— И нечего глядеть на меня с вашим проклятым превосходством! — разозлился я. — Именно за этим она сюда и приплыла. Именно это мы с ней и планировали.

— Она там, внизу, на шкафуте, — сказал Пим, скалясь, как довольная обезьяна. — Ты ей скажи про это.

Я резко повернулся спиной к этой банде и пошел вниз по трапу туда, где она стояла в одиночестве возле вант, глядя на недалекий речной берег.

Когда я приблизился, она оглянулась.

— Знаешь, ты ему очень нравился, — сказала она.

— Кому?

— Отцу. Он говорил это мне много раз.

— Он был хороший человек, сильный и добрый.

Мы стояли у релинга, глядя на берег. С болота за деревьями поднялась цапля и улетела, медленно хлопая крыльями.

— Я хочу построить нечто вроде форта, — сказал я, — крепкий частокол и все здания внутри, на каком-нибудь высоком месте, на холме, с хорошим полем обстрела вокруг. Он должен быть недалеко от реки, чтобы корабли и лодки могли подходить к нам поближе. А потом устроить там огород, засеять хлебное поле и посадить небольшой садик.

— Мне нравится…

— Кстати, там, на полуюте, есть один человек, с которым ты должна познакомиться, человек весьма особого рода.

Она удивленно повернулась ко мне:

— Ты хочешь сказать, здесь есть кто-то, кого я еще не знаю?

— Н-ну… ты знаешь его, конечно, но не в его официальном качестве, а это единственный способ по-настоящему узнать его. Идем… идем на ют и познакомимся с ним.

— Прямо сейчас? С удовольствием.

Я взял ее за руку и мы двинулись вверх по трапу на полуют. Мы уже дошли почти до самого верха и увидели Джона Тилли, который ждал рядом с рулевым, держа в руках Библию. Была здесь Лила — и почти вся команда выстроилась двумя рядами по обе стороны.

— Что он делает, этот человек?

— Что он делает? О, он сочетает людей браком. Это служитель церкви.

Она резко остановилась.

— Барнабас!

— Нельзя заставлять такого человека ждать, Абигейл. Ты можешь обвенчаться со мной сейчас, а потом на досуге пообижаться.

— Я никогда не буду в обиде ни на эту церемонию, ни на тебя. — Она быстро огляделась. — Ох, Барнабас! Ты… Я, должно быть, выгляжу как пугало.

— Ты никогда не была прекраснее. Идем же!

Она глянула на меня.

— Эй! Ты смеешься?!

— Есть у меня такой недостаток. Есть что-то такое в торжественных церемониях, от чего у меня взыгрывает юмор. Они мне нравятся, я их чту, но все же иногда думаю, что все мы воспринимаем себя слишком серьезно.

— Ты не считаешь, что брак — это серьезно?

— О-о, конечно считаю. Это решающее испытание зрелости, и многие находят поводы избежать его, ибо знают, что не могут соответствовать всем требованиям, которые он предъявляет, или неспособны поддерживать отношения зрелых людей.

Мы остановились перед Джоном Тилли.

Легкий ветер рябил воду в проливе. Утреннее солнце ярко сверкало в каждой волне, изредка дыхание ветра шевелило листья деревьев на материковом берегу. Над нами проплыли три чайки, медленно поводя легкими крыльями. Палуба чуть-чуть покачивалась у нас под ногами.

Тилли начал службу низким, хорошо поставленным голосом.

Я смотрел на девушку рядом со мной, на ее волосы, чуть колышущиеся под ветром. Ее пальцы переплелись с моими и стиснулись крепко-крепко.

Она была далеко от дома, отец ее умер, а она выходила замуж за человека, будущее которого было связано с чужой безлюдной страной.

Когда краткая церемония завершилась, мы с ней отошли к гакаборту и постояли там вдвоем, не говоря ни о чем, просто глядя на воду.

— То, о чем я говорил, будет лишь первым нашим домом, — наконец сказал я, — потому что позднее нам нужно будет перебраться к горам и построить новый дом там. Нам надо иметь такое место, куда можно будет уйти, когда появятся офицеры королевы… а они точно появятся.

В эту ночь мы оставались на борту флейта, который теперь окрестили новым именем: «Абигейл».

Мы стояли вместе под звездами, вдыхая плывущие с берега странные запахи чужой земли — запахи гниющих растений, цветов и леса, и едва пробивающийся сквозь них дух дровяного дыма от костра, разведенного кем-то из моих людей, которые остались на берегу.

— Моя мать, — говорил я, — произнесла пророчество — еще до того, как я родился. Лет тридцать назад, думаю, или около того. Один человек собирался напасть на нее, но ему помешал мой будущий отец, а перед тем, как отец появился, она сказала тому человеку, что он умрет от меча ее сына среди развалин объятого пламенем города.

— Лила передавала мне эту история — так, как ты рассказал ей. И еще она сказала мне, что у тебя есть дар.

Я пожал плечами.

— Я об этом даре не думаю. Он появляется и исчезает, но моя мать, полагаю, просто пыталась испугать того человека — сама подумай, как может сбыться такое предсказание? Что я убью какого-то человека среди развалин объятого пламенем города? Я ведь никогда уже не увижу никакого города!

— Кто знает? — отозвалась Абигейл. — Кто может услышать, о чем шепчет завтрашний ветер?.. Ну что, пойдем в каюту?

Лес стоял вокруг нас зеленый, молчаливо плыла бурая река… вся земля лежала тихо, задумчивая и ожидающая. Теперь кончилось время мечтаний, теперь настало время дел.

О, как прекрасно и прелестно сидеть в таверне за кружкой эля и браво разглагольствовать о том, какие отважные дела мы совершим! Как мы пройдем по неведомым тропам земли, прекрасной как страна лесного царя, как встретимся лицом к лицу с дикарями в их родном обиталище, далеко от лондонской пыли и лондонской толпы!

Согревшись вином, бегучей поэзией слов и красивыми взмахами жестов, молодой человек ощущает, что весь мир принадлежит ему, с жемчужиной в каждой раковине, с очаровательной девчонкой за каждым окном и врагами, исчезающими из виду при одном его появлении! Но приходит миг реальности, и оказывается, что никакое красноречие не выстроит частокол, никакая поэтическая фраза не отклонит в сторону стрелу, ибо дикарь в своей лесной стране имеет свои собственные представления о романтике и поэзии, которые могут включать в себя скальп нашего мечтателя.

Когда вокруг лежала Англия, легко было насмешливо презирать пропавших колонистов Роанока, исчезнувших людей Гренвилла и тех, кто забросил колонию Ральфа Лейна. Они получили то, что заслуживали. Зато мы добьемся успеха там, где они потерпели поражение…

Мы ушли туда, где помощи ждать неоткуда. Здесь, если человек оступится на тропе и свалится на землю со сломанной ногой, ему не придется ждать ни врача, ни носилок. Если его окружат дикари, никакие люди королевы не явятся, маршируя отважными шеренгами под развевающимися знаменами, не будут хрипеть волынки и развеваться кильты шотландских стрелков, размахивающих своими саблями-клейморами. Здесь человек сам по себе, один, и должен в одиночку сражаться и умереть — или сражаться и выжить.

Войти в новую страну — тяжкое, очень тяжкое дело, как любит говорить Черный Том Уоткинс, и на мне лежит ответственность за всех тех, кто пришел со мной. Любой человек хочет быть капитаном, только мало кто хочет взвалить себе на плечи ношу ответственности и решений, и я, приведя сюда остальных, фактически взял обязательство стать их стеной против несчастий и неудач.

Во-первых, питание. Прибыли мы сюда с хорошими запасами, но на сколько времени их хватит? Мне очень хорошо известно, как дорога людям привычная пища родного дома, а потому расходовать ее надо осмотрительно, и мы должны охотиться, собирать и выращивать все что сможем, дабы подготовиться к приходу холодной зимы.

Я немедленно начертил план форта и показал его Джублейну, Джону Тилли и прочим. Где-то были сделаны изменения, где-то — добавления, и вот вперед двинулись люди с топорами. А я, взяв Черного Тома и Пима Берка, отправился в лес добывать мясо.

Двух человек мы оставили с корабельной шлюпкой, и они должны были наловить рыбы.

Нас было двадцать девять — двадцать семь мужчин и две женщины, а накормить такую компанию — всегда дело непростое.