Стёпа постоял так немного, а потом, словно решившись на что-то, отбросил прочь окурок, вынул из кармана пальто мобильный и направился в сторону машины. Уже садясь за руль и включая зажигание, бросил в трубку:

— Алё, Виталь, когда у вас состоится следующий заезд и где?

2 года назад

Глеб умел бить больно, в прямом смысле этого слова. Его удары никогда не оставляли синяков, но наносились метко и очень болезненно. А если он переусердствовал, то обычно бил по тем местам, синяки на которых можно было скрыть при помощи одежды.

Сейчас он наотмашь ударил по лицу, и из треснутой губы тут же засочилась кровь, капая на светлую блузку. Полина научилась терпеть побои молча, чтобы только не разбудить спящую в соседней комнате дочь. И пусть Марусю родила совсем не она, Поля относилась к четырёхлетней девочке, как мать.

— Подотри кровь, — раздался возле уха хриплый шёпот Глеба. Он схватил её за волосы, толкая от себя к стене.

Взгляд Полины заметался по спальне в поисках того, чем можно было промокнуть разбитую губу. Она не знала, можно ли ей идти в ванную, или её будут бить ещё.

— Я сказал, подотри кровь, — снова хрипло выдохнул Глеб, бросая Полине белоснежную рубашку, которую она купила совсем недавно.

Поля послушно прижала ткань к нижней губе, приседая на пол и ожидая того, что будет дальше.

Всего год назад она была самой счастливой женщиной на свете. Встретила чуткого, отзывчивого, нежного мужчину, который стал для неё всем. А маленькая Маруся, крошечная, светлоглазая и темноволосая, казалась настоящим ангелом. Она почти сразу стала называть Полю мамой, потому что ей так не хватало женского тепла. Мама Маруси умерла во время родов.

Первое время Полине казалось, что Глеб — само совершенство. Один воспитывал дочь, при этом не сдавался, не впадал в отчаяние и всё делал для малышки.

Всё рухнуло в одночасье, и Поля некоторое время не могла поверить, что это происходит с ней. Они с Глебом вместе вложились в открытие клуба в Купчино, и хоть большую часть денег и забот взяла на себя именно Полина, она не винила Глеба ни в чём. Он и так пережил многое на своём веку и, слава Богу, что вообще смог справиться с тем, что свалилось на его голову. Но первая же неудача, связанная с клубом, окончилась катастрофой.

Полина пришла домой очень поздно. Весь вечер почти до ночи решала вопросы, связанные с отказом одной известной группы выступать в их клубе. С юридической точки зрения всё было верно: причиной стали невыполненные условия, которые поставили музыканты, но Полина была на грани отчаяния. Клуб терял довольно внушительную сумму. А если учесть, что они с Глебом только-только открыли своё дело, любой провал бил по их карману нещадно.

Поля так безумно устала. Ей не хотелось ничего: только принять ванну, расслабиться, а потом пожаловаться любимому на то, как сильно она вымоталась.

Она распахнула входную дверь, и почти в то же мгновение ей на лицо упало что-то тяжёлое.

Оторопь. Вот то чувство, которое первым испытала Полина. А ещё непонимание, что стало причиной неприятных ощущений. Она не чувствовала боли, не ощущала ровным счётом ничего. Пока ей на лицо снова не упало что-то огромное, тяжёлое, неотвратимое.

Это бил Глеб, бил со злостью, яростью и безумием, которое светилось на дне его чёрных глаз.

— Сука! Ты всё испортила! — шипел он, нанося всё новые удары, от которых Поля пыталась хоть как-то укрыться.

Боли она не чувствовала и теперь. Только огромный шок. В голове метались вопросы: как послезавтра она покажется перед клиентами, если у неё всё лицо будет в синяках? Что она скажет завтра Марусе, когда та придёт ей пожелать доброго утра?

Потом Глеб перестал бить её, молча развернулся и пошёл в кабинет, а Полина поднялась с пола и поплелась в ванную комнату. Из неё словно разом вытряхнули всё нутро. Не было ни эмоций, ни чувств, ни даже страха.

И только мысли о дочери не позволили ей свихнуться в этот момент.

— Иди в ванную и приведи себя в порядок, губу замажь, — отдал равнодушный приказ Глеб, усаживаясь за компьютер и не глядя на Полю. — У нас сегодня встреча в ресторане с Кудрявцевым.

Полина откинула испорченную рубашку и пошла туда, куда сказал Глеб. Круговорот, в который она попала, был ужасающим, но она не могла ничего поделать. В центре всего её существования стояла Маруся, её дочь. Которая называла её мамой. И именно ради неё Поле нужно было терпеть всё то, что творил Глеб. Чувства, которые родились в её душе по отношению к чужому ребёнку, были настолько сильными, что не принимать их во внимание было невозможно.

Первое время ей казалось, что вот-вот всё закончится, что вернётся тот Глеб, которого она знала до того памятного вечера. Но шло время, а любой промах Полины он встречал с ещё большей злостью, чем то было раньше.

Поля вошла в ванную и заперла за собой дверь, опираясь на неё спиной и закусывая избитую губу до боли. Хотелось кричать, рыдать, устроить истерику, но она не могла: во-первых, разбудила бы ребёнка, а, во-вторых, через час у них встреча с заказчиком, и она просто не имеет права прийти на неё заплаканной.

Поля быстро умылась, постаралась аккуратно наложить макияж, чтобы не было видно, что её били, и стала переодеваться. Подняла руку, чтобы снять блузку и охнула от боли — прямо под грудью, на рёбрах красовался огромный кровоподтёк, который буквально на глазах наливался фиолетовым. Ругнувшись, Полина переоделась и через двадцать минут вышла, как ни в чём не бывало. Эту роль она успела выучить досконально и играла её на «ура».

— Моя жена займётся этим вопросом, — лениво протянул Глеб, затягиваясь сигаретой, а левую ладонь кладя сзади на шею Полине.

Создавалось впечатление, что он проявляет нежность, поглаживая Полю по затылку. Но это было не так: он до боли сжал её шею, заставляя Полю сцепить зубы, чтобы не застонать или не дёрнуться от его «объятий».

— Да, я уверена, что всё будет хорошо. — Полина пролистнула несколько страниц ежедневника, делая в нём запись. — Значит, 13 июня в 19.00? — уточнила она на всякий случай.

Кудрявцев кивнул, копируя жест Глеба и так же положив руку на затылок своей жены.

— Да, в 19.00 и ни минутой позже, — рассмеялся он, а Поля кривовато улыбнулась.

Опоздать с праздником для Кудрявцевых было бы в этом случае смерти подобно.

Когда Полина не смогла больше терпеть побои от Глеба, она приняла решение переехать и жить отдельно. Глеб отпустил её на удивление легко и просто. Был только один камень преткновения во всей этой ситуации — Поля больше не могла видеться с дочерью так часто, как это было, когда они жили вместе. Но Глеб не препятствовал их общению, хотя впоследствии, поняв, какое воздействие можно оказать на Полину при помощи дочки, часто использовал последнюю в своих целях, отменяя их встречи, когда Поля делала очередной промах в их совместном бизнесе. Будь то даже какая-то крошечная промашка, которая ровным счётом ничего не значила, для Глеба это был повод, чтобы лишний раз поиздеваться над ней, чем он и занимался.

Полина не раз ловила себя на мысли, что, должно быть, в ней есть изрядная доля мазохизма, раз она так просто даёт возможность творить над собой такое мужчине, которого уже ненавидит всей душой. Но она ничего не могла поделать с этим: на стороне Глеба были все права на ребёнка, и он мог в любой момент запретить им общаться вовсе. Тогда Поле никто бы не помог. А поэтому оставалось только одно: не делать промашек в бизнесе и терпеть, если всё же оступалась. Других возможностей у неё не было…

Наши дни

Полина вошла в дом и, что было сил, зашвырнула сумку подальше в угол прихожей.

— Чёрт, чёрт, чёрт! — ругалась она, безуспешно пытаясь снять сапоги и забыв расстегнуть на них застёжку «молнию».

Сегодня на ужине со Степаном её ожидал полнейший провал. Стёпа отказался уступить ей тот центр, что был так нужен Глебу, причём вцепился в возможность обретения этого помещения руками и ногами! Им что там — мёдом намазано? Ведь были места совсем не хуже этого центра, но и Глеб, и Стёпа вбили себе в голову, что им нужно именно это место, и ни один из них отступать не собирался. Только вот Глеб действовал руками Полины, а ей так хотелось послать всё ко всем чертям, и чтобы больше никто её не трогал.