Дальше. Не стоило настолько сближаться с общиной. Долан Кригер, Лэтчер Вайс, король Ленард. Все они держали дистанцию со своими подчиненными и не оправдывались за свои поступки. Кроме того, у них были тенкаты, которые решали проблемы с предательством приближенных людей. Я же, по своей неопытности, старался стать «своим», работая наравне со всеми и тесно общаясь с членами своей артели, что привело к потере уважения и меня стали воспринимать, как равного.

Если мне удастся выжить, я все изменю! У меня есть собственная цель, и теперь я пойду к ней не останавливаясь. Неважно, сколько трупов придется после себя оставить, плевать, кто и что обо мне подумает! Неповиновение — смерть! И никому, больше никому и никогда, я не поверю. Люди лжецы и лицемеры, у которых на первом месте всегда будут стоять свои собственные желания. Почему я должен быть другим? Ради чего?

В этот день во мне окончательно умер наивный мальчик, а на его место пришел другой Кай. Холодный, расчетливый и беспощадный.

Раздался грохот решетки, и в пещеру снова кто-то зашел. Я не стал поворачиваться, но через пару секунд узнал голос Морли.

— Ну что там, растет?

— Растет понемногу, думаю завтра утром будет, как новый, — весело ответил Бади, — Надо бы парню Силу восстановить, должно ускорить процесс.

— Обойдется, я никуда не тороплюсь. Будет совсем плох — можно и подсобить камнями. — Произнес Блондин.

Эйголь! Надо попросить сделать себе из него подстилку.

— Морли! — связки пересохли и голос получился с хрипотцой, — Как насчет постели, туалета и еды?

— О, заговорил сладкий! — расхохотался он, — Постель тебе не полагается, гадить можешь прямо в своей клетке на полу, мы не гордые — раз в неделю можем и убрать. А покушать я тебе принесу вечером. Человечинки, самой лучшей! Скажи, ты когда-нибудь ел себя?

— Морли, я обещаю тебе, ты будешь молить о своей смерти, и она будет очень долгой и болезненной! — прошипел я в ответ.

— Да, да. Я в курсе. Ты повторяешься, мой мальчик. Уже не раз слышал это от тебя и очень сильно боюсь! — он снова расхохотался и покинул пещеру.

Прошла неделя. Блондин установил четкий график дежурств и каждое утро повторял свою пытку, от которой я метался по клетке, щедро орошая все кровью. Он пару раз пробовал резать и другие части моего тела, но в итоге остановился на верхних конечностях, так как был уверен, что от этого я точно не умру. Единственным моим утешением стало, что ему наскучило со мной подолгу возиться, и начиная с четвертого дня, он просто отсекал мне руки по плечи. Главное, о чем я жалел в эти моменты, что моя способность не позволяет отключать боль, а привыкнуть к ней мне так и не удалось. Я боялся сойти с ума, но что-то внутри меня настойчиво сохраняло мой рассудок целостным.

Морли, как и обещал, носил мне только человечину, к которой я так и не притронулся, а еще пару раз в день миску воды. Очень скоро я начал терять в весе и голодать. Иногда, меня привязывали к решетке и восстанавливали Силу, когда я уж слишком плохо выглядел. Кандалы с моих рук сняли, так как большую часть времени их не на что было одевать, но ноги так и оставались прикованными на средней длины цепь, которая позволяла перемещаться по периметру клетки.

Я не прекращал вынашивать план побега и внимательно наблюдал за охраной. Бади был самым принципиальным и не отвлекался ни на что, не давая мне лишний раз шевельнутся без надзора. Ему было не трудно встать и проверить, чем я занимаюсь. Остальные людоеды вели себя не так осторожно, но периодически осматривали пол клетки на предмет рисунков. Самыми лучшими были дежурства Ферта, который неплохо относился даже к полоумному Груму.

Кстати, о Старом Груме. Из попыток Ферта поговорить с ним, я понял, что старик тронулся мозгами около года назад. К тому времени в общину людоедов пришел новый сканер, пусть и не такой мощный, но его способностей хватало, чтобы контролировать территорию перед убежищем людоедов и четко определять любые объекты. Старика, уважения ради, убивать не стали, но посадили на цепь, чтобы он чего-нибудь не натворил в бреду. Этот человек был единственным, кто находился здесь еще с тех времен, когда в Яму спускались солдаты. Я даже пробовал пообщаться с ним, но ничего не добился, он просто не понимал моих слов, и что-то бормотал себе под нос.

В остальное время, когда я не думал над вариантами побега, все мои мысли занимал Рики. Я бы многое отдал, за пучок эйголя, чтобы проведать его, но Морли строго настрого запретил передавать мне в клетку любые предметы, а сам я никак не мог дотянутся сквозь решетку до стены и сорвать ценный мох. Оставалось только надеяться, что эльмур жив.

Постепенно контроль надо мной снизили, а где-то через пару недель, охранники стали позволять себе оставлять свой пост на пару часов, в те моменты, когда Блондин проводил утренний ритуал отрубания рук. Это давало мне небольшое окно, которое можно было использовать для рисования, но о том, чтобы успеть построить руну даже речи не шло. Возвращавшиеся обратно в мою темницу людоеды тщательно осматривали клетку и мои конечности. Если они узнают, что я могу отрастить руки меньше, чем за час, мое пребывание здесь может только ухудшиться.

А еще Блондина не устроило качество моей отросшей плоти. мышцы становились жилистые и сухие из-за голодовки, и, в итоге, он отказался от идеи скормить мне человечину, заменив ее на клубни, которые выращивали аграрии. Их приносили в большом количестве, и я наконец-то стал хоть как-то наедаться.

Спустя три недели забрезжил первый луч надежды. Утро проходило, как обычно. Блондин отсек мне руки, вдоволь понаблюдал за тем, как я кривляюсь в судорогах, а затем покинул пещеру. Ферт не пожелал сидеть со мной и вышел следом. Я зарастил свои раны, как обычно отозвал «муравьев», чтобы замедлить восстановление, и апатично наблюдал за махающим руками Грумом. Он был похож своим поведением на маленького ребенка и сегодня был особо активным, расхаживая по пещере, насколько это позволяла его цепь.

— Грум!

— Ау-а? — он уставился на меня.

— Мох! — я показал ему на стену, — Дай мне мох!

— Они рядом, они совсем рядом! — он встал на коленки и начал ползать по кругу, снова превратив свою речь в нечленораздельное бормотание.

— Грум, Чергот тебя задери! Ты хоть что-нибудь понимаешь?

Но старик уже всецело был поглощен собой, лишь изредка произнося с трудом узнаваемые слова. Все они касались кого-то неведомого, кто скоро придет. В первые дни я подумал, что он говорит о солдатах шестого корпуса на поверхности, но прошло три недели, а судя по спокойствию каннибалов, так никто и не явился.

— Какой же ты тупой! — со злости я пнул засохшую кучу дерьма, которая спланировала точнехонько в голову старика и рассыпалась на куски.

Он удивленно поднял голову, посмотрел на меня, затем снова опустил глаза и поковырялся в прилетевшей субстанции. Внезапно, его лицо стало красным от гнева, он вскочил на ноги и попытался до меня добежать. Но цепь остановила его, отчего он рухнул плашмя на землю. Сообразив, что до меня ему никак не дотянутся, Грум схватил свою табуретку и швырнул в мою сторону. Она раскололась о решетку и грохнулась на пол. Одна из ее ножек расщепилась на волокна, выставив вверх короткую, но острую щепку.

Мне нужна она!

Я просунул ступню сквозь прутья, ухватил двумя пальцами ноги торчащий осколок древесины и начал раскачивать из стороны в сторону, пока не отломил. Аккуратно засунул ногу обратно и забил эту тонкую щепку под основание клетки, замазав щель все тем же дерьмом.

Есть! У меня получился тайник. Пока еще не знаю, как именно это использовать. Убить деревяшкой никого не получится, слишком она маленькая, но вот нацарапать ей хоть какую-то руну можно попробовать.

Через два часа вернулся Ферт. Увидев сломанную табуретку, он посмотрел на меня, потом на старика.

— Дразнил тебя этот негодник, да, Грум? — в его голосе сквозило не то сочувствие, не то издевка.