Я постоял у двери — и легонько постучал; почти сразу мне ответили изнутри. Дверь открылась, в ней возникла тенью высокая фигура. Это была Лила — домоправительница Темпани и время от времени горничная Абигейл.

— А? Это ты там, что ли? — вопросила она обвинительным тоном. — Если ты явился за лошадьми, так они там, в конюшне.

Лила была девица крупная, сильная как бык и такая же грозная. Но все же она меня ждала. Провела в кухню и жестом пригласила к столу. Там стоял кувшин, и она налила мне в кружку эля. Потом подала пищу, двигаясь быстро и плавно. Я набросился на еду — голодный я был, как сын нищего, а пища была хороша. Да нет, не просто хороша — превосходна!

Она вышла в другую комнату и вернулась, неся с собой черный плащ, просторный и теплый, шляпу и шпагу, а еще пару пистолетов и мешок серебра.

— Это тебе потребуется. Питер Таллис дал мне знать.

Ошеломленный, я сумел только поблагодарить ее.

— Да ну тебя! — резко бросила она. А потом повернулась ко мне: — Как там моя молодая леди? Ты ее вообще хоть видел-то?

— Она в море, направляется в Америку, — сказал я, — куда и я надеюсь последовать за ней.

— Ты возьмешь меня с собой? — спросила она вдруг.

Я чуть не подавился, потом кое-как сглотнул.

— Что?.. Что ты сказала?

— Я говорю, ты должен взять меня в Америку. Не могу я оставаться тут, когда она где-то там, на другом конце света, терпит нужду неизвестно в чем, да еще одна среди всяких тварей мужской породы и рядом ни одной женщины. Она-то мне не дозволила бы ехать, а ты дозволишь. Возьми меня, Барнабас Сэкетт!

— Взять тебя? — я тупо повторил ее слова, в ужасе от мысли ехать в такую даль, через всю страну, с этой здоровенной женщиной — не толстой, не подумайте, но широкой в плечах и, скажем так, по мидель-шпангоуту, — здоровенной и сильной. — А как же дом? Разве капитан Темпани не оставил тебя смотреть за ним?

— Что да, то да, но жизнь это одинокая, так я послала за своим братцем, и он приехал. Вот он тут и останется, пока меня не будет.

— Братец?…

Как-то я не мог принять мысль, что на свете может быть еще кто-то такой. Она одна — еще туда-сюда, но двое?

— Ага… — Вот тут он вошел из коридора: парень раза в два больше меня, руки — что окорока. — Не сомневайся, Сэкетт, я устерегу этот дом не хуже чем если б он мой собственный был, а ты уж забери эту вот девочку. Она будет счастливее там, в Америке, со своей хозяйкой, она ж, как они уехали, ничего не делает, только тревожится да поедом себя ест.

— Вы не понимаете, — терпеливо сказал я. — Мы едем туда, где живут дикари. Это совсем дикая страна. Я сам не знаю, как туда доберусь, не говоря уж о том, чтоб везти с собой женщину.

— Куда мужчина может добраться, туда и я доберусь, — сказала Лила преспокойно. — А уж если там случатся какие трудности, так я с ними управлюсь. Мой род — все рыбаки, и я все на свете знаю про лодки и паруса. И работать смогу не хуже любого мужчины… любых двух мужчин.

— А что до дикарей, — добавил братец, — так если они станут докучать моей сестренке, пусть Бог их пожалеет — потому что она-то ни в жизнь жалеть не станет.

Никакие возражения, высказанные мною, не смогли поколебать ее решимость ни на йоту. Она отправится со мной — да она уже упаковалась и оседлала для нас лошадей.

Все еще пытаясь спорить, я встал, опоясался шпагой и взял то, что она мне сунула в руки. Набросил плащ.

— Не один месяц может пройти, пока я увижу Абигейл. Нам надо будет как-то перебраться через море, — говорил я, — и плыть вдоль опасных, неизвестных берегов. И нам потребуется воистину небывалое везение, чтобы вообще найти ее.

— Найдем, можешь не беспокоиться, — отрезала Лила.

— Нас ждут штормы и опасности. Нас ждут кровавые битвы. И ко всему еще закон идет за мной по следу, Лила.

— Я тебе в тягость не буду, — спокойно отвечала она. — А уж готовка моя будет куда лучше, чем пропитание того сорта, к какому ты привык.

— Тогда поехали, Лила, только учти, если не сможешь скакать верхом всю ночь, так лучше сразу оставайся дома.

— Я буду скакать верхом дни и ночи, — твердо сказала она.

И не соврала.

Все дальше на северо-запад удирали мы сквозь ветер и дождь, гоня коней по уединенным тропам, врываясь на темные улицы деревень; наши черные плащи вздувались за спиной, словно крылья гигантских летучих мышей, подковы лошадей высекали искры из булыжника.

Из ночной глуши — на улицы деревни, а потом снова в пустую ночь… На рассвете мы дали коням передохнуть в рощице рядом с дорогой, а сами сели под деревом и поели из тех запасов, что приготовила Лила, и пища оказалась добрая, вкусная и обильная. А лошади тем временем паслись.

— Так что, будут они за тобой охотиться? — спросила она, глядя на меня из-под густых бровей. — Питер Таллис говорил…

— Они думают, что монеты, которые я продал, были частью казны короля Джона, погибшей в Уоше. И сколько я ни возражал, все оказалось без толку.

— Мы едем в Бристоль?

— Раньше я подумывал об этом. Но теперь — нет. Теперь я собираюсь в Ирландию, в какой-нибудь рыбацкий городок.

Она молчала несколько минут, потом спросила:

— Ты Англси знаешь?

— Знаю.

— Я оттуда.

Я был поражен — мне и в голову не приходило, что ее родной дом не в Лондоне, а где-то в другом месте, я так ей и сказал.

— Мой отец был другом капитана Темпани и работал у него. А перед смертью и мне нашел у него место. Хочешь поехать на Англси?

— Хочу — а оттуда в Ирландию, а из Ирландии в Америку.

— Это старый-старый путь, — сказала Лила, — долгий, но в стародавние времена не раз изъезженный.

Туман ложился на траву, вплетался щупальцами паутины между темных деревьев. Рассвет мазнул по туману розовым, но пока еще едва заметно, ибо час был совсем ранний.

— Я чуть поторопился, когда сказал, что знаю Англси, — объяснял я. — Я там не был, но отец мой бывал и много мне о нем рассказывал… остров бардов и колдунов, где давным-давно жили друиды[17].

Она бросила на меня прямой и ровный взгляд из-под темных бровей.

— И сейчас еще живут, надо только знать, как найти их.

— Друиды?

— Ну да… и барды тоже.

Странная она была женщина, эта Лила. Глядя на ее задумчивое лицо, я невольно вспоминал истории о Боадицее, этой рослой и яростной кельтской владычице с пламенеющими рыжими волосами, которая с копьем в руке вела племена икенов против римлян, тех самых икенов, которые, как я слышал, были среди моих предков. Но кто может сказать наверняка? Это было очень давно.

Мы отдыхали там, пока рассвет не окрасил облака своей искусной кистью. Утреннее тепло приятно согревало застывшие мышцы, и наконец я поднялся на ноги.

— Пора, Лила. Нам ехать далеко.

Она легко взобралась в седло, и мы поехали дальше, все так же держась троп и объездов, избегая людных дорог.

Время от времени мы пускали лошадей шагом, дабы не привлекать внимания нашей спешкой и не создавать впечатления, что мы удираем от погони. Мы ехали шагом, переходили на рысь в местах, где дорога была полегче, — то на открытых вересковых пустошах-мурах, то в тени старых буков.

К сумеркам второго дня мы добрались до Криклайда, следуя вдоль старой римской дороги, которая временами сужалась до едва заметной тропки, хотя большей частью оставалась заметным трактом — но все время шла по прямой, сколько глаз видит. За городком мы пустили лошадей шагом до Аштон-Кейнза, где Темза делает излучину — здесь она просто маленький ручей, говорить не о чем.

Там оказалась гостиница, и выглядела она чистой и аккуратной.

— Попробуем провести эту ночь под крышей. Я сниму для тебя комнату, если найдется, а сам устроюсь внизу, возле лестницы в общем зале, — сказал я.

Комната нашлась. Чтобы предупредить любопытные расспросы, я объявил:

— Девушка устала, хоть она и крепкая, а я не хочу, чтобы она вымоталась перед встречей с человеком, за которого выходит замуж.