– Это потому, что я лежал под огромной грудой тел, мертвых и умирающих. Я был весь в крови, грязи и моче, у меня был такой вид, что меня невозможно было узнать. Я и сам уже начал умирать, не от ран, они были не так уж и опасны, а от того ужаса, в котором я находился. И вдруг произошло нечто очень странное. Вместе с могильщиками, которые, как крысы, медленно стали заползать на поле, думая, что все кончилось и там не осталось никого, кто мог бы им помешать, появился человек, которого я сначала тоже принял за одного из них. У него была повозка, и он собирал тех, кто подавал хоть малейшие признаки жизни. Он увез нас, но не ограбил и никого не убил, нет, – он всех нас спрятал и стал лечить. Он вылечил всех, кто был способен выжить.

– Как странно. Он что, доктор?

– Нет, никакой он не доктор. Он – цыган с лицом, сморщенным и черным, как старый пергамент. Я не могу сказать, на чьей стороне он воевал, потому что он клал в свою повозку всех – и роялистов, и «круглоголовых». Он собирал травы и варил лекарства, которые его племя научилось делать много лет назад, передавая это искусству из поколения в поколение. А по ночам, когда мы все лежали в его хижине, он пел нам странные песни и играл на тонкой деревянной дудке. Странное создание, но я обязан ему своей жизнью.

– Ты говоришь, он играл на тонкой дудочке?

– Да, а что такое?

– У этого человека было странное имя, да?

Джоселин тихо рассмеялся, заставив закачаться причудливые тени:

– Да, его звали Дитч. Эмеральд Дитч.

– Здесь есть какая-то странная связь, – удивленно произнесла Николь. – Дело в том, что я встречалась с ним, когда мы были в Оксфорде, он тогда предсказывал судьбу тем, кто осмеливался посетить его уединенное жилище в Вулверкоте.

Муж с удивлением посмотрел на нее:

– Как это странно, что ты тоже встречала его. Ну и каковы же были его предсказания?

– Он и сказал, что я не захочу вернуться назад, – сонно ответила Николь, прижимаясь к Джоселину, чувствуя невероятную усталость.

– Назад, куда? – тихо спросил он.

– Просто назад, – пробормотала она и поцеловала его в щеку.

Утренний свет застал двух влюбленных, которые, хотя и были женаты уже почти три года, готовы были доказывать свою любовь снова и снова. Эта любовь началась с поцелуев, с поцелуев, которые длились вечно, которыми они покрывали тела друг друга. Потом Николь и Джоселин достали пузырек с розовым маслом и, раздевшись, начали нежно натирать им друг друга.

– Это так замечательно, я безумно хочу тебя, – прошептал Джоселин ей в ухо.

Она ничего не могла ответить, она просто прижала его к себе изо всех сил, сжимая пятками его бедра, пока он страстно входил в ее лоно, а потом лежал у нее на груди, изнемогая от наслаждения. Николь, однако, не была удовлетворена, она снова и снова ласкала и прижимала его к себе, молча требуя продолжения. И когда солнце полностью осветило комнату, проникая под полог огромной кровати, он снова вошел в нее, и, чувствуя всем своим существом, как в нее вливается его семя, она поняла, что никогда раньше не испытывала подобного блаженства.

– Это было просто бесподобно, – чуть слышно выдохнула она.

– Это было просто бесподобно, потому что ты – та женщина, которую я искал всю жизнь, – тихо произнес Джоселин и еще крепче прижал ее к себе.

Через два дня Карл Стюарт со своими верными генералами и лордом Дигби, скачущим рядом с ним, покинул Кингсвер Холл и отправился в Солсбери. В качестве подарка король разрешил Джоселину остаться на две недели дома, но строго настоял на том, чтобы милорд присоединился к нему и принцу Руперту в Дорсете в графстве Шерборн в начале октября.

– Молю Бога, чтобы вам хватило времени для того, чтобы насладиться обществом вашей жены, – сказал король на прощание.

– Это будут самые счастливые две недели в моей жизни, – ответил Джоселин. Джоселин и Николь долго стояли, махая вслед королевской процессии, а потом медленно вернулись в дом.

– Не слишком ли это долго для нас с тобой? – смеясь, спросила Николь.

– Я думаю, нет. Тем более что я хочу не только насладиться твоим обществом, но мне необходимо за это время сделать одно очень важное дело.

– Какое же?

– Изгнать из тебя дьявола.

– Какого дьявола? – удивилась Николь.

– Ты сама прекрасно знаешь, какого, дорогая. То, что ты называешь себя Николь, а не Арабелла, та странная ошибка при нашей первой встрече, когда ты сказала, что тебе около тридцати лет, потом ты ужасно кричишь по ночам, когда тебе снятся какие-то кошмары. Я даже прозвал тебя ведьмой, так как ты иногда знаешь, что произойдет в будущем. Теперь я намерен выяснить, почему с тобой это все происходит.

Она доверчиво посмотрела на него и взяла за руки, как бы стараясь предостеречь:

– Джоселин, я прошу тебя, не делай этого. Есть вещи, которые даже ты не сможешь понять, и я не перенесу, если это разрушит наши отношения.

– Но этого не может случиться, – ответил Джоселин, – единственная моя цель – помочь тебе. Я только хочу выяснить причину твоих ночных кошмаров и избавить тебя от них. Послушай, Николь, Арабелла, жена, в конце концов, мы живем в век, когда совершаются научные открытия, пусть даже сейчас этому мешает эта чертова война. Как ты можешь знать, что я что-то не смогу понять, что ты можешь меня чем-то удивить?

– Потому что я это знаю, – настойчиво повторила Николь, – оставь это, Джоселин. Из этого не выйдет ничего хорошего.

– Разреши мне самому решать, – не менее настойчиво произнес он и, взяв ее за локоть, слегка подтолкнул, заставив подняться по ступенькам, – и они оказались в лаборатории.

Комната была обставлена, как кабинет алхимика, на стенах висели полки, на которых стояло множество стеклянных и глиняных банок, в них были непонятные порошки, а в больших стеклянных колбах в жидкости плавали какие-то зародыши. Она увидела неведомые приборы, с подведенными к ним трубками и ретортами, похожие на примитивные перегонные аппараты. Посреди стола стояла большая ступа с делениями, а рядом – масляный примус и оловянная кастрюля. И еще там было много книг. Они лежали везде, даже на полу, многие были старинные, некоторые – в очень дорогих переплетах.