— Барнабас! — Это Джублейн положил руку мне на плечо. — Не смогу ли я, даже в этот, самый последний момент, убедить тебя не делать этого? Очень нескоро придут сюда другие белые люди, и еще дольше им понадобится времени, чтобы достичь гор. Вас будет очень мало, и вы будете одни. Подумай об Абигейл… без женского общества, без дружбы, без удобств…

— Там будет Лила. А друзей мы заведем среди индейцев.

— Ты на это надеешься? Ну что ж, — он пожал плечами, — пусть будет так. Может, это твое предназначение, Барнабас. Но если у тебя будут сыновья, хоть одного из них отправь домой, в Англию. Здесь им не получить образования.

— Мы их выучим. У меня есть книги. И все же одно дело ты можешь сделать, Джублейн. Ты помнишь, где мы первый раз прятали наши меха? В пещере?

— Помню.

— Если соберешься в эти края, привези книг, заверни их получше в клеенку и спрячь там. Может, когда-нибудь мы вернемся на побережье, тогда заглянем туда.

Снова мы пожали друг другу руки, а потом заговорили на другие темы, и наконец, когда наш корабль бросил якорь против устья реки и наши три лодки были спущены на воду и загружены нашим снаряжением — на двух мы собирались грести, а третью тащить за собой на буксире, — неожиданно снизу пришел Саким.

— С твоего разрешения, — сказал он негромко, — я отправлюсь с вами. Там, куда вы направляетесь, вам рано или поздно понадобится лекарь, а твоей жене он точно нужен будет. Мне хотелось бы пойти с вами.

На мгновение у меня язык отнялся. Я просто протянул руку, а он ее пожал; итак, наш отряд теперь стал сильнее и больше — больше на самого талантливого человека, какого я в жизни встречал.

В первой лодке находился Уа-га-су, наш проводник и переводчик, Эбби, Лила, Саким, Пим Берк, Черный Том и я.

Во второй лодке плыли: Тим Гласко, крепкий молодой парень квадратного сложения, светловолосый и веселый, который был прежде бродячим кузнецом; Джон Куилл, бывший батрак в большом поместье в Англии; Кейн О'Хара, служивший солдатом-наемником; Питер Фитч, тонкий, жилистый, не знающий устали человек, который сначала работал на верфи, а потом стал корабельным плотником; Мэттью Слейтер, фермер; Барри Магилл, который был медником и ткачом, и, наконец, Джереми Ринг.

Эбби твердо смотрела только вперед, на реку перед лодкой; лицо у нее немного побледнело, глаза были большие и серьезные. Лила ни разу не оглянулась назад, впрочем, думаю, она вообще никогда не оглядывалась назад, если уж разум ее выбрал путь, по которому идти.

Мы плыли вверх по течению, а я вновь и вновь прикидывал, в чем сила и слабость нашего отряда. Я знал, что мы сильны телом и духом, но нам предстояло встретиться с первой зимой в диком краю… впрочем, на побережье зима могла оказаться даже суровее.

Мы не видели индейцев, не видели никаких животных. Лодки медленно и упорно продвигались против течения, держась середины реки, за исключением тех мест, где можно было сойти со стрежня и плыть по более мелкой и спокойной воде возле одного берега или другого.

Каждый мужчина греб, не исключая и меня. Только Уа-га-су, который сидел на носу, был свободен от этой работы, поскольку не хотел отрывать глаза и внимание от реки и ее берегов.

В тот первый день мы преодолели, как мне кажется, с десяток миль. Ближе к вечеру Кейн О'Хара убил оленя, а Саким вытащил большую рыбу. Мы причалили к островку и разбили небольшой лагерь с тщательно прикрытым со всех сторон костром.

Река тихо текла к морю, легкий ветерок шелестел листьями, потом притих. Наш костер из плавника — выброшенного на берег хвороста и сучьев — отбрасывал теплый отсвет на лица людей, собравшихся вокруг. Мы ели и говорили. Наши лодки были вытащены в маленькую бухточку и скрыты за деревьями и длинными бородами мха, свисающего с их ветвей. В одной из них остался караулить Питер Фитч, я встал от костра и прошел к нему — поговорить и послушать голоса ночи.

Над рекой плавно пролетела сова, едва поводя крыльями.

— Большая, — сказал Фитч.

— Большая, — согласился я и помолчал, набираясь духу. — Скажи, Фитч, почему ты решил идти с нами?

Он оглянулся на меня, и вид у него был немного смущенный.

— Неохота мне было возвращаться домой с пустыми руками, — сказал он наконец, — потому как я много языком плескал, как уйду в море и чего там совершу. Дома-то, в деревне, мне все сны снились, как я кидаюсь в битву и завоевываю себе принцессу, а может, кучу золота.

Ну и что? Я уже четыре года, как из дому, а показать мне нечего, кроме шрамов да воспоминаний о тяжелых временах.

В снах-то тяжелые времена никогда не снятся. Нет, мне ума-то хватало понимать, что у человека то тут, то там может нога подвернуться, только надежды у меня были большие, а они надо мной все смеялись, мол, размечтался, сильно много от жизни жду.

Может, оно все шло от тех моментов, когда сидел я в часовне, слушал службу, а думал больше про того парня, что похоронен у нас там в каменном ящике рядом с алтарем. Они его фигуру вырезали на камне сверху, на том ящике, хоть я мало чего знаю про того, что там похоронен. Он вроде бы сам построил церковь, ну, там, в Акастер Малбис — это деревня наша так зовется. В тыща триста шестом году, что ли, построил, или в какое-то такое время. Происходил он из норманнской семьи, они пришли с Вильгельмом Завоевателем и землю получили от него.

Самого первого звали сэр Хью де Малебисс, как-то со временем из этого получилось Малбис или Мэлбис, и говорили еще, что когда он в страну пришел, то у него, считай, ничего и не было, кроме имени да меча, хоть, может, в разговорах этих и нет правды.

Только я все раздумывал о том, что он добыл себе мечом, и мне так казалось: что один мог сделать, то и другой сможет. Ну вот, капитан Сэкетт, я много чего наговорил — а потому не могу прийти домой с пустыми руками.

— И не надо тебе возвращаться с пустыми руками, — сказал я. — Тут у нас хватит земли на всех, и когда мы найдем место, каждый присмотрит себе свой кусок, и все они будут по соседству.

— Мне бы такое здорово понравилось. Я ручей там будет? И деревья?

— Обязательно. Уж мы выберем такое место, чтоб были.

Я поднялся уходить и добавил:

— Только смотри во все глаза и держи ушки на макушке, а то ничего у тебя не будет. Дикарям не надо даже знать, какого цвета у тебя волосы, им любые годятся.

В воздухе приятно пахло пищей, вдвойне приятно, потому что была она местная. Повара наши сварили вместе оленину и индейку, и это всем пришлось по вкусу.

Мы с Эбби сели рядышком, ели и говорили о нашем будущем сыне — или дочери. Мы запивали пищу водой из Роанока, и была она такая свежая и чистая, какой никогда и нигде я не пил. Мы говорили о нашем доме в голубых горах, доме, который мы построим, и это были прекрасные и смелые мечты.

Внезапно из темноты возник Уа-га-су и тихонько обратился ко мне; я не шелохнулся, только протянул ножны шпаги и коснулся ими плеча Джереми. Он оглянулся на меня, потом посмотрел на Уа-га-су, не спеша встал, подошел к котлу набрать себе добавки, потом вернулся к нам.

— Три каноэ, — сообщил Уа-га-су, — двадцать, тридцать мужей. Они на военной тропе.

— Джереми, — велел я, — как можно спокойнее и тише отправь Слейтера, Магилла и Черного Тома Уоткинса к лодкам, на помощь Фитчу, а остальные пускай по одному спрячутся в тень и пробираются к поваленным деревьям возле лодок. Костры оставьте, пусть горят.

— Что случилось, Барнабас? — спросила Эбби.

— Будет бой. Уходи к лодкам вместе с Лилой.

Ни один звук не нарушал ночную тишину. Люди разошлись, осталась только тьма. Наши люди подбирали свои мушкеты. Что касается меня, то я заткнул за пояс три пистолета и тоже взял мушкет.

Ночь была тиха. Где-то кричала ночная птица…

Они напали на нас стремительно.

Они неслись с дикими воплями, намереваясь посеять ужас в наших сердцах, и, захвати они нас врасплох или спящими, жуткие вопли и внезапная атака могли бы это сделать. Но нападение это было отнюдь не так хорошо спланировано, как, по-моему мнению, они обычно поступают. Они просто увидели наши костры и, не разведав толком, просто решили, что мы должны все сидеть у огня. Должно быть, только выждали какое-то время.