– Да нет. Ты безумнее самых безумных мечтателей. Но это безумие какое-то… милое. Мне нравится. И ты мне нравишься. Сделай мне одолжение, калон…

– Какое? – спросил Аристон.

– Ложись со мной. Я буду любить тебя так, словно только что познала любовь. Словно мы ее с тобой сами выдумали. Как… как твоя невеста. Робко, застенчиво, нежно и… ласково.

– Нет, – сказал Аристон. – Мне очень жаль.

– Тебе очень жаль?! Скажи, калон, сколько ты мне заплатишь за то, что НЕ сделаешь этого?

– Сколько хочешь. Пятьдесят драхм. Мину. Две.

– Две мины! Хорошо. Покажи.

Аристон вынул из кошелька две тяжелые серебряные монеты. В каждой было сто драхм. Он протянул деньги девушке.

Но Феорис неожиданно помотала головой:

– Нет! Оставь их себе! Засунь их себе в задницу! Хотя нет… ты… соверши на них жертвоприношение… в память о ней. На высоком алтаре перед Парфеноном. Чтобы боги сжалились над ее тенью и душой. Сделай это от моего имени. Хорошо, калон?

Аристон вдруг увидел, что она плачет.

– Феорис! – позвал он.

– Теперь ты можешь говорить, что нас было двое… Тех, кто тебя любил. Потому что я тоже люблю. Это ужасно. Наверно, я умру. Когда занимаешься таким ремеслом, не можешь себе позволить влюбляться. Но я… я влюбилась! Это танталовы муки, сизифов труд… Вот на что это похоже. Скажи… она была… девственницей, да?

– Да, – кивнул Аристон. – Она была посвящена Артемиде.

– Уходи! – воскликнула Феорис. – Отправляйся домой, калон!

– Но, Феорис…

– Этот здоровый бык сам найдет обратную дорогу. А я не вынесу… Не могу я смотреть на тебя и умирать от желания. Но что я в состоянии тебе предложить? Себя, такую потасканную, грязную? Афродита свидетельница, у меня была целая сотня мужчин. Нет, даже больше. Но сейчас я… я хочу…

– Что, Феорис?

– Хочу снова стать чистой. Невинной. Стать твоей. Твоей первой девушкой. А ты чтобы стал моим первым мужчиной. И последним. Навеки. Поэтому убирайся отсюда, калон! Иди! И больше не возвращайся!

– Феорис… – начал Аристон.

Но тут они услышали крики Таргелии. Аристон с Феорис переглянулись и одновременно повернули головы к двери. В комнату ворвалась Таргелия. Она была голая и везде: на ее плечах, груди, животе и бедрах – виднелись кровоточащие раны. На горле и плече были следы от укусов. Один глаз у нее распух и покраснел.

– Спасите меня! – кричала она. – Он… он сошел с ума!

Аристон схватил ее за руку и спрятал у себя за спиной как раз в тот момент, когда в дверь ворвался Орхомен с ножом. Он скалился от неистовой, демонической радости. Глаза его дико сверкали. Могучее тело сотрясалось от беззвучного смеха.

– Где она? – проревел он. – Дай мне до нее добраться, мальчишка! Я разрежу ее на мелкие кусочки и съем сырой. Это самая вкусная козочка, которую я…

Аристон не колебался ни секунды. Он взмахнул рукой и ударил Орхомена по лицу. В маленькой комнате пощечина прозвучала очень громко.

Орхомен затряс головой, словно бык, готовый ринуться в бой. Но потом его глаза прояснели. Он посмотрел на Аристона, на девушек, на нож в своей руке… Орхомен разжал сильные пальцы и выронил нож.

– Я выпил слишком много вина, – пробормотал он. – Хотя нет… Дело не в этом. Я пытался убежать с приисков. Они… они били меня по голове палицей. И с тех пор…

– Нет, это тоже ни при чем, – сказал Аристон.

– Наверно. Наверно, виновата жара. Вредные испарения. Темнота. Сильная боль. А может, дело во мне. Что-то во мне надломилось. Я… я убил там мальчика. Сначала обладал им, а потом убил. Сам не знаю почему. Тала больше нет. Ты убил его, ты, смазливый ублюдок-отцеубийца! Никто не может мне объяснить…

– Что? – спросил Аристон.

– Объяснить про зло, – сказал Орхомен.

– Пойдем, Орхомен, – вздохнул Аристон. – Пойдем домой. Тебе надо прилечь, отдохнуть.

– Нет, – заплетающимся языком возразил Орхомен. – Я должен извиниться. Извиниться перед этой маленькой дриадой. Перед этой лесной нимфой. Я ее обидел. Жестоко обидел. Мне очень жаль. И я хочу ей это доказать. Таргелия!

– Да… да, Орхомен? – пролепетала девушка.

– Выходи! Встань гордо, как царица! Вот так! Орхомен упал на колени и поцеловал ей ноги. Потом поднял правую ногу Таргелии и поставил на свою могучую, мускулистую шею. Повернув большую голову, он взглянул округлившимися глазами на ее обнаженное тело.

– Теперь я твой раб.

– О, вставай, вставай, дурень! – поморщился Аристон. Но Таргелия смотрела на высокого спартанца не отрываясь. Смотрела с трепетом и гордостью. И с какой-то…

нежностью.

– Оставь его, мой господин, – прошептала она. – Он больше не обидит меня. Правда… любимый?

– Могилой своего учителя Тала клянусь, что никогда не обижу тебя! – воскликнул Орхомен.

Феорис вопросительно поглядела на Аристона.

– Он не обидит ее, – подтвердил Аристон. – Он скорее умрет, чем нарушит эту клятву.

Через два месяца после тех событий Орхомен женился на Таргелии. Он смог это сделать, потому что она, как и он, была из метеков – чужеземкой, жившей в Афинах.

Расположившись подле приемного отца за свадебным столом, где налегали не на еду, а на вино, а затем выходили танцевать. Аристон захлебывался от бессильной ярости. Сперва он просто удивился, что Тимосфен принял приглашение, но потом, когда понял, почему отец это сделал – исключительно ради него, Аристона, ибо Орхомен был его лучшм другом, – ему стало не по себе. Ведь пир устраивался в доме Алкивиада, из-за которого и погиб Фебалид. Тимосфен наверняка не знал подробностей той чудовищной истории. Он, должно быть, полагал, что его сын сам вызвался править колесницей Алкивиада на состязании, завершившемся для него столь трагично. То, что Фебалид правил колесницей, было далеко не редкостью. Молодые афинские аристократы очень часто правили во время празднеств либо своими колесницами, либо колесницами друзей. Иногда кто-нибудь из них даже оказывался победителем, но это случалось лишь иногда.

Однако сейчас Аристон гневался по другому поводу. Он глядел на Орхомена, сидевшего возле невесты. Лицо друга выражало смущение.

– Еще бы! – пробормотал Аристон. – Пойти на такое! Во имя черного Аида, как он умудрился познакомиться с Алкивиадом, этим двуличным мерзавцем?

Тимосфен наклонился к приемному сыну. На его благородном, гордом лице была написана тревога.

– Что тебя гнетет, сын? – спросил он.

– Ничего, отец, – покачал головой Аристон. Но Алкивиад заметил, что они склонились друг к другу, и, словно танцор, легко вскочил на ноги. Он подошел к Аристону и Тимосфену и встал перед ними, покачиваясь. Его красивое, но уже потрепанное лицо осветилось лукавой улыбкой.

– Правда, моя маленькая сестренка очаровательна? – спросил он, сюсюкая. (Алкивиад всегда сюсюкал.)

– Очень, – сухо отозвался Аристон.

– Ты понимаешь, в чем дело, не так ли, благородный Тимосфен? – продолжал Алкивиад. – Моя двоюродная сестренка Таргелия – сирота, она из той моей родни, что живет на Лесбосе. Вот я и подумал, что как родственник должен устроить этот пир, дабы все могли оценить ее знатность и чистоту.

– Это, конечно, благородно с твоей стороны, – сдержанно произнес Тимосфен. Он не любил Алкивиада. Хотя Тимосфен не знал, насколько велика его ответственность за смерть Фебалида, ему все равно тяжело было видеть человека, который имел отношение к разразившемуся несчастью. Но даже если закрыть на это глаза, он и без того много слышал об извращенности Алкивиада, о его пороках и грехах. Человек, приходившийся племянником бессмертному законодателю Периклу, мог бы себя вести и поприличней. Из уважения к заслугам дяди, во имя чести семьи. С другой стороны, несколько старомодному Тимосфену казалось, что мужчина, наплодивший столько внебрачных детей, сколько Алкивиад, мог бы оставить в покое мальчиков.

– Ну, с твоим благородством мне не сравниться! – торжественно произнес Алкивиад. – Ибо если я заменил бедной Таргелии отца, которого она потеряла в раннем детстве, то ты…