и цветные фломастеры. Генерал посмотрел вопросительно на референта. Емельянов, приосанившись, изложил Санчесу суть намеченного плана. В операции будет задействовано четыре вертолета МИ-8. На них из Мавинги десант будет переброшен в установленное место на территории Национального парка. После этого экипажи вертолетов получат приказ двигаться с отрядом под командованием подполковника Рубцова. Возле вертолетов останется охрана из кубинских солдат. На самом же деле это должны быть летчики. Они и доставят вертолеты в пункт, указанный Оливейрой.

— А куда потом денутся мои летчики? — хмуро спросил Санчес.

— Твои проблемы, нам они не нужны, — отмахнулся Панов.

— В этом деле экипажи должны быть ваши, камарад генерал. Мои ребята не годятся. Иначе ничего не получится.