3 Читатель уже раз отмечал слово «критика». Получается: Ракитин с критикой, чёрт с критикой, Кант с критикой (с «Критикой чистого разума» и критической философией).
4 Читатель, конечно, не подумает, что герои романов такого художника, как Достоевский, абстрактны или схематичны. Но одно — их живая человечность, другое — их философский смысл. Они — идеи только в отношении их философского смысла. Однако их «человеческое» и их «философское» объединены в них с необычайно эмоциональной силой, и потребовался весьма скрупулезный анализ, чтобы этот их философский смысл выделить, отделяя читательский план романа (фабулу) от его авторского плана и подтекста. (См. также примеч. на с. 24 и 44.)
5 10, 121–122.
6 Таково распределение героев в авторском плане романа (плане подтекста), а не в читательском (фабульном) плане.
V. Поединок Тезиса и Антитезиса под личиной героев романа
1 Историко-литературные данные подтверждают это.
2 10, 157.
3 10, 185–186.
4 10, 150.
5 10, 156.
6 10, 178.
7 10, 179.
8 10, 106.
9 10, 179.
10 10, 106.
11 10, 102.
12 10, 106.
13 См.: 10, 106–107: «Брат Иван <…> таит идею. У Ивана Бога нет. У него идея».
14 Кант, 288.
15 Кант, 288. «Без конца» в немецком оригинале — ohne Ende.
16 10, 179.
VI. Иван Карамазов как герой Кантовых антиномий
1 Кант, 290.
2 Кант, 289.
3 9,295.
4 Ср.: Кант, 290: «Если он мало или ничего не понимает в этих вопросах…»
5 9,305.
6 Ср.: Кант, 288: «…если наша воля не свободна и душа так же делима и разрушима, как и материя…»
7 Госпожа Хохлакова имеет в виду слова Базарова, героя романа И.С.Тургенева «Отцы и дети».
8 9,73.
9 9,401.
VII. Вердиктбезвинывиноватым
1 9,306.
2 Кстати, выражение «естественный закон» есть и у Достоевского.
3 По мнению Канта, непримиримое противоречие произошло вследствие смешения двух планов — вневременного (мира умопостигаемых идей) и временного (мира явлений). Но если не смешивать два плана — вечного с преходящим, то свобода может, например, соединяться в одно и то же время без всякого противоречия в одном и том же акте с естественной необходимостью: так свободная фантазия человека может стимулировать его акт, обусловленный одновременно другими актами или условиями действительности. (Ср.: Кант, 326–327.)
4 Наряду с этим: одно — как выражение мира умопостигаемого, другое — как выражение мира опыта.
VIII. Чудовище «Необходимой Иллюзии разума» и ее жертвы как жертвы совести
1 9,306.
2 Кант, 202–203.
3 Выражение Гегеля о романтиках.
4 9,91–92.
5 9, 170–171.
6 9, 170.
7 10,171.
8 Кант, 291.
IX. Последний секрет чёрта, засекреченный и для самого чёрта
1 10,185
2 9,390.
3 10, 158–159.
4 9,328–329.
5 10, 186.
6 9,326.
7 9,328.
8 9,323.
9 9,299.
10 Кант, 329.
X. «Бездны» и «правды» романа
1 9, 138–139; 10, 174, 243.
2 9,365.
3 10, 178.
4 10,230.
5 10,232.
6 9,137.
7 10,243.
8 9, 138.
9 9, 139.
10 9,305.
11 Читатель, кстати, помнит, что Иван, будучи студентом, бегал по Москве и собирал «происшествия» — сплетни для газет и журналов, т. е. был хроникером. Таков второй план в сарказме Достоевского.
12 Символом этой земной извечной правды предстает библейский Иов — страдающий и вновь радующийся. В его судьбе усматривает Зосима тайну человеческой жизни.
13 Впрочем, даже Алеша признается, что и в нем живет карамазовщина, «две бездны» Мити, что он тоже Карамазов, но он на низшей ступени: «Я монах. <…> А я в Бога-то вот, может быть, и не верую» (9, 277).
XI. Рассекреченный секрет
1 Если Достоевский выставил такую тему, то это, пожалуй, мог быть сознательный выпад против того мыслителя, который, отвергая христианство, утверждал «царство человеческой любви» — выпад против Фейербаха.
2 «Все, что у вас есть, — есть и у нас». 10, 171.
3 Ассасины — мусульманская шиитская секта XI–XIII вв. в Персии и Сирии, ветвь исмаилитов. Ассасины обладали стройной централизованной организацией, члены которой были обязаны беспрекословно повиноваться. Получили мировую известность многочисленными террористическими актами. Девиз ассасинов: «Все позволено».
4 «Люди принимают всю эту комедию за нечто серьезное, даже при всем своем бесспорном уме. В этом их и трагедия», — говорит чёрт Ивану (10, 170).
5 9,73.
Поэтика и эстетика Гёльдерлина[106]
Не только для немецкой, но и для мировой поэзии и эстетики Фридрих Гёльдерлин — явление необычное. Необычным было и его воздействие на немецкую классическую философию, но слава пришла к нему поздно. До XX века какой-то неведомый, полуведомый Гёльдерлин числится в примечаниях к истории западноевропейской литературы — вообще как примечание к романтической школе в Германии — где-то там меж «Бурей и натиском», Клопштоком и романтиками, как-то путается в ногах Гёте и Шиллера, кажется — поэт, кажется — безумец, даже длительно безумец, чуть ли не в течение сорока лет, — и умер где-то там в примечаниях к большой исторической жизни, как маленькое примечание к жизни литературной, лет более ста назад. Так оценивала прежде Гёльдерлина история литературы, И вдруг поэту из примечаний воздается апофеоз. Фридрих Гёльдерлин национализируется, канонизируется, интернационализируется, переводится на все языки. Гёльлдерлин — мировой поэт.
Литературное наследие Гёльдерлина по количеству невелико, по значению огромно: книга стихов, лирический роман «Гиперион», трагедия «Смерть Эмпедокла», разрозненные фрагменты по эстетике — и повсюду, что бы Гёльдерлин ни писал, он всегда поэт и философ, всегда классик и романтик одновременно.
Гиперион и Гёльдерлин. Роман «Гиперион» — трагедийная идиллия: книга о восстании и крушении идеалов. Восстают не люди — восстают идеалы, одетые именами героев. Герои романа — Гиперион, Адамас, Алабанда, Диотима — вариации единого образа эстетического человека последней четверти XVITT в., героя-художника как зодчего нового мира. Новый мир — возрожденное эллинство, о котором мечтали не только Винкельман и Шиллер. Так утвердилась великолепная иллюзия о прекрасной Элладе, которую Гёльдерлин называл «первым человеком в мире». Возрождение Эллады, создание второго человека в мире — тема романа «Гипериона».
Тогда в Германии чудесно мечтали о новом высшем человечестве. Об этом гремело в воздухе. От рубежей Франции приносил эти мечты на восток ветер революции. Фихте проповедовал с кафедры новый героизм и, конечно, Гёльдерлин и его друзья — юноша Гегель и юноша Шеллинг — давно грезили об этом новом высшем человечестве. И весь гуманизм освящал традицией мечту, будто высший человек уже некогда был — человек-эллин, человек Ренессанса — и будет вновь. Таков и прометеев сверхчеловек у Гёте, и будущий титанический герой Байрона. Это героическое чаяние, как словесный символ, высказано романтической формулой: надо «стать над собой». И как раз в «Гиперионе» высказана она другом Гипериона Алабандой.
