– Чиж, он и в Африке Чиж, – сказал Руслан, и все засмеялись.

Чиж встал, распрямил плечи. Летчики поняли это движение и разошлись по своим местам. Он поднял глаза и сразу встретил взгляд Ефимова. И вдруг прочел в этом взгляде привычные слова: «Медовый» я «полсотни седьмой». Разрешите взлет?»

Чиж вздрогнул и почувствовал резь в глазах. На его щеках торопливо забегали тугие желваки. Он поправил фуражку, одернул китель.

«Полсотни седьмой», взлет разрешаю», – немедленно сложился ответ. Чиж перевел взгляд на Руслана. И опять ему почудился запрос: «Медовый» я «полсотни шестой», добро бы на взлет?»

«Взлетай, салага, – улыбнулся Чиж, и мысленно добавил: – Пора бы поменять тебе морскую терминологию на сухопутную».

Руслан тоже улыбнулся: «Вас понял».

Взгляд Муравко показался Чижу тревожным.

«Высокого тебе неба, сынок», – незаметно кивнул ему Чиж и быстро вышел из класса.

Новиков догнал его у выхода на первом этаже. Чиж по шагам почувствовал – бежит Сергей Петрович.

– Ошарашили вы меня. Не вовремя! Не знаю, что и сказать…

– А что говорить, Петрович? – Чиж взял его под руку. – Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Нельзя мне дальше оставаться здесь. Все. Командир вырос, полк в надежных руках. Мешать я ему буду. Скажи мне лучше, как ты себя чувствуешь?

– Здоровый я, Павел Иванович, что со мной станется. У Алины дела похуже. Боюсь, как бы мне и в самом деле не остаться здесь.

– Трудно будет Ивану.

– Он сам позвонил в политотдел и попросил, чтобы проработали вариант с заменой.

– Молодец, Иван.

– Он действительно стал другим, Павел Иванович.

– А ты говоришь – не вовремя. Это если только о себе думать. А тут полк.

– Так ведь что получается, Павел Иванович. Вы – в запас, я – при жене. Волков один поведет полк на Север?

– Не переживай, – похлопал Новикова по плечу Чиж, – пока все эти приказы о перемещениях и увольнениях пройдут через инстанции, мы с тобой успеем потрудиться и на Севере. Иди, проводи занятия. А то они там одни будут митинговать до вечера. Иди.

Когда Новиков вошел в класс и закрыл дверь, Чиж прислонился к стене, оглянулся по сторонам – в коридоре никого не было. Навалилось ощущение потерянности: никому нигде ты не нужен, никто тебя не ждет, у каждого свои дела, свои заботы, ты – отрезанный ломоть. Все…

Он понял, куда ему надо сейчас пойти. К Владимиру Ивановичу Красуле, в класс авиационных тренажеров. Красуля надежный хлопец, он правильно поймет Чижа. В свое время он исповедался перед командиром: летать нельзя, а из полка уйти не могу. Уволили его с должности комэска и посадили заведовать тренажерным хозяйством. Тогда здесь была одна кабина и несколько шкафов, начиненных электроникой. Теперь уже две кабины, приборные щиты, стена шкафов, телеустановка с экранным хозяйством, различные имитаторы, агрегаты питания и еще столько всякой всячины, что впору снимать научно-фантастическое кино.

– Полетаем, Павел Иванович? – вопросом встретил Чижа Красуля. – Давненько вы к нам не заглядывали. А мы тут новый аппарат смонтировали. Красавец!..

Перед Чижом стоял почти полный фюзеляж нового самолета. Срез за кабиной был прикрыт свисающим от потолка занавесом, и возникала иллюзия, будто за брезентом стоит весь самолет.

– Имитаторы – высший класс. Забываешь, что сидишь в тренажере. – Красуля лихо включал на прогрев многочисленные тумблеры щита управления. По тону голоса, по движениям его рук Чиж безошибочно почувствовал, с какой преданностью Красуля относится к своей работе. А был многообещающим летчиком, командиром эскадрильи. И вдруг – гипертония… Нашел призвание здесь, в тренажерном классе с глухо зашторенными окнами.

– Полетаешь в этой ступе, – кивнул он на тренажную кабину, – и душа становится на место. На каком полетите?

– На новом, – преодолевая подступившую робость, сказал Чиж. Понимая рассудком, что «полет» в тренажере будет всего лишь ловкой подделкой, справиться с волнением он не мог. – Не боги горшки обжигают.

Он повесил на вешалку фуражку и надел плотно охвативший голову шлемофон.

– По какой программе полетим?

– По самой длинной, – сказал Чиж, – мне спешить некуда.

– Перехват на «потолке» с перенацеливанием на малоразмерную цель и бой в районе аэродрома.

– Годится. – Чиж привычно залез в кабину, защелкнул замки парашютных ремней, подключился к бортовой рации. Чего-то ему не хватало…

– Володя, у тебя перчатки есть? – не мог он голыми руками держать ручку.

– Есть, Павел Иванович, – полез в ящик стола Красуля, – не вы первый. Некоторые без защитного шлема не могут. Тоже вон держу.

– Дай-ка и шлем, – попросил Чиж. И когда надел его и натянул перчатки, сразу почувствовал себя уверенней. Рука сама нащупала необходимые тумблеры, кнопку рации.

– Я «ноль тринадцатый», запуск!

– «Ноль тринадцатому» запуск! – отозвался в наушниках Красуля.

И Чиж уверенно нажал кнопку запуска. Остро звякнули храповики турбины, и Чиж всем телом почувствовал, как она начала раскручиваться в чреве фюзеляжа, которого не существовало. Но имитаторы настолько правдиво воспроизводили звуки и вибрацию, что Чиж почти сразу попал под их гипнотическое действие и напрочь забыл об условностях. Колпак захлопнут, темнота, лишь ровно фосфоресцируют циферблаты многочисленных приборов.

Посмотрев на тахометр, Чиж проверил тормоза, закрылки, рули, включил фару и увидел перед собой тускло высвеченную рулежку со щербатыми шестиугольниками бетона.

– Я «ноль тринадцатый», подрулить?

– Разрешаю «ноль тринадцатому» подрулить.

Чиж прибавил обороты и отпустил тормоза. Самолет качнулся и двинулся к старту, вздрагивая на стыках бетонных плит. Чиж почувствовал, как его заполняет смешанное чувство тревоги и счастливой гордости. Это всегда бывало с ним, когда после месячного отсутствия он возвращался из отпуска в полк. Казалось, что за эти дни что-то забыто, потеряны навыки, но во время провозного контрольного вылета он убеждался в надуманности своих тревог, и тогда оставалось только одно чувство – счастливой гордости.

Да, он всегда гордился своей принадлежностью к небу и оттого, что даже в мыслях служил ему самозабвенно, был бесконечно счастлив.

Вот и взлетно-посадочная полоса. Ровная, стремительная, упирающаяся прямо в горизонт.

После списания Чиж не единожды пытался вспомнить в деталях свой последний вылет, но память будто намеренно не хотела отдавать этой тайны, приберегая ее для какого-то особого случая. А вот сейчас воскресила перед ним весь полет до мельчайших подробностей. Запахи керосинового перегара, авиационных лаков, прохладу осеннего ветра и уют самолетной кабины с ее скупым пространством. Он будто вновь ощутил, как могучая турбина, заглатывая максимально возможные порции горючего, мощно подхватывает на острие тяги многотонный аппарат и, словно играючи, выносит его за несколько секунд на такую высоту, откуда звезды кажутся ближе, чем земля.

Да, это был обычный пилотаж в зоне. Боевые развороты, петли, полупетли, бочки, горки и прочие фигуры из пилотажной программы летчика-снайпера, или, как его именуют по традиции, летчика-аса.

Это раскованное купание между небом и землей, когда вокруг тебя во всех плоскостях и направлениях вращаются горизонт и звезды, города и тучи, когда наваливается перегрузка и вдавливает тебя с беспощадной силой в сиденье или подвешивает на привязных ремнях, сдерживая и дыхание, и работу сердца; блаженство скорости за звуковым барьером и органической слитности с самолетом, предчувствие скорой встречи с землей – это счастье, Чиж был уверен, ведомо только тем, кого однажды и навсегда окрестило небо.

– Я «ноль тринадцатый», разрешите взлет?

– «Ноль тринадцатый», взлет разрешаю! – Голос Красули был строг и весел. Он догадывался, что сейчас испытывает Чиж, более двух лет не подымавшийся в небо. – Счастливого полета, «ноль тринадцатый»!