Дорога плавно повернула налево. Резиденция Бюжей мало напоминала замок. Приземистое строение, огромным спящим великаном утопало в деревьях, с низенькой стеной, кованные ворота распахнуты и без всякой охраны. Большой ухоженный сад, такой, что невозможно рассмотреть полностью. Среди деревьев брел и насвистывал под нос какой-то тощий дед. Я окликнул его, он неторопливой походочкой подошел, вальяжно раскланялся, принял коня и указал, где искать хозяйку дома.

Ангелина Гаелл Де Бюж нашлась на площадке второго этажа, куда меня проводил очередной слуга. Она сидела запросто, за столиком, покачивая ногой и разглядывая свой сад и вид на озеро.

- Присаживайся, – кивнула она на свободный стул, потом махнула слугам, чтоб принесли мне приборы, тарелку.

- Вон тебе кубок, выбирай какое будешь вино - красное, белое. Наше местное -хорошее. И сидр, яблочный. Хочешь, крикну, чтоб из подвала подали пива? Нальешь себе сам, а то Анри уже ускакал?

Налил, она чокнулась со мной, выпили, и я подвергся методичному ленивому допросу на предмет того, кто я и откуда. Признав во мне тридевятого родственника по линии прабабки, выпили и за это.

Ангелина Гаелл была старше меня, уверена в себе, расслаблена, хотя в поведении чувствовалось, что она хозяйка замка и земель.

- Муж и сыновья на охоте. Уже месяц торчат в горах, у родных. Я тут одна, на хозяйстве. Приглядываю за торговлей и кораблями. Да и горы. Ну их. Сидишь, как дура деревенская, в охотничьем домике, пока мужики по долинам за горными козлами носятся.

Спохватившись, я принялся дарить купленное ювелирное колье и пояс для супруга, чувствуя себя глупо от поспешности покупки. Тем не менее, она приняла их благосклонно, принялась кормить меня странными разноцветными десертами.

- Да я просто так тебя позвала. Не дело, чтоб бароны проезжали и не заходили в гости. Хочешь, тут остановишься, хочешь у себя там живи. За гостеприимство с тебя рассказ о своих землях и быте. Северяне тут редкость, все больше испанцы, южане, даже маврский принц заезжал. Но всеобщего на знал почти. Хорошо, муж его на охоту увез, а то все время порывался петь. Ты кушай. Это бланманже, «белая еда», хотя мы и научились красить в разные цвета, название осталось. В зеленый - шпинатом, красный от виноградного сока. Лакомство для благородных, делается из маврского белого сахара и рисовой муки со святой земли. Ну, красители наши. Угощайся, изысканное блюдо, где ещё такое попробуешь, лёгкое, воздушное, изящное, специально для тебя готовила.

Так мы общались до самого заката, когда она позвала слуг, велела посадить меня в конную коляску и отвезти домой. Моего жеребца погнал рядом один из слуг. Приказ был категорическим, так что обратную дорогу с видом на заходящее за сады солнце я провел в легкой повозке. Возничий посчитал своим долгом всю дорогу травить байки про любовные похождения своей молодости, сам же смеялся и порядком утомил.

В итоге хозяйка земель показалась мне весьма гостеприимной и общительной, уверенной в себе, но не надоедливой дамой, которая просила запросто приезжать к ней и обращаться с любой просьбой.

Как оказалось, вопрос возник уже на следующий день.

Когда мы прибыли к дому, я еле избавился от своих возничих, которые хотели всенепременно проводить меня до постели, причем убеждения что я не пьян на них не действовали, они исполняли хозяйский строгий приказ. А вот вид Снорре с топором для колки дров как-то повлиял. Пролепетав что-то вроде, что я в надежных руках, они укатили обратно к Соленому озеру.

- Отгоню Жабу Валентинам, – хмуро изрек норд и, не убирая топор, повёл коня к Спарте.

Я остался на улице один. Дом после моего визита казался меньше и более убогим, но стал каким-то родным.

А ещё подумал, что грунтовые воды здесь близко, может, стоит выкопать большую яму, она сама собой заполнится водой, будет такой прудик для купания. А что, лопата есть, времени полно? Жаль Снорре моя идея не понравится.

Уважаемый мой читатель.

Под очевидным "слоем" произведения находится (и иногда прорастает) - тема свободы.

Свобода.

Слово знакомое, на не все пытаются понять, сформулировать - что такое свобода?

Поэтому. Прошу.

Когда посчитаете нужным и удобным, напишите в комментариях ко книге:

- Что для вас/по вашему мнению "свобода" ?

Они сидели за дальним столом в Спарте, втроем, усталые, потрепанные, грязные, злые, немолодые, битые жизнью. Наверное, так бы и сидели, но в тот вечер Снорре влил в себя с полведра кислого бордосского вина кларет, изобразил дурацкую улыбочку и пошел знакомиться с соплеменниками. Для начала они чуть не подрались. Вроде как не до конца признали в нем норда. Сами оказались нордманны, самой северной разновидностью.

Урегулировал всё Валент. Пришел, поговорил, слово за слово, выпили, рассказал байку. Посмеялись. Потом ещё одну. Не знаю, как у него это получалось, так легко и непринужденно общаться, тем более с представителями разных народов, но под конец вечера мы уже сидели вшестером, я, Снорре, Валент и сильно потёртые норды – Тур, Йон и Магнус Пальцы.

Так что это чистая случайность.

Когда Снорре, Тур и Магнус вовсю привалились мордами на стол, положив для удобства свои лапища, а Валент ускользнул по своих хозяйским делам, Йон, самый старший по возрасту, похожий на седовласого ворона, впервые за вечер сделался грустным и одновременно - разговорчивым. Коверкал слова на всеобщем, сильнее, чем когда был трезв, но смысл стал более понятен.

- Вы, вот не спрашиваете, зачем мы тут, что делаем. Герр барон Соллей Кайл. Из вежливости.

Голова его при этом непроизвольно дергалась, лицо поворачивалось чуть левее, то правее, как у поврежденной стрелковой башни ПВО.

Я ответил ему на ещё более ужасном нордском, раз уж Снорре учил меня языку, надо практиковаться. Или винное зелье сделало самоуверенным.

- Можно просто Кайл. Барон мой отец. Строго говоря, остальные – просто члены семьи. Как король – один, остальные погулять вышли. Не спрашиваю, потому что так привык. Что захотите, то сами расскажете.

- Ну да, ну да. Знаете, когда в груди рана. Груз. Задание, которое не получается выполнить, оно просится наружу, и рассказываешь, коль собеседник достойный. Герр Кайл.

История наша простая и страшная. Мы даже не народец. Представители трех обычных родов ледяного края. Рыбу ловили, в походы ходили, дома строили, дрались, свадьбы гуляли. Живем на далёком-далёком севере, где дышат ветрами морозные великаны, у холодного фьорда Куббкрёкен. Слыхали, что такое фьорд? Знаете, почему вашего мальца за своего не приняли? Не верьте нордам, что поют веселые нескладные песни про свою родную землю. Нет. Мы ненавидим свой мир. Наш мир – это тоска и ненависть. Это проклятые темные скалы, упирающиеся ногами в ледяную даже летом воду. Серое безрадостное небо. Дом для тысячи крикливых безмозглых птиц. И холодно как в Хель. Холод как смерть, он везде. В каждой щели. На дне миски с похлебкой. На кончиках сапог. Дует из оконной щели. Пробирается в постель. Дышит, как из отрытой при помощи кирки и заступа могилы.

Но мы живем. Привыкли. Делаем вид, что любим эти грёбанные скалы. Где скудная холодная грязь между камнями, что не дает роста зерну. Где скот не накармливает бока за короткое лето. Всё время хочется жрать. И холодно, даже сидя возле огня, испив прокисшего пива. И духи Севера дышат без устали, каждый день и ночь, превращая скалы в ледяную постель.

И вот, мы отталкиваемся от злых голодных черных скал и плывем. Но запад. На восток. На юг. Хоть к великанам в пасть. Мы горим ненавистью и злобой. Боль дает нам силы. Мы не боимся смерти и боли от ран. Вся наша жизнь - боль и гнев. И в короткое время битвы, на земле и на воде мы можем отплатить хоть кому-то за свои страдания. И пусть никто не будет ждать пощады, потому что нордов никто никогда не жалел.