— Точно! — радостно воскликнула Лена, перестав тереть опухшие глаза. — Он же археолог, профессор! Он нам поможет. Вот вам и выход! Через несколько дней мы выберемся из этого ужаса. Правда, Юр?

Юрасик не ответил. Он пребывал в состоянии шока. Неужели он вновь увидит деда, сможет до него дотронуться, поговорить с ним? Дед, которого он потерял навсегда, через девять дней будет с ним рядом? Невероятно! Это чудесный сон!

— Такой специалист по раскопкам нам бы не помешал, — согласился с Леной Глеб. — Он может дать дельный совет. Кажется, у нас появился шанс.

Идея с участием профессора его немного воодушевила, и забрезжила слабая надежда на благополучный исход их затянувшегося приключения.

— Это, конечно, хорошо, но слишком долго! Мы что, будем сидеть сложа руки и ждать Юриного деда? Это же не просто девять дней, а девять дней в обратную сторону! — сказала почти успокоившаяся Лена.

— Самое ужасное не это, — покачал головой Юрасик, — а то, что у нас в доме снова будут похороны.

— А у меня снова будет тот ужасный день рождения, — тоскливо проговорила Лена.

— Почему ужасный? — спросил Юрасик.

— Потому что все о нем забыли. И я сама забыла. Работала, как всегда. Да еще садик был закрыт после праздников, и младшие остались дома. Вот я закрутилась и забыла. Вспомнила только четырнадцатого.

— А когда у тебя день рождения? Тринадцатого?

— Ну да.

— Что? Тебе тринадцатого мая тринадцатого года исполнилось тринадцать лет? — восхитился Глеб. — И учишься ты в тринадцатой школе. Ты везучая!

— Да уж, невероятно везучая. Особенно если учесть, что тринадцать мне исполнится два раза подряд. Ладно, пора мне, — вздохнула Лена, поднимаясь. — В больницу к маме поеду. В шесть двадцать автобус на Абинск идет.

— Я тоже пойду. — Юрасик встал из-за стола. — У нас, наверно, уже все разошлись. Сейчас бабушка начнет звонить.

— Подождите, я с вами, — поспешно сказал Глеб, но тут же пожалел о своем порыве. И чтобы гости не подумали, что его устраивает их общество и не хочется с ними расставаться, он пробурчал в своей обычной манере: — За молоком пойду. Мое-то все истратили. Ждите здесь, я переоденусь.

— Прошла депрессия, — негромко сказал Юрасик Лене, когда Глеб вышел из кухни. — Здорово, правда? А ты идти не хотела.

— Да ладно, не было у него никакой депрессии, — шепотом отозвалась Лена. — У эгоистов депрессии не бывает, потому что они любят только себя.

— А ему больше некого любить, — заметил Юрасик. — У него никого нет.

На уроке труда мальчики делали детскую мебель — маленькие стульчики со спинкой. Все детали они выточили на предыдущих уроках, а сегодня им нужно было собрать конструкцию воедино. Глеб работал за своим верстаком сначала нехотя (как будто интересно делать все по два раза!), но постепенно увлекся и исправил ошибку, из-за которой стул в прошлый раз получился кривым и неустойчивым. Он поставил готовое изделие на пол, полюбовался им и даже опробовал, осторожно присев на сиденье. Потом взял шкурку и стал тереть плохо зачищенные места.

У Юрасика, наоборот, ничего не получалось. Он постоянно ронял деревянные заготовки, путал инструменты и вдобавок занозил палец, вставляя переднюю ножку стульчика в паз. Вскрикнув от боли, он подумал с досадой, что наступил на те же грабли. Если бы вспомнил вовремя, что в прошлый раз посадил занозу, этого можно было избежать! Юрасик постарался припомнить, что еще опасного было на уроке труда пятнадцатого мая. Тут учителя позвали из коридора, и он вышел. В мастерской сразу же поднялся шум. Ученики побросали работу и сгрудились у одного верстака, где баламут Мухин давал бесплатный концерт, пародируя учителя труда. И Юрасик вспомнил, что будет дальше. Сейчас Мухину надоест кривляться, он прицепится к нему, Юрасику, начнет отпускать разные шуточки, а мальчишки будут гоготать как полоумные. Кроме того, этот баран сломает его хлипкий стульчик, наступив на него ногой.

Чтобы не допустить повторения ситуации, Юрасик решил выйти из класса и подождать возвращения учителя в коридоре. Но не успел. Мухин заметил, как он неуклюже пробирается через все верстаки к выходу, и в два прыжка преградил ему путь. Глеб оторвался от своего занятия и взглянул в их сторону. Он тоже помнил ту безобразную сцену, когда Мухин и компания глумились над Карасевым, а потом схватили его яркий рюкзачок и принялись играть им, словно волейбольным мячом. А Карасев, жалкий и неповоротливый, кружился между ними и просил вернуть его портфель, чем вызывал еще больший смех и гнусные остроты своих мучителей. И сейчас, судя по всему, все повторится. «Ну почему он позволяет так с собой обращаться? — подумал Глеб, глядя, как щуплый Мухин наскакивает на Юрасика. — Он же явно сильнее. Врезал бы ему разок между глаз. Ох уж мне эти шахматисты!»

Глебу совершенно не хотелось вмешиваться. Он же не Бэтмен, заступник всех обиженных и оскорбленных! Каждый должен уметь постоять за себя. Кто виноват, что Карась такой тюфяк и слюнтяй?

Измывательство над Юрасиком набирало обороты. Его рюкзачок уже оказался в руках злорадно хохочущего Семака.

— Отдай! — воскликнул Юрасик, и его жалобный голос резанул Глеба по сердцу. Он крепко сжал в руке ножку готового стульчика и вышел из-за верстака.

— Эй вы, уроды, быстро отдали рюкзак, — спокойно, но решительно произнес он. Мухин, Семак и Загоркин в изумлении оглянулись — в первый раз за шесть лет за Юрасика кто-то вступился.

— Ты чего, Елизаров, заболел? Это же Карасев. Какое тебе до него дело? — сказал Мухин. — Радуйся, что тебя никто не трогает.

— Я повторять не буду, — проговорил Глеб и поднял стул над головой. — Если на счет три рюкзак не окажется у Карасева, Семаку прилетит по кумполу, и не слабо. Раз, два…

— Он псих, по ходу, — с опаской сказал Семак, ища поддержки у Мухина.

— Псих, — согласился Глеб, — и справка имеется. Мне ничего не будет, а ты встретишь лето в больнице. Два с половиной… три!

Семак торопливо запустил рюкзаком в Карасева. Тот схватил его и прижал к себе, не веря, что все так быстро закончилось.

— Иди в коридор, — сказал ему Глеб и добавил, глядя на недоброжелательные лица одноклассников: — Кто его еще тронет — покалечу!

Юрасик в обнимку с рюкзаком исчез за дверью. Глеб опустил стул и тоже пошел к выходу, все так же крепко держа его за ножку.

— Ты смотри, Елизаров, — бросил ему вслед Мухин. — Мы этого так не оставим. Теперь ходи и оглядывайся.

— Ты завтра можешь очень пожалеть, что связался с нами, — подхватил Семак.

— Завтра? — Глеб остановился возле двери.

— Завтра, завтра, — подтвердил Загоркин.

— Ну завтра так завтра, — весело заметил Глеб и неожиданно захохотал.

Мухин и остальные переглянулись в недоумении.

— Чего тут смешного? — озадаченно поинтересовался Семак. — Чего он ржет?

— Ку-ку словил, вот чего, — сказал Мухин. — Похоже, он и правда свихнулся. Что с него взять, с придурка?

Одноклассники вслед за Мухиным медленно разбрелись по местам. А Глеб, продолжая смеяться, вышел в коридор. Взволнованный и смущенный Юрасик ждал его возле окна.

— Тебе, Юрок, надо что-то менять в своей жизни, — сказал ему Глеб. — Иначе ты до одиннадцатого класса будешь мишенью для всяких дураков вроде Мухина. Бросай шахматы и иди заниматься боксом. Ну, или борьбой для толстых людей. Как она там называется?

— Сумо, что ли?

— Во-во, сумо. В тебе же столько весу, как в трех Мухиных! Чего ты ему не врезал как следует? Его же по кускам потом собирали бы!

— Я не могу ударить человека, — смущенно признался Юрасик.

— Не можешь ударить? — Глеб почесал затылок. — Да, это проблема. Тогда в следующий раз знаешь что? Ты просто на него сядь!